Скольжение

Желто-оранжевый цвет окутывал баскетбольную площадку. Апельсиновые блики переливались в огромных окнах плавательного бассейна, расположенного сразу после полосы препятствий. Длинные тени от ее снарядов далеко расползались по покрытию безлюдного футбольного поля. Тишина…
Тишина накрыла верхушки старых сосен, беззвучно раскачивающихся в воздухе. Все воздушное пространство было наполнено опьяняющим голову кислородом. Старая береза склонилась на корпус учебного танка, свесив в его башню свои уставшие, полные покорности ветви. Солнце отражалось сразу во всех окнах солдатской казармы и фокусировалось на остывающем после знойного дня асфальте большими желтыми параллелограммами. На огромном деревянном фрагменте, создающем впечатление жилого дома с окнами, облупившись, тихо-тихо шелестела краска.
Ряд попарно выстроенных друг за другом брусьев создавал впечатление фантастического, очаровывающего прямотой и правильностью линий, гипноза. Запах асфальта перемешался с сосной, травы с выгоревшей краской, белого от солнца железа с отполированным сотнями рук деревом.
Снаряд по преодолению боязни высоты блестел своей стальной нитью на высоте десяти метров. Он возвышался над поверхностью земли, словно огромный скелет динозавра, началом и концом которого были две железные лестницы. Тень от него мягко ложилась на выстроенные в два ряда турники, заставляя сравнивать колоссальную разницу в размерах.
Два подземных хода тянулись, являясь, как бы, зеркальным отражением друг друга. Если взглянуть на них сверху, то, за счет одного крутого поворота в каждом, они были похожи на гигантский икс, на конце каждой линии которого зияло квадратное отверстие входа. За подземным лазом, на расстоянии броска учебной гранаты, стоял железный щит на двух палках-ногах, всем своим видом показывая свою полную непричастность к происходящему. Поверхность его вся была испещрена вмятинами с облупившейся по краям краской, тогда как с обратной стороны образовалось большое число разного размера выпуклостей, имеющих вид булыжной мостовой, приклеенной невидимой рукой на поверхность металла.
Большая прямоугольная яма, с перекинутыми через нее бревнами, походила на яму и два бревна, которые через него перекинули, для преодоления этой якобы природной передряги. Если бы посередине одного из них кому-нибудь наконец пришло в голову лечь на живот, то, наблюдая за дорожками жуков-короедов, с, видимо, упоением прогрызших некогда растущие древесные тела, образовав в них витиеватой сложности ходы,– можно не заметить скорости прошедшего времени.
Пустые трибуны возвышались над землей, по мере возвышения ступенчато удаляясь от вертикали первой ступени. Между ними – посередине – выделялось место жюри. Огромный спичечный коробок его был огорожен со сторон зрителей большими сетками, для преодоления которых приходилось лезть по ним до открытого со стороны поля края, нависающего над беговой дорожкой метров с пяти. По полу там была разбросана обвалившаяся штукатурка, а между трибунами валялись плоские, как галька, кусочки цемента.
Бросая удобно вмещающийся в руку кусок строительного материала, предварительно разместившись на самой последней ступени, легко имитировалось пускание блинчиков по воде. Цементный обрывок далеко и звучно прыгал по пустынным рядам сидений, неоднозначно воспроизводя в голове схожесть с пресловутым блином.
Два вытоптанных участка перед воротами были похожи на небольшие континенты, среди зеленого океана, неподвижность зеленых же волн которого, вводила в легкий транс.
Пустующий, потрескавшийся плац хранил в недрах своего старого асфальта грохот топающих ног, обладатели которых, с умным видом, некогда проплывали мимо трибун красивыми шеренгами…
Заброшенная стройка нового корпуса чернела безглазыми своими впадинами на отражающей желтый свет плоскости – вытянувшейся этажей на пять в высь. Там, внутри, приятная прохлада полуподвальных помещений могла долго удерживать отчаянного какого-нибудь отрока, зацепив его обворожительным своим полутемным пространством, очаровывающем ищущего приключений подростка по-матерински притягивающей пустотой бездонных шахт лифта и пролетов лестничных клеток.
