Муш-ш-шины
У Жоржика нашего с тех пор, как он в загранку съездил за товаром, объявился новый заскок. «Водку, говорит, пить теперь не будем. Будем, говорит, теперь благородные напитки потреблять. Пора, говорит, научиться себя уважать». Ему легко так рассуждать: он из Венгрии шмоток навёз, часов одноразовых (больше одного раза не заводятся) и прочей дребедени, сдал всё это в «комок» с выгодой, а «деревянные» рубли на баксы обменял. С долларами ему теперь ничего не страшно. Можно ещё долго не работать. Диплом врача ему пока что вроде украшения, не более того.
Мы с Кириллом пробежались по коммерческим киоскам, ничего такого очень уж благородного (я имею в виду напитки) не нашли, накупили пива «Гёссер», ну и водочки бутылёк всё-таки прихватили. И скорей в общагу. Жоржик, конечно, носом покрутил немного, как в нашу сумку заглянул, но потом смирился. И мы приступили к делу.
Пошло оно неплохо. Настолько неплохо, что Кирюха (он теперь психиатр у нас) в конце концов здорово окосел и заперся в ванной. Он всегда так: чуть переберёт, закрывается в ванной и женщину себе требует. Или спать укладывается прямо в ванне. Если сперва туда не опорожнит желудок. Или если не заметит этого. Мы с Жоржиком к этому уже привыкли.
А тут часа через два выходит Кирилл из ванной и говорит:
-Мне пора.
-Куда это ты на ночь глядя? – спрашиваем.
-К себе, на Октябрьское поле.
-Успокойся, Кирюха, – говорю я ему. – Лучше на часы глянь.
Он глянул
-Ну и что?
По-моему, будильник он просто не увидел. Хотя честно старался. Накирялся, что с него взять.
-Комендантский час, – напоминаю ему. – Забыл? Так что сиди и не высовывайся.
А он:
-Плевать мне на ваш комендантский час! Что я – жулик, в самом деле?
-Не жулик, конечно, – соглашается Жоржик. – Но сейчас всех хватают.
-Дурак ты, Жоржик! – артачится Кирюха. – Это беглых депутатов хватают, а меня не тронут. У них, – он машет рукой куда-то в сторону окна, – что ни год – то новый путч… а мне какое дело? Сейчас тачку поймаю и поеду домой.
Это ещё одна особенность нашего психиатра: зальёт глаза – и бегает по улицам, как натуральный псих, такси ловит. А ночью, сами понимаете, такси в Москве по тройной цене идут. Если не больше. Так что потом Кирилл эту прореху в бюджете латает долго. Недели полторы.
-Не пущу, – говорю ему. – Во-первых, у тебя нет денег. Во-вторых, комендантский час...
-Хохол, усохни! – это он мне. – Доеду до дома и расплачусь. Я ж не маленький, в самом деле.
-Не ездят сейчас машины! – уговариваю я его. – Остолоп ты безмозглый!
Посмотрел он на меня долгим и мутным взглядом и говорит:
-Хохол, ты мне должен сорок долларов. Я требую, чтобы ты вернул их немедленно.
-Нету у меня сейчас баксов, – говорю. – Все в обороте.
-А мне-то что до этого? Иди займи у кого-нибудь.
-Да у кого ж сейчас займёшь? Первый час ночи.
-Свинья ты после этого, – сердится Кирюха.
Жоржик – он у нас дипломат, миротворец.
-Муш-ш-шины, перестаньте ссориться. Сейчас, в это тревожное время...
-А ты, коммерсант, вообще заткнись! – вопит Кирюха и кидается к вешалке за курткой.
Я – ему наперерез.
-Не пущу! – кричу. – Посадят тебя, дурака.
-Не посадят! Всех не пересадят!
Стали мы с ним бороться. Кирюха по-настоящему сопротивляется, пыхтит, пивом на меня, алкаш чёртов, дышит. Жоржик мне на выручку бросается. Вдвоём мы Кирилла к полу прижимаем.
