Будду всем

Йон Нучену/ Будду всем

( История, поведанная Йону самим Семеном  Натощак в начале марта)

Нежданное тепло, хлынувшее откуда-то с юга в самом начале марта, приобняло слежавшиеся кучи серого снега, подобные издохшим собакам, истекающим у обочин неаппетитным соком. Несмелое солнце обласкало все фантики и окурки, розовые шприцы и затертые за много зимних дней тоскливыми взглядами облака, глядевшиеся в стянутые высокооктановой пленкой лужи, и двоих парней лет двадцати, несущихся сломя голову мимо всего, размахивая руками, перепрыгивая через свинцово-масляные ручьи, и что-то орущих друг другу наперебой, перекрикивая шипение авто…
Один из них, длинный и тощий, утопал в безразмерном джинсовом комбинезоне, на нагрудном кармане которого, подобно орденским планкам, сияла лесенка из крупных булавок с нанизанными на них отбеленными косточками куриных фаланг. Его яйцеобразную голову покрывал  сантиметровый ежик рыжих волос, а  в мочках ушей болтались толстые металлические кольца, такие, на которых в учреждениях вешают шторы. Второй был худощав, но значительно ниже ростом, одет в камуфляжные брюки, ядовито-желтого цвета майку и плотную панаму цвета хаки. Высокого звали Хрущ, а маленького Иван. Они миновали галантерейный магазин, закрытую с осени столовую, где некогда можно было сносно пожрать на полтора рубля, и остановились у обшитой белой вагонкой аптеки.
Хрущ запустил руку в карман и, тщательно пошарив там, извлек на свет пару мятых купюр и пригоршню мелочи.
«У тебя сколько?» – спросил он у Ивана.
Иван выгреб из задних карманов весь свой скарб и, отобрав копейки, пересчитал: «Рубль* тридцать. Вот еще пять копеек».
Хрущ сгреб деньги в широкую ладонь и еще раз пересчитал всю наличность. Подсчитав, резюмировал: « Два двухкубовых по 15 копеек. Семь восемьдесят четыре остается. Пойдешь ты, у тебя габитус цивильнее. Проси борщаговку. Не будет – возьмешь индюху», - он протянул Ивану деньги, и добавил: « Сдачу считай. Должно на курево остаться». 
По мокрой мостовой прошуршал «Москвич», расплескивая играющее на солнце бензиновой радугой зеркало лужи, выбросив его осколки на тротуар и тупоносые солдатские башмаки Хруща. Пришлось переместиться ближе  к стене дома, но тут поджидала иная угроза. На краю сетки, прикрепленной на уровне второго этажа, для предупреждения несчастных случаев от сползавших с крыш ледяных сталагмитов, восседала дюжина крупных прожорливых голубей. Голуби дергали головами, надували зоб, сияя темно-фиолетовым отливом перьев, и мимоходом роняли на тротуар плевки белесого помета. Хрущ опасливо покосился на изготовившуюся к атаке  эскадрилью птиц мира, и отошел обратно к проезжей части. Через пять минут стеклянные двери аптеки брызнули солнцем, и в проеме показался Иван со стеклянным пузырьком в одной руке и сдачей, зажатой в другой.
«Витаминку будешь?» – без энтузиазма спросил он, протягивая Хрущу несколько желтых шариков.
«Теперь точно ни на что не хватит», - так же вяло сказал Хрущ, отправляя в рот тающие в ладони драже.
«Тифы** все равно никакой нет», - продолжал Иван, - «А салют*** по рецептам. Вот. А витамины, говорят, для мозгов полезны. И для потенции».
«Для потенции винт полезнее. А голову витаминами не обманешь. Пойдем к Августу, он мне пару кубов за красный обещал», - сказал Хрущ и опять покосился на голубей.
