АНЯ И ЯНА

Воскресенье. В кои-то веки выспалась как дитя беззаботное. Проснувшись, широко зевнула, наполняя до отказа вздымающуюся под простынею грудь, и потянулись из-под простыни в разные стороны крохотные кулачки, все дальше, дальше, до того сладкого ощущения предела, когда вдруг вся она враз сокращается до крохотного комочка, и все прелести ее фигурки прячутся, кутаясь в теплой простыне, возвращая себе последние капли тепла, отданного ей за ночь. Проворные ручки убирают лица непослушные золотистые волосы и протирают глазки, изо всех сил стараясь им помочь как можно быстрее привыкнуть к дневному свету, чтобы пошире распахнулись веки, обнажив блестящие голубые огоньки ее счастливых глаз, и тогда, еще не вставая с постели, она наконец увидит в окне неожиданно чистое небо, и еще радостнее засияют ее глазки, такие же чистые и яркие, как это небо.
-- Весна! – едва слышно вырвалось со счастливым вздохом.
Крутилась, потягиваясь, в постели, залитая лучами раннего мартовского солнца, а ее губки, растянутые в счастливой улыбке, напевали несуществующую мелодию, льющуюся из ее трепещущей души.
 Позавтракала чашкой кофе с гренками и сыром. Кофе пила черным: кушать хотелось немедленно и непременно, а для добычи хоть капли молока необходимо было, как минимум, принять душ, придать лицу и прическе вид, который бы хоть сколько-то соответствовал цветущему саду в ее груди, выбраться на улицу, пройти три квартала до ближайшего магазина, а на обратном пути неминуемо пасть голодной смертью, все еще сжимая в объятиях литровый пакет молока.
Позавтракав, забралась под душ и долго не могла себя заставить выбраться из дурманящего омута ласкающих струй журчащей воды. Не одеваясь, пышущая свежестью, прошлась по комнате, подошла к окну: под чистым голубым сводом – все еще серый март. Обернулась всем телом к зеркалу, невесомо упершись локотками в подоконник. Подняла левую бровь, склонила головку чуть набок вправо, влево… Не найдя ничего нового в зеркале, грозно подошла к холодильнику. Не найдя и в нем ничего нового, вернулась к зеркалу. Вдоволь налюбовавшись своим телом, посетовала на пару с отражением по поводу их общего горя – нового крошечного синяка на попе.
-- Ладно, Яна, чего расстраиваться – и не такие картинки на себе видали. Кстати, мне эта обновка даже нравиться начинает – что-то в ней есть… Ну смотри, какая симпатичная штучка… вроде родинки, правда? Единственное – расцветка подкачала. Прямо скажем, цвет у твоей родинки какой-то… не презентабельный.
При этих словах она по-детски, наигранно брезгливо сморщила нос и поджала к нему губки. Оторвав взгляд от отраженной в зеркале «родинки», она увидела сморщенный нос отражения, коротко хихикнула, показала подруге кончик языка, на что та ответила целым рядом гримас. Комната наполнилась беззаботным девичьим смехом.
-- Так! Будешь кривляться, – я уйду. Оставлю тебя здесь одну – вот сама с собой тогда и кривляйся…
Снова повернувшись к зеркалу попой и выгнувшись всем телом, в невероятной позе, она устремила еще один долгий, оценивающий взгляд на темное пятнышко, расположившееся аккурат на ямочке левой ягодицы Яны, при этом нащупывая такое же – у себя, только справа.
-- Вот что. Когда синяк сойдет, надо будет татушку на этом месте выбить. Какое-нибудь махонькое сердечко, скажи?
Довольная своей затеей, выпрямилась, подошла вплотную к зеркалу и легонько чмокнула Яну в губы. Аня и Яна одарили друг дружку нежной улыбкой, и разошлись в разные стороны – каждая к своей кофеварке – заварить еще черного кофе.