-Давай ремень! – кричу я Жоржику. – Вязать его будем.
Жоржик, тоже не очень трезвый «муш-ш-шина», за Кирюхиным ремешком тянется.
-Идиот! – ору я. – Свой давай!
Связали мы Кириллу руки, да ещё коленом к полу прижали – не хуже омоновцев это у нас получилось. Лежит наш Кирюха и почти не дышит.
-Слышь, Хохол, – осторожно спрашивает Жоржик, – ты погляди, живой он?
А Кирилл голову к нам поворачивает и трезво так, с чувством, произносит:
-Вот что, мушшины: вы меня, пожалуй, развяжите. Я уже в порядке.
-А ты больше не будешь буянить? – спрашиваю.
-Я что же – алкоголик?
-Ну, смотри...
Развязываем мы его и садимся на койки отдышаться. Кирилл поднимается и, как леопард в клетке, от стенки к стенке начинает вышагивать.
-Имею я право здесь хотя бы руки помыть? – спрашивает потом высокомерно.
-Иди, конечно, кто ж тебя держит?
Выходит он и дверь за собой аккуратненько так прикрывает.
-Культурный, – ухмыляется Жоржик.
Молчим мы минут пять.
-Культурный, – соглашаюсь я.
Переглянулись мы с Жоржиком – и за Кирюхой в ванную. Куда там! Нету его уже. Сбежал.
-Бог с ним, – устало машет рукой Жоржик.
-Ах, козёл он упрямый, – говорю. – Ну, ничего, обломается с тачкой и вернётся.
Но Кирилл не вернулся. Значит повезло ему, решаем мы.
Утром звоним: как, мол, дела, дружище, ты дома?
-Уже дома, – отвечает.
-Что значит «уже»? Ведь десять часов утра!
-Так ведь повязали меня – сразу, только я на улицу Волгина вышел.
-Да ты что!
-Да. Привезли в двадцать восьмое отделение, а там народу – мама моя родная! Алкаши, бомжи, какие-то негры из «Обезьянника» (из Университета Патриса Лумумбы) – эти в два часа ночи вышли поискать где-нибудь шампанского. Все орут, ругаются, требуют демократических свобод. Перуанцы из университета песенки свои поют латиноамериканские, «эль-кондор-пасу» какую-то выводят – они тоже по пьянке загремели. Бардак полный!
-Ну, а ты?
-А что я? Стал в дверь кулаками стучать. «Я врач! – кричу. – Лечебник! Отпустите немедля, пиночеты хреновы!» Какое там! «Мы, говорят, сейчас тебе, мусьё доктор, такой срок впаяем, что век будешь помнить». Нет, никто никого не уважает. Никто!
Он помолчал немного, а потом с укоризной спрашивает:
-Что же вы, мушшины, меня не остановили? Ведь знали же, что комендантский час.
-Останавливали, Кирюша, останавливали, а только ты не послушал нас, сбежал позорно.
-Ничего не помню, – сокрушённо произносит он. – И ведь выпили-то всего ничего, пивка лёгонького...
-Прав Жоржик, – говорю я, – нужно хлебать только благородные напитки.
-Во-во, – соглашается Кирилл, – сегодня и начнём. Приезжайте ко мне на Октябрьское поле, отметим моё благополучное вызволение из допры.
-А может не надо? – сомневаюсь я. – Не мешало бы перерыв сделать, а то эдак никаких «бабок» не хватит.
-Хохол, не будь нудным. Жду вас к часам семи. У меня и заночуете: комендантский час ведь всё-таки...
И положил трубку.
Что ж, собрались мы, прикупили кой-чего и потащились на Октябрьское поле. Хорошо выразился когда-то Павка Корчагин: один раз ведь живём, так чего уж там...
1993 г.
Свидетельство о публикации №203032800014