Они прошли мимо кафе, с тоской глядя на мужиков, разливавших под столом принесенные с собой напитки, нырнули в подземный переход. Там стрельнули у знакомого продавца и производителя похожих как  клонированные овечки пейзажей по сигарете и вышли на улицу Победы. Было не вполне понятно в честь какой именно победы так назвали этот проспект, ведь побед было так много. Иван предложил временно, до выяснения обстоятельств, считать победившей стороной всех хороших людей, а проигравшими считать многоликое и многочисленное племя мудаков, во все времена сосуществующее вместе с людьми божьими, пиплами. Хрущ на это возразил, что слово «сосуществующие» очень правильно отображает положение вещей в этом мире, но напрочь лишает смысла название проспекта, как и саму победу, потому как мудаки всех мастей существуют  исключительно за счет высасывания  жизненной субстанции из немудаков, которые в свою очередь становятся мудаками и тоже начинают сосать.
«Ну и пусть сосут себе ноги!», - подытожил Иван, явно желая прекратить утомительные для него рассуждения, - «Далеко еще?»
Они свернули под высокую арку, расписанную прокорейскими граффити, славословившими мифическое существо с трехбуквенным именем ЦОЙ, и вошли в подъезд старого кирпичного дома. Массивное трехэтажное здание было возведено явно задолго до визита Ленина сотоварищи, и окна его верхней площадки приходились чуть выше четвертого этажа близстоящей хрущовки. На широком, словно специально предназначенном для отдыха и распития портвейна «Приморский», подоконнике стояла импровизированная пепельница. Стеклянная банка из-под соуса «Томатный-перечный» была до самых краев наполнена окурками и Иван подумал, что кофейная жестянка в данном случае смотрелась бы выигрышней в эстетическом отношении.
Красные облака, растянувшиеся пенистой лентой вдоль горизонта, отражали лучи заката в стекла узкого готических очертаний окошка, напоминавшего амбразуру с почти метровой толщины стенами.
«Не дом, а бомбоубежище какое-то», - заметил Хрущ недовольно.
«Да-а, в такой конуре накроет – прощай, дах, х.. поправишь. Лучше уж на улице стрематься», - отозвался Иван, выуживая из банки крупный напомаженный бычок с золотым колечком у фильтра, - «Мальборо лихт! Пижоны, бля – пол-сиги оставили».
«Это новые, недавно въехали», - сказал Хрущ, - «Мужик в четвертом отделе работает, так что потише давай, не ****и лишнего».
Хрущ отстучал «спартак – чемпион» по замку, в котором вместо дверной ручки торчал деревянный пыж.
«Вон в  звонке записка, чего зря ломиться, скипел куда-то», - сказал Иван, влезая на подоконник.
Хрущ развернул сложенный вчетверо тетрадный лист и прочитал вслух: «Буду в семь». Иван достал из заднего кармана часы «Ракета» без ремешка: «Сейчас почти половина. Можно и подождать. Делать все равно не хрен».
«Август когда двинется, дома сидит», - сказал Хрущ, вертя бумажку в руках, «Как барсук, х.. выкуришь».
«Так может, не двинулся еще. Просто подышать вышел, весна. Или за хлебцем», -предположил Иван, пуская в окно сизую струю дыма. Хрущ скривил крупные джагеровские губы  и протянул товарищу листок: «Посмотри. В трёх словах три ошибки. Август не один букварь прочитал, грамотный. Точно говорю – под одеялом лежит и прется. А записку в дверь сунул, чтоб козлы всякие кайф не подломили».
«Это мы, что ли козлы?» – возмутился Иван, разворачивая лист.
«Не. Мы ж по делу», - ответил, подумав, Хрущ, - «Козлы так, потусоваться, травы на шару курнуть. А у нас мотивация – он мне джеф обещал».
Сигаретный дым повис в кислом воздухе тонкой клышущейся простыней, окрашенной алым светом последних лучей исчезающего за черной полосой домов солнца. В записке желтым фломастером было выведено: «БУДДУ В СЕМ». Иван перевернул лист, понюхал его и сказал: «Йодом пахнет. Может, у него тифы немерено, вот он для своих и написал, мол, варить буду, угощу, всем хватит. Заходи, значит, каждый, кому жить стало худо».
Хрущ тихо заржал: «Как же, подставляй карман. У него ведь четверть жидовской крови – за так воды не выпьешь. Его дед с фронта сундук иголок трофейных припер, открыл лавку – на том поднялся. Флэт этот откуда, думаешь? От дедушки все: каждую крошку в ладошку. Август, открывай, это мы – хрущи!»
