Пушкинский Дом. Часть шестая

Как-то мы с тобой гуляли по городу К. Мы забрели в какой-то малознакомый район, я не знал, как попасть домой, однако вскоре вспомнил, что если мы пройдем несколько кварталов, то слева появится мост, надо будет его перейти, там сесть на автобус, попетлять по улицам, переехать снова через мост – и вот мы почти дома! Только надо пройти еще несколько кварталов прямо. Мы шли, шли и шли, и вот уже стоим на высоком холме на берегу, и вот уже слева виднеется мост, а справа, вплоть до реки, спускаются высокие деревья, дальше ночным силуэтом видится трамплин, заброшенный в это время года, а до залитого светом моста нужно пройти ещё несколько улочек, которые тоже ярко и весело освещены. И вот мы с тобой спускаемся с холма и, решив сократить себе путь, проходим прямиком сквозь какой-то дом, китайской стеной стоящий на нашем пути. В доме никого нет, только молчаливые мужики сидят за столом, в этом заключается всё их занятие, они сидят и больше ничего не делают. Стоило нам войти, мужики уставились на нас. Стол, за которым они сидят, накрыт, вино, яства. В кармане у меня уже есть бутылка вина, но я спрашиваю у мужиков: можно мы возьмем у вас бутылочку? Мужики ничего не отвечают, и я кладу бутылку в другой карман.
Мы выходим из этой странной комнаты в ночь (по пути я прихватил лыжную палку, стоящую у порога – для защиты от хулиганов, на улице может быть опасно), минуем ещё несколько комнат и выходим с другой стороны дома. Выйдя, мы продолжаем спускаться по холму, я опираюсь на палку, ты поддерживаешь меня с другой стороны, предохраняя тем самым и себя от падения. Не успеваем мы отойти и пятнадцати метров, как появляются Они. Хулиганы. Навстречу поднимается шумная ватага веселых молодых людей. Один из них, высокий, с приятной внешностью и голосом, очень красивый, говорит: «Ба! Да это же моя лыжная палка! Откуда она у вас? И моё вино! Ну-ка давайте сюда!» Ватага окружает нас. Я отдаю палку – своё единственное оружие, и вино из правого кармана. «Второе вино наше, мы его вам отдавать не будем, о"кей?» – спрашиваю я храбро, пытаясь показать ему, что мы не боимся. Предводитель ватаги, задумавшись, берет палку на манер шпаги, и вдруг резко направляет острый её конец мне в глаз. «Выколи глаз вору, выколи глаз вору!» – кричат все и окружают нас поплотнее – так, что сквозь них уже не видно ни огней далёкого моста, ни огней ближних домов. «Хорошо», – соглашается палковладелец, – «но только при одном условии...» – и смотрит на нас испытующе, испугались или нет – а сам все держит острие палки у моего глаза. «Условие такое. Вы... идете ко мне домой и пьете вместе с нами это вино!» – и улыбается. Все вокруг хохочут и поднимаются к дому, остаются только палковладелец, неподвижно стоящий напротив меня (палку он уже опустил, и теперь опирается на неё), пара или тройка его друзей и подруг, ну и мы с тобой. Я кошусь на тебя взглядом, ты еле заметно киваешь, и я спрашиваю: «Хорошо. А вы...» – (и тут мне становится как-то стыдно просить этих людей проводить нас потом до дома. Время позднее, автобусы скоро совсем перестанут ходить, но я уже знаю, как нам дойти пешком) – «А как нам потом добраться до дома?» «А куда вам?» «Ну... в районе площади Лепсе, знаете?» «Нет, не знаю», – говорит предводитель, и все окружающие его прекрасные юноши и девушки тоже растерянно качают головами. «Может, магазин автолюбитель?», – отчаянно вспоминает один из них, и я соглашаюсь: ну да, автолюбитель, хотя от автолюбителя и далековато до гостиницы, но там тетя живет, и вообще места очень знакомые, к тому же отсюда до него как раз мимо площади Лепсе надо вроде ехать, так что ну да, автолюбитель. Э, нет ничего проще, отвечает тогда луноликий владелец палки, поймаете тачку, скажете, что от Антона, вас довезут бесплатно... От Антона, уточняю я. Я и сам Антон! Происходит всеобщая радость, знакомство, а мы уже и подошли к двери антонова дома, садимся на диванчик, вся ватага в другой комнате, с мужиками, а мы тут, на диванчике сидим, нам показывают, вот, смотрите, видите, тут сколько машин, тут рядом пиццу по домам развозят, так что доедете, не волнуйтесь, а у тебя слёзы в глазах, потому что только что было страшно, а теперь вот, нестрашно, и тепло, и яркий свет горит, и все о нас заботятся, и такие добрые все, и хорошие, и у меня тоже слезы, но мы их не можем смахнуть, потому что как-то стыдно плакать, и слёзы накапливаются и бегут по щекам, сначала у тебя, потом у меня, и народу в комнате как-то всё меньше, и сначала последняя Таня закрывает окно («А то жарко тут») и исчезает, а заней исчезает и наш хозяин. Мы с тобой обнимаемся, целуемся, смотри, какие тактичные люди, смешно, да, да, смешно, улыбки сквозь слезы.

Потом снова пришли все эти люди, и Антон пришел, и Света, и Таня, и Надя, и Маша, и Федя, и Иван, и Павлик пришел, и Леша, и всем было хорошо, и мне сказали: рубашку-то одень, окно открыто, простудишься, и Таня была в такой облегающей одежде, что всё было видно, она села рядом с тобой и прижималась к тебе как раз тем, что было видно, и влажно говорила тебе что-то на ухо, и ты улыбалась... А со мной рядом села Света и тоже стала что-то мне говорить, и обнимать за плечи, и даже поцеловала пару раз, и такое счастье стояло в комнате, и всеобщая любовь, что, уже наутро, Федя с улыбкой сказал, знаете, ребята, надо умирать в двадцать лет, – и умер. И все остальные постепенно тоже заснули и умерли – и Иван, и Надя, и Света, и Маша, и Павлик, и Леша, и Таня. Остались только ты, я и Антон. А знаете, почему вы не умерли, – сказал Антон, – потому что вы пили своё вино, – и тоже умер.

А мы спустились вниз к мосту, перешли его, сели на автобус номер девятнадцать (автобусы уже ходили), попетляли по улочкам, переехали мост, вышли, прошли несколько кварталов и оказались дома. И никому не говорили о том, что случилось с нами.