Душегуб

Я в шоку. Или в шоке, но слово "в шоке" напоминает мне "в соке", а я ведь не в соке, я сухой и чистый. Ни в каком я не соке, а значит, и не в шоке, логично? Ну, значит, в шоку; опять же, "в шоку" мне напоминает "в соку"; а ведь и верно – я мужчина – ну, в самом соку, так что и с этой стороны "в шоку", мне кажется, более уместно.

Впрочем, всё это пустое, пустое – в шоке ли, в шоку ли... Дело-то, видите ли, совсем не в этом... А в чем дело, я не помню толком, так что не знаю даже, о чем мне рассказывать... Столько всего произошло...

Но обо всем по порядку. Видите ли, сегодня я весь день... Всё началось с... а, всё началось бог знает когда! Наверное, после Нового Года всё началось, кстати, про Новый Год можно долго рассуждать, это весьма философский вопрос, что такое новый год, а что такое старый, по моему глубокому убеждению, каждый момент нашей жизни наступает новый год, а празднуют всё это раз в году, а я почему-то понимаю, что значит раз в году, хотя не понимаю, что такое Новый Год, ну, тут начинается софистика, волевым усилием я ее придушу, потому что не о том речь. И всё. И хватит об этом. И всё, всё.

И всё.

И... и хватит.

Начавшись после Нового Года, это преследует меня по сю пору. А сейчас, надо сказать, уже весна. Весна на дворе, и людей на улицах полно, но то ли еще будет, когда засветит солнышко? То ли ещё будет, говорю я вам... Все, все выскочат на улицу, и бабки в том числе, бабки, которые всю зиму сидели дома, ожидая дня, когда засветит солнышко – эти бабки тоже выскочат на улицу, погреть свои старые косточки. Людей в первый солнечный день будет точно больше, чем в жаркий летний день, потому что к лету бабкам надоест солнышко, и они будут ждать сумрачной осени. Да, солнце им уже надоест, и именно так в настоящее время обстоят дела с бабками. Иные из них умрут, зато появятся новые бабки, их станет больше прежних, зря говорят, что у нас в стране смертность превосходит рождаемость, по части стариков это совсем не так – рождается их больше, чем умирает.

Да, на место бабок придут другие бабки.

Впрочем, не в бабках дело. Рассказываю я вовсе не о бабках, а о монетке я рассказываю, вот о чём. Сразу после Нового Года эта монетка об"явилась у меня в туалете (да, мне нравится писать именно так: об"явилась, а не объявилась, хотя для этого приходится переключать регистры, и вообще такая моя привычка создает определённые трудности в общении с людьми, многие сразу отворачиваются от меня, когда я говорю, что пишу об"явилась, а не объявилась; я же стою на своем, потому что мне нравится писать так, но лишний раз я, конечно, так не пишу, потому что мне лень переключать регистры туда и сюда, семо и овамо. И вообще я избегаю твердых знаков, кроме как на конце слова, потому что они тоже создают мне определённые сложности в общении с людьми. Люди, услышавъ обо всём этом, избегают меня, и получается замкнутый круг: из-за того, что я стремлюсь избежать остракизма, я получаю его).