Кусочки пакли и всяческие пылинки летали в свету заходящего солнца, попадающего через окна в незаконченное здание. Прямые ряды подобных световых представлений многочисленными ослепляющими треугольниками тянулись на десятки метров вдоль одной стороны просторного помещения. Если кто-нибудь захотел бы посадить на пол, под подоконник, маленькое детское тельце, то, при определенном угле зрения,– от необыкновенной выразительности и яркости игры света,– с легкостью можно было бы не заметить неподвижно застывшего в священной игровой паузе маленького человека, с восторгом распластанного в самой что ни на есть неудобной позе по пыльному полу.
Огромное пространство одного из пяти этажей этого здания, разбитое ровными рядами больших квадратных колонн, поражало воображение естественностью своих форм и необычайной огромностью же своего пространства, всем своим видом походя на некое церковное сооружение, пустующее в благодатном свете заходящего солнца. Все целиком, оно состояло из стен – огораживающих его по периметру, и колонн – далеко уходящих к высоченному потолку.
Огромные пролеты лестничных клеток заставляли подолгу зачарованно глядеть вниз, свесив ноги в воздух. Сами лестницы, еще не оборудованные перилами, походили на огромные декорации к удивительно интересному спектаклю.
Темнота соединяющих помещения коридоров,– за отсутствием в них окон,– заставляла полностью отдавшегося страсти неизведанного ребенка, расправив ручонки одну вбок, другую вперед, медленно двигаться, сквозь сковывающий сознание страх, и щекочущую в попе жажду приключений. Нередко подобные коридоры вливались в большие комнаты, темнота в которых немного рассеивалась, и тогда становились видными многие и многие арматуры, торчащие из стен и пола.
Если же такой коридор заканчивался двумя дверными проемами, еле отличавшимися от общей черноты еще большей, всепоглощающей пустотой, то незадачливый умок ребенка мог с ходу установить принадлежность этих проемов к длинной-длинной шахте лифта.
Бросая в нее куски горящей пакли, воображение его легко строило в голове образы огнедышащих драконов, обезумевших от ярости и, с отвращением ко всему миру, пускающих друг в друга столпы своего огненного дыхания, вспышками своего огненного гнева озаряя стены вертикального пролета. Опустившись же, медленно, на дно шахты, они ярко вспыхивали, в последней, яростной вспышке, полной очаровательной покорности, а потом, с тихим шелестом струй дыма по выступающему кирпичу, тлели, обнаруживая свое местоположение на полу меняющими свою форму и постепенно таящими красными огоньками.
Бывали моменты, когда вслед за обезумевшим стадом драконов, за всей этой сумасшедшей толпой, своею отдавшеюся безграничному безумию сворой, спускающейся сквозь все больше и больше редеющую тьму на дно, летел вихрь деревянных стрел – сотканных из ни в чем неповинных, еще не застекленных оконных рам. И тогда вся шахта лифта, с веселым гулом и раздольным треском, заполнялась дымом, на крыльях которого к кирпичной кладке небес возносилось несметное тождество черных, извивающихся, дрожащих от ярости и отчаяния бытия, бросающих многочисленные потоки искрящихся столпов искр,– проклятых душ.
На каждом этаже коридор превращался в известный каждому путь, заканчивающийся двумя огненными дверьми, сквозь разрезанную тьму которого тянуло едким дымом и душераздирающим гулом гибнущего в огне дерева…
На крыше же здания, весь сотканный из слепящего – после потемок – света, простор расстилался по всей площади, лишь по периметру обрубленный бортиками, но с новой силою наваливающийся за ними, являясь, как будто, продолжением этой плоскости, пахнущей разогретым за день гудроном.
Виденная сверху огороженная деревянным забором территория стройки являла собой непонятного вида многоугольник, заключивший в себя могучую армаду недостроенного здания.
Неподалеку виднелись стопки бетонных плит, образовавших своим насаждением целый город, полный доступных маленькому телу закоулков и извилин, некоторые из которых заканчивались уютными тупичками, в которых можно было скрыться от неприятельского глаза, заручившись надежной защитой сего каменного друга…