Последнюю фразу он сказал, наклонясь к замочной скважине, после чего припал ухом к двери и замер. «Вроде музыка играет. Только тихо очень».
Хрущ снова постучал в дверь, теперь уже кулаком. Иван спрыгнул с подоконника и подошел к Хрущу.  «Монахи буддийские в простыни желтые заворачиваются», - сказал он. Хрущ поднял на Ивана испуганный взгляд: «Ну?»
«Ну, так и записка ведь желтым написана. И про Будду есть. Ты бы стал желтым фломастером писать, если б не накуренный был?» – оживился Иван, словно учуяв верный след.
Хрущ пожал плечами и неуверенно сказал: «Какой под руку попался, тем и написал бы. Может, у него только желтый и был? Да и вообще – отходняки это все. Глисты в голове заведутся, если об этом думать. Давай, лучше, покурим».
Иван сел на ступеньку и принялся расшнуровывать ботинок.
«Точно! – вдруг гаркнул над самым ухом Хрущ, - У него на шкафу хренотень такая типа бронзовая стояла, шестирукая. Ей еще здорово орехи колоть. Бабло все у чувака вышло, вот он ее и порешил толкнуть. Так прямо и написал: всем, значит, будду своего орехового продам… или поменяю на салюта три банки».
«Кому эта многочленная насекомая надо, чтоб трех банок салюта лишиться? Это ты дороговато, - сказал Иван, разворачивая пакет с травой, - Дней пять браток марафонил минимум, в статую втыкал и, как водится, крышею малость повредился. Проперло его, что с евойным буддой ровно в семь чего-то произойти должно. У меня так под черным было: сижу дома, телек смотрю и тут - накатило! Понимаю вдруг, что через час Селя завалит ко мне. Наверняка то есть знаю, я ему немало должен был. И хоть понимаю, что бред, а только вижу, что так и будет. Вижу, как он в подземку спускается, садится в вагон, едет ко мне… Я до утра по парадным шарился, чтоб случки избегнуть. Знаю, сидит под моей дверью, как мы с тобой сейчас, и грязными х…ми меня материт.
«Ну и..?» – прервал затянувшуюся паузу Хрущ.
«Чего «и»?» – не понимая, спросил Иван, сворачивая «козью ножку».
«Ну приходил Селя, или так, измена была?»
«А х..  его знает, - сказал Иван, не отрываясь от своего занятия, - Его ж накрыли тогда, вместе с этим пидаром рыжим. А с буддой все еще сложнее получается, как ты его проверишь, будду? У них там, в нирване свой Гринвич, а то и вообще без будильника поживают. Августу ведь не скажешь: вава у тебя в голове, обожди – попустит. Его счас тревога и скорбь вселенская кроет, мол, ровно в семь нуль нуль некто подставу будде учинит. И тогда уж точно: до свидания мамины булки, жопа в шрамах, рукава узлом…»
«Да-а», - протянул Хрущ, принимая у товарища костыль.
«А может ему с улицы позвонить, из автомата?» – осенило Ивана, - Сказать уму, чтоб не ссал, что с буддой ничего не сделается. Конечно, если будда сам того не захочет. А какой же дурак сам себе гадости пожелает. Вот  и получится, что кровь себе литрами портить нечего, и если кто будду в семь того, так значит так тому и быть. Заодно и нас малость попустит, если он дома.
Хрущ сел на ступеньки рядом, привалился к перилам и растерянно пробубнел: « Действительно, какого было письмо писать, если он сейчас дома?»
Иван плюнул на палец и замазал окурок: « Облегчиться хотел. Ноша неразделенного знания, плюс комплекс мессионера и весь сраный фрейдизм. Магомета вон тоже, когда на горе проперло, он книжку писать побежал, чтоб ебу не даться в одиночестве. Поделиться решил с арабами своим глюком. До сих пор коллективом тащатся, ищут чего взорвать. Такой приход на много-много торчей, его одному не съесть».
«Ты чего? – удивился Хрущ, - Магомет продавец, он не курит. Они ж баптисты, им Кришна не велит».
« Я про другого Магомета, которому эти, маджахеды молятся. А ты если звонить собирался, так сейчас самое пора, покуда трава не пришла».