Так вот. После Нового Года (хватит о Новом Годе, говорю я себе и тут же забываю. Не думайте о Белой Обезьяне) у меня в туалете на желтой плитке об... появилась некоторая монетка, десятикопеечная, такая, знаете, псевдо-медная, и потому тоже в целом желтоватая, и в силу желтоватости не очень заметная на полу. Пол в моём туалете, такой, двухцветный такой, из желтых и красных плиток, и те, и другие с коричневатым оттенком, но это они не оттого с коричневатым оттенком, что находятся в туалете, а оттого, что на фабрике их, наверное, так по-дурацки раскрасили. И располагаются в шахматном порядке, то есть желтая плитка со всех сторон окружена красными, а красная, напротив, окружена желтыми. Если бы у меня были желтые и красные шахматные фигуры, то я бы мог ими играть на полу своего туалета, но у меня нет желтых (то есть белых) и красных (то есть черных) шахматных фигур (хотя от иного коня я бы и не отказался, да). С другой стороны, я не такой фанат, как Ленин (тот, говорят, в ссылке выстругал себе доску, а фигурки выстругать не смог, и потому сделал их из хлебного мякиша – белого и черного. Ленину, я считаю, сильно повезло в том, что хлеб есть именно белый и черный, а не, скажем, синий и зеленый. Хотя кто стал бы есть зеленый хлеб? Зелень на хлебе означает плесень, не зря же они рифмуются: зелень-плесень, это не та полезная плесень, которая бывает на знаменитых французских сырах и из которой делают пенициллин, а вредная для здоровья плесень, от которой, если ее поешь, можно и отравится до смерти. То есть совсем. Так что зеленый хлеб я бы есть не стал, а тот, кто стал бы его есть, тут же отравился бы и умер, и остались бы на земле только те люди, которые не едят зеленый хлеб. От этого спрос на зеленый снизился бы неимоверно (так как все потребители зеленого хлеба вымерли бы), и пекарям пришлось бы переходить снова на белый или черный хлеб. Так что в том, что Ленину повезло с хлебными цветами (цветами не в смысле цветочками, а в смысле оттенками, и, кстати, есть ли хлебные цветы? хлебное дерево я знаю, а вот про хлебные цветы никогда не слышал!), нет на самом деле никакого везения, а есть только железная закономерность. Впрочем, вряд ли Ленин об этом задумывался. Он просто играл с крестьянами в шахматы своими хлебными фигурками на грубо раскрашенной доске. Это очень тоскливо, я думаю, и не хотел бы я быть на месте Ленина. И именно потому, чтобы не быть на его месте, я никогда не играл в шахматы на полу своего туалета. В сущности, я мало чем отличался бы от Ленина в ссылке.

А желтая монетка, как некая белая пешка, тем временем пряталась на светлой плитке справа от унитаза.



... Извините меня, я отходил. Впрочем, вы ведь все равно этого не заметили бы, если б я вам не сказал, потому что текст будет весь, абсолютно весь располагаться на одном листе бумаги; при написании текста важен и пространственный, и временной фактор, а при чтении его – только пространственный. Время, которым располагает читатель, не ограничено никакими естественными надобностями типа сходить в туалет или поесть. А я ведь работал! Мне приходится тяжко работать, чтобы прокормить свою семью и многочисленных родственников, да у меня их больше, чем друзей-и-родственников у некоторых плодовитых персонажей. Да. И всем надо чем-то помочь, как-то услужить. Потому я и отходил, что работал. Мне приходится работать день и ночь! Вот недавно я помогал одному своему родственнику прибить какие-то таблички – я смотрел, чтобы табличка висела ровно – но я ж работаю, я заработал сколиоз на этой адской работе (на какой конкретно работе, я вам не скажу, потому что заключил договор, расписался, если можно так сказать, кровью, ха-ха-ха, неплохой каламбурчик, кстати: адская работа - подписываться кровью...) Так вот, у меня из-за сколиоза голова всё время наклонена вправо, поэтому горизонт, когда я держу голову прямо, наклонен влево. Простейшее геометрическое рассуждение, если вы не способны его понять, то зря я рассказываю вам эту историю, кстати, которая не дошла и до половины, ну, неважно, может, я и ошибаюсь, ну, в общем, дело в том, что я очень старался помочь этому своему родственнику, смотрел, как эти таблички погоризонтальнее висеть будут, ну и от усердия даже не заметил, как голову прямо поставил. И теперь все таблички в том Учреждении, где я помогал своему знакомому, висят с укосом влево...

Я продолжу лучше про монетку.

Она лежала на светлой клеточке плитки справа от унитаза, так что я ее почти не замечал; конечно, я видел её, но не осознавал этого; однако подсознание всё четко фиксировало, и постепенно тот факт, что у меня на полу лежит десятикопеечная монетка, дошел и до сознания. Я привык к этой монете. Сидя на унитазе, я часто задумчиво смотрел вниз и не замечал ее. Не знаю, как вам сказать, я не привык описывать свои ощущения, наверное, так: я видел ее только тогда, когда задумчиво смотрел вниз, но, когда я задумчиво смотрел вниз, я видел ее, но не замечал и не обращал внимания, потому что думал-то я не о монетке, а о различных мировых проблемах. Получается, что я видел ее только в те моменты своего состояния, когда не мог ее заметить! Это как сказка о журавле и цапле: цапля была готова выйти за журавля только тогда, когда он не готов был жениться на ней, и наоборот. Потому я всего лишь и полу-осознавал присутствие монетки.



Вот, наконец-то я рассказал о прелюдии. Прелюдия – это такое слово, которое означает положение дел до начала какого-то действия. Действия пока никакого не было, были одни рассуждения; вряд ли действие будет и впредь, потому что я сегодня в каком-то странном неважном состоянии: всё кружится, всё в каком-то тумане, всё расфокусировано, и ни на чём невозможно сосредоточиться. Потому... а впрочем, ладно.

Вы можете спросить меня: а почему ты не убрал эту монетку, Антон? Почему? Разве ты любишь беспорядок в туалете, разве ты хочешь, чтобы на полу валялись всякие там деньги? И к тому же, копейка рубль бережёт, говорит народ, а народ мудр, а десять копеек, стало быть, берегут десять рублей, а ты так тяжко работаешь, ты содержишь семью и многочисленных родственников, а на десять рублей можно вон буханку хлеба купить! Почему, Антон?

А на это я легко и непринужденно, но немного обидчиво, отвечу вам: а потому. Не так уж грязно у меня в туалете, я на пол, простите, не испражняюсь, откуда там взяться грязи? А копейка – то есть десять копеек– что ж копейка, лежит, хлеба не просит, и к тому же откуда мне знать, что она там лежит, я ж только что объяснил всё на эту тему, неужели непонятно? Ну да, да, раз вы не поняли простейшего геометрического рассуждения про уклон горизонта... В общем, неправы вы. Правы только в том единственном, что народ наш мудр – вот это верно, вот тут вы на сто процентов правы. Например, когда народ в метро едет – посмотрите, смотрит ли он друг другу в глаза? А? Ну? Правильно, не смотрит. Не потому, что боится дурного глаза (хотя дурного глаза надо бояться). Нет, не поэтому. Просто смотреть всем в глаза,  з ы р и т ь  считается неприличным. Почему, когда, кто завел такое правило – бог его знает, но  с ч и т а е т с я   н е п р и л и ч н ы м. В этом и проявляется коллективная мудрость народа – они не понимают, что на самом-то деле они не смотрят друг другу в глаза, потому что это  ч р е в а т о. Дурным глазом чревато. Они думают, что это просто неприлично.

И в конце концов: может у человека быть брезгливость? Может, на эту монетку мой какой-нибудь родственник неоднократно пописал! Я ж не могу за всеми следить! И вообще, теперь я рад, что не выкинул эту монетку, потому что ввиду последующих событий (помните, что я рассказал вам только прелюдию) мне кажется, у нее была  д у ш а. А я не могу взять и так просто  у б р а т ь  одушевленное существо. Ну что вы.



Впрочем, продолжим. Несколько дней я не продолжал писать вовсе, потому что у меня были срочные дела. За это время я вполне мог забыть некоторые детали истории с монеткой, поэтому буду рассказывать только самое важное из того, что вспомню. Возможно, кому-то самым важным покажется что-то другое, но поправить меня никто не сможет, потому что это дело только моё – моё и монетки. Все события знаем только мы вдвоем. Я в безусловно выигрышном положении, потому что, что бы я ни говорил, вы мне поверите. Или не поверите. Главное – вы равно будете верить или не верить тому, что написано, вне зависимости от того, правду я написал или нет (спешу успокоить читателя: всё, что здесь написано – чистейшая правда). Это немножко похоже на то, что я говорил раньше. Ну, помните? О времени во взаимоотношениях писатель – его произведение – читатель.