Хрущ нехотя встал и, уныло пнув ногой дверь, поплелся вниз.
Стрелки внутреннего хронометра Ивана увязли в сладкой зеленой вате и он вздрогнул от неожиданности, когда на площадке возник запыхавшийся Хрущ. Переводя дыхание, Хрущ сказал: «Покажь записку!»
«Ты чего так быстро?» - спросил Иван, пытаясь поймать в фокус силуэт товарища, расплывавшийся в сумраке подъезда.
«Быстро?!. Я с полчаса автомат искал. Потом еще в арке дуплился, ждал, пока менты с парадного сдриснут. Их тут как говна в толчке! Ты мне записку дай, может мы чего недоперли?
«Ты это, не кипятись только, - начал Иван, широко улыбаясь и раскрывая рот, как рыба, - Мы ж ее скурили. Вместе с буддой». Последняя фраза так развеселила Ивана, что он начал смеяться, зажимая при этом ладонью рот, будто опасаясь, что оттуда вот-вот выскочит оливковый индус и тогда невозможно  будет отыскать обратную дорогу из сладковатого обволакивающего тумана цвета молодой листвы.
Вдруг он перестал смеяться и озабоченно спросил: «А у Августа пожрать будет? Или я метнусь, Ирке звякну? Давай карточку».
«Какую карточку? Три на четыре? Откуда у меня карточка, мне не нужно», - сказал Хрущ спокойно и пожал плечами.
Иван внимательно посмотрел на хрущевы башмаки, потом поднес к глазам ладони и спросил: « А как ты без карточки звонил-то?»
Хрущ довольно ухмыльнулся и изрек: «Посредством серого мозга головного вещества».
Сообразив на ходу, что ляпнул что-то не то, он продолжил обычным тоном: «Там же куча бесплатных телефонов указана, с нуля которые. Ну я набрал какой-то и очень вежливо попросил перезвонить по такому-то номеру и передать, что мы ожидаем под дверью и пусть не ссыт – с буддой мы разобрались, все будет ништяк, пусть открывает».
Иван с уважением посмотрел на Хруща и сказал: «Круто! Я б не дотумкал. Но у меня чуйка тревожится: завербовали твоего Августа, как мою бабулю Леонору Пилипповну. Зае.. ла она меня мормонами. Я домой не прихожу, пока она к морфею не откинется…»
«Тихо! – оборвал его на полуслове Хрущ, - Вроде дверцей холодильника хлопнули».
«Не, это от машины. Точно говорю – у них в семь стрелка. Я раз попал на такой флэт: плясать будут, про рамы- крыши петь, а потом печенья с перцем нажрутся и балдеют. Хотя, можно остаться, пожрем. Погляди вниз, чего там?» – закончил он полушепотом.
Хрущ перегнулся через перила и сказал: «Не, не мормоны. И не кришнаиты, те лысые, а эти все в синих шапках, как близнецы».
«Значит буддисты. Я в «Науке и религии» читал: есть секты такие – желтые шапки и красные, кармана и гелугпа называются. А эти – синие. Сейчас везде так – эклектика, бля».
Люди в синих шапках определенно направлялись к квартире Августа и через полминуты Хрущ и Иван поняли, что эти танцевать не станут и пряниками угостят едва ли.
«Ни х.. себе эклектика», - прохрипел Хрущ, когда сектанты, заломив руки за спину, повели парней вниз, -« Это такое у вас ненасилие, пацифисты ***вы?!»
Монахи  в синем промолчали, только один из них больно пнул Хруща ботинком прямо в копчик. Иван ничего не сказал, подумав, правда, что кармапа так никогда не поступил бы.
Дверцы машины хлопнули и серый УАЗик секты синих шапок растворился в густых сумерках.





• *Рубль – так русскоязычное население Украины часто называет гривну, нац.  валюту ( 1гривна = 6 рос. рублей)
• **Тифа – теофедрин, комбинированный лекарственный препарат, содержащий эфедрин (алкалоид, стимулирующий а- и в-адренорецепторы и ЦНС) «Лекарственные препараты» М. Д. Машковский 
• ***Салют – солутан, бронхолитик, так же содержит эфедрин.