Более общо, читателю  в о о б щ е  нет дела,  к а к  и  п о ч е м у  создавалась книга, всякие неоднородности при ее написании сглаживаются при прочтении. Вы не можете прожить мою жизнь так, как это сделал я, истинное понимание принципиально недостижимо. Книга играет роль... роль утюга, как это ни смешно. Или нет: давайте изготовим вино, учитывая все ингредиенты, включая минеральные соли, используемые при удобрении винограда, и каплю пота виноградаря, упавшую в землю при его посадке. Спирт, сахар, куча вещей, нужные для изготовления вина, в конечном счете превратятся в однородную массу, которую выпьет пьяница или тонкий ценитель. Вот книга это то же самое вино.

Но хватит об этом. Возможно, я вообще сотру пассаж про утюг и вино, да, вымараю, потому что он мне не нравится. Я обещал рассказать вам про монетку.

Итак, монетка мирно лежала на своем желтом квадратике, не привлекая моего осознанного внимания. Так бы всё и продолжалось дни, недели, месяцы, миллионы лет, если бы однажды я не обнаружил ее... на красной клетке пола! Похоже на то, как будто бы Алиса пошла с d5 на d6, минуя угробивших друг друга Труляля и Траляля, навстречу Черному и Белому Рыцарям, которым только предстоит угробить друг друга в честь Прекрасной Дамы... Писал ли я здесь уже про Алису и ее роль в творчестве Блока? Впрочем, не буду, не буду отвлекаться. Когда я увидел эту монетку на красной клетке пола, всё то, что мирно жило в моём подсознании, вдруг стремительным домкратом врезалось в мысли. Несколько дней я просто не мог спать. Я узнал не просто о  с у щ е с т в о в а н и и  монетки, я вдруг осознал, что  р а н ь ш е   э т о т   п р е д м е т   л е ж а л   н а   ж е л т о м   ф о н е,  а   т е п е р ь   л е ж и т   н а   к р а с н о м! Вдумайтесь в эти слова. Я никак не мог понять, как монетка могла переехать с одного поля на другое. Конечно, могло случиться так, что, вставая с унитаза, я случайно подтолкнул ее носком ботинка, или кто-нибудь из многочисленных друзей-и-родственников сделал то же самое, или ее сдул с места шальной порыв ветра, но все эти возможности были слишком маловероятны.  Е с л и   м о н е т к а   л е ж а л а   н а   о д н о м   и   т о м   ж е   м е с т е   н е с к о л ь к о   м е с я ц е в,  и   н и ч е г о   н е   м е н я л о с ь,  т о   в р я д   л и   в с ё   м о г л о   т а к   к а р д и н а л ь н о   и з м е н и т ь с я   в   о д н о ч а с ь е, думал я. Несколько дней я размышлял над этой проблемой, но ничего так и не придумал; к тому же монетка лежала на своем новом месте и никуда не собиралась двигаться; ничего не менялось. Тогда я решил, что удобнее считать монетку сдвинутой порывом ветра или сумасшедшими друзьями-и-родственниками, чем понапрасну ломать себе голову. Возможно, моё решение было малодушным, возможно, но что-то же надо было делать! Я устал от бессонницы.

Тут можно остановиться и передохнуть. На мой взгляд, в истории произошла завязка: некая таинственная сила сдвигает монетку со своего места, и главный герой (пока что безуспешно) пытается познать природу этой силы. В любой истории должна быть загадка; здесь тайна уже озвучена, а разгадка тайны – еще нет. Надеюсь, вы заинтригованы, читатель? Шучу, шучу. Я не пытаюсь никого заинтриговать, я просто правдиво описываю то, что случилось со мной, и что повергло меня в шок, от которого я до сих пор не могу отойти. Так порой жизнь бывает удивительно похожа на романы, продающиеся в книжных лавках и стоящие пятнадцать рублей штука.



Дальше история несется галопом, действия происходят всё быстрее и быстрее, всё насыщеннее и насыщеннее. Я заметил, кстати, что во всех хороших книгах (хотя времени читать книги у меня и нет, я помню, что читал их когда-то давно) либо сначала события описываются излишне подробно, со многими ненужностями и финтифлюшками, а потом развиваются стремительно, либо наоборот, сначала бегло охватывается большой период времени создаваемого мира, а далее коротий период описывается с наивозможной тщательностью. И это только для читателя! А как там автор писал, бог знает! Если продолжить это рассуждение до логического конца, в итоге всё должно свестись к бесконечной рефлексии над бесконечно кратким промежутком времени, как, скажем, это происходит в японской поэзии. Я бы назвал такое схлапывание литературным коллапсом, отсюда можно вывести представление о литературе как о черной дыре, но я не буду этого делать, потому что рассказ мой вовсе не о том. Можно рассмотреть и романы первого типа, да, романы первого типа, с финтифлюшками, те, которые ускоряются к концу – эти романы, по идее, должны  н а ч и н а т ь с я  с литературного коллапса, только в другом направлении времени – то есть они начинаются с литературного  б о л ь ш о г о   в з р ы в а. Аналогия с астрономией полная, что и подтверждает, я бы сказал даже, верифицирует создание нового мира. Для полноты картины можно добавить еще силу литературной гравитации, притягивающей героев друг к другу, не в банальном смысле «любовь-морковь», а в другом. В другом... литературном, что ли, смысле. Да, именно в литературном. Когда вокруг одного героя летает по своей орбите другой герой, а вокруг него третий, и все друг на друга взаимовлияют, кто-то больше, а кто-то меньше, или все три летают вокруг мнимого центра, и опять друг на друга влияют, и так далее. Скучно всё это описывать, хотя и интересно, я же сказал, что моя история несется галопом, далее без остановок, потому расскажу лучше дальше про монетку.

Я заметил, где она лежит, и всякий раз, приходя в туалет обдумывать мировые проблемы, специально смотрел – не передвинулась ли? Это превратилось в какую-то манию, если раньше я не замечал лежащей прямо перед моим носом монетки, то теперь я не замечал уже того, что смотрю на нее. Каждый раз я первым делом проверял месторасположение монетки, и только потом спускал штаны. Это вошло в такую привычку, что однажды я, войдя в ограниченное клетчатое пространство (стены тоже были клетчатые; но я бы не знал, что они клетчатые, если бы границы между белыми клетками не были черно-серые; и вообще, любую однотонную поверхность можно воспринимать как клетчатую, считая при этом, что фон  в н у т р е н н о с т и  клеток сливается с фоном их  н а р у ж н о с т и, или границ), автоматически посмотрел на то место, где  д о л ж н а   б ы л а  лежать монетка, сел на унитаз, и только потом осознал, что монетки там нет! Это меня так поразило, что я не стал долго засиживаться (обычно мне нравится ограничивать себя, заодно обдумывая мировые проблемы, а потом выпускать наружу продукты жизнедеятельности; это единственное, что друзья-и-родственники признают за мной право делать; перед тем, как я иду в туалет, они быстренько бегут туда, испражняются (иначе не скажешь), а потом меня не беспокоят. За это я им очень благодарен). Оставшееся время я провел в поисках монетки и всё-таки нашел ее! Она лежала на подножии унитаза. А унитаз у нас устроен так, что случайно попасть на подножие она не могла. Поэтому либо кто-то ее подложил туда, либо... либо она сама добралась дотуда, как это ни невероятно. Тут было над чем поразмыслить, я даже пожалел, что оставил все продукты жизнедеятельности в унитазе. Сдерживая их, а потом выпуская на волю, гораздо легче думать.

Выйдя из туалетной комнаты, я устроил форменный допрос своим друзьям-и-родственникам. Никто не признался в том, что подложил монетку на подножие унитаза, я шепнул жене, чтобы поспрашивала она (ее в семье почему-то любят больше, чем меня), а сам отправился переживать случившееся на кухню. Не успел я сделать и глотка апельсинового сока (а я пью только апельсиновый сок с мякотью фирмы [НЕРАЗБОРЧИВО, ВОЗМОЖНО, ВЫМАРАНО РЕДАКТОРОМ]), как вошла жена и сказала, что никто никакую монетку не трогал. Ну всё, значит, монетка сама запрыгнула на подножие унитаза. Я никоим образом не мог в это поверить и лихорадочно искал другие варианты. И не находил. Ночью я никак не мог заснуть и сам не заметил, как выпил три литра обезжиренного молока. И опять не находил других вариантов. Неужели у монеток есть  д у ш а? – думал я. Нет, этого не может быть.

Наутро я не пошел на работу в Учреждение. Кто-то (не помню кто), придя оттуда вечером, сказал, что все таблички там висят сейчас не с укосом влево, а с укосом вправо. Ну что ж, значит, моему знакомому помог человек с  л е в ы м  сколиозом. Мне, честно говоря, было не до этого. Весь день я размышлял, и не находил других вариантов. Я честно старался, правда...

Ведь если у монетки есть душа, думал я, если она одушевленное существо, то как она может жить здесь, среди говна и запахов? Нет, даже не запахов, думал я, а миазмов. Еще есть слово «хиазм»... Ни слова о хиазме, не отвлекаться! – перебивал я себя. Не думать о Белой Обезьяне! Понимаете... как она может там жить? Ну никак, я бы, например, не стал там жить. А может, эта монетка – изгой, или монетка-бомж? А как же тогда другие монетки? Им разве не обидно разменивать свою жизнь на размены? Если бы они были живыми, они давно подняли бы мятеж и победили нас, людей. Но они не поднимают мятеж, значит, они не живые, и эта монетка тоже не живая. Так успокаивал я себя и через пять минут бежал смотреть, на месте ли монетка. Вдруг она одна такая живая, а остальные монетки все мертвые? То есть неживые. Вдруг она замышляет мне плохое? «И примешь ты смерть от коня своего...». От коня!

Я еще вот что вспомнил. Помните, я говорил, что, когда она еще только лежала на желтой плитке, сливаясь с фоном, я ее видел, но не замечал? Во время раздумий я услышал какие-то странные звяки со стороны туалета (звяки – это то же самое, что и звяканье; люди, не столь тонко, как я, чувствующие слово, могут обойтись словом «звяканье» без большого ущерба для смысла; я же слышал именно  з в я к и, и хватит об этом, я не могу больше говорить об этом). Так вот, услышав звяки, я  в с п о м н и л, что точно такие же звяки я слышал и раньше, постоянно, но не замечал этого, так же, как и не замечал монетки на полу. Вбежав в туалет, я застал монетку на старом месте, но я уже  з н а л, что это монетка прыгала и резвилась! Что же еще могло так звякать! Она точно желает мне зла. Но я всё-таки хотел удостовериться. Я специально заметил, как лежала монетка. Она лежала решкой вверх. Сердце мое бешено колотилось, к голове приливала кровь. Мне было страшно: а вдруг я прав! Запомнив положение монетки, я пошел в свою комнату и затаился. Не прошло и пяти минут, как снова послышались звяки. В страшном волнении я вбежал в туалет и наклонился над монеткой. Решка! С некоторым (небольшим) облегчением я смыл воду (чтобы все подумали, что я так просто пошел в туалет, по естественной надобности), пошел в свою комнату и затаился снова. Не более чем через полчаса снова послышались звяки, и я опять обнаружил, что монетка лежит решеткой вверх. Я ослабел от волнения, сердце моё болело, я нервно зевал, играл сам с собой в шахматы и то и дело бегал в туалет, заслышав подозрительные звяки. Друзьям-и-родственникам я сказал, что болен животом.

Я волновался всё больше, потому что звяки продолжались с регулярностию (да, да, я пишу «с регулярностию», а не «с регулярностью», и у меня из-за этого куча проблем, но оставьте меня, я задыхаюсь, мне надо вам рассказать, чорт побери!), звяки продолжались с регулярностию, а монетка всё лежала решкой вверх; ожидаемого события так и не происходило. Я подумал вот о чем: о том, что, подобно тому, как любая однотонная поверхность является клетчатой, любая  в о о б щ е  поверхность может хранить в себе вот такую же сливающуюся с ней монетку, замышляющую тебе зло, и вдруг когда-нибудь выйдущую из тени на контрастный фон. К тому же... меня осенило... примешь ты смерть от  к о н я  своего!.. посмотрите на орла десятикопеечной монеты. Вот так хочет погубить меня и монетка! Нет, мне нельзя смотреть на свят Георга на коне, в руце держит копие, вонзая Змию в жопие. Со всех ног я бросился в туалет, откуда как раз доносились очередные звяки, как назло, туалет был занят, мои колени тряслись, я прислонился к стене около двери, дождался, пока оттуда выйдет – кто? – я не помню точно,  н е   г л я д я  нащупал монетку и кинул ее в унитаз, а потом минут десять стоял и смывал воду. Друзья-и-родственники, столпившиеся у входа с вот такими глазами (я забыл закрыть дверь), молча удивленно посторонились, выпуская меня.

Да, теперь, когда я написал об этом, мне чуть полегче. Но в ушах все равно шумит кровь, я пойду укутаюсь в одеяло, потому что мне чего-то холодно стало, извините, я... я потом допишу.

Ну всё, я вроде согрелся. Попил горячего чаю, мне жена принесла. Только чего-то опять холодно стало, смешно это, наверно... Самого-то главного я вам и не сказал. Я всё думал... думал. Мне жена говорит, что всё показалось, но вдруг она меня успокаивает, чтоб мне стыдно не было? Любит же она меня, всё-таки. И я её люблю, я даже стихотворение для неё написал как-то. Словно молния во мраке ты сверкнула на пороге, как жемчужина в клоаке, как монетка на дороге. И вот она меня любит и потому успокаивает, а мне все равно тошно. Живую же душу загубил, хоть и монеткину. Может, она просто так прыгала, а я ее... в клоаку. Я и жене то же самое говорю, а она говорит, это я монетку переворачивала, я спрашиваю, а звяки, она говорит, не было никаких звяков, ты просто устал в Учреждении своем секретном работать, друзей-и-родственников обеспечивать, вот тебе и показалось. Ну как же показалось, когда я слышал! А она только плачет. Ну хорошо, говорю, ты переворачивала, ладно. Скажи, зачем ты это делала? Не знаю, говорит, беспомощно так, видно, что не может ничего придумать. Ну, мне лень было убираться, я ее с места на место и перекладывала. Ну я свою жену знаю, она не ленится никогда, врет мне, самое обидное, тринадцать лет вместе прожили, никогда она мне не врала, даже когда... в общем, неважно, короче, никогда. Вот это самое обидное. Я понимаю, конечно, это она чтобы я не страдал, хочет на себя мой грех взять... Ну ладно, говорю, а скажи, куда ты ее передвигала? Откуда я помню, говорит, чего мне запоминать, а сама краснеет. Ну хоть примерно-то! Не знаю, говорит, а сама расплакаться готова. А звяки-то как же? Не было никаких звяков, я же тебе говорю, ты устал, – а сама ревет как дура... Жалко ее... Не, не скажу я вам главного, передумал...