Сила трения

                ***
Арсений проснулся и мутным взглядом оглядел комнату. Потолок, низко нависавший над ним, раскачивался туда-сюда, словно повинуясь закону маятника. Он пытался вспомнить события вчерашнего дня, но те неуловимо ускользали. Какие-то ступеньки, лица, гранёные стаканы, треснувшее блюдце, хлопья снега, потерянная, а затем найденная бутылка… Разговоры, их содержание память не сохранила; смутно донося сквозь пелену пьяного тумана лишь то ощущение абсолютной истины, пойманной за хвост подобно жар-птице. Но птица улетела,  не оставив на память золотого своего пера, и Арсению оставалось  теперь лишь мучиться головной болью, не позволявшей упасть обратно в объятия сна.
Арсению хотелось пить, и он, пошатываясь, направился в ванную, до упора открыл холодный кран и жадно припал к мощной струе, вырвавшейся оттуда. Вода отдавала хлоркой, но он не обращал внимания на подобные мелочи. Напившись,   он подставил потоку горячее лицо, затылок, шею. Вода лилась на застиранную футболку, некогда бывшую его частью его летнего «выходного» костюма, а теперь надевавшуюся исключительно на сон грядущий. Любая материя, будь то трикотаж, гранит или плоть человеческая, бессильна перед временем, и настаёт момент, когда выносить на всеобщее обозрение то, что некогда вызывало восхищение  - моветон…
Жажда отступила, однако башка трещала немилосердно. Пульсация крови в висках теперь была вдвое болезненней.
«Надо бы похмелиться», - привычно подумалось. В холодильнике не было ни капли, и он знал это, но не поленился сходить на кухню посмотреть – а вдруг случилось чудо, а вдруг среди забытых им деталей присутствует и – столь мимолётный, что его просто невозможно было запечатлеть  – факт помещения в «бутылочный» паз некоего сосуда, который в данном состоянии полезнее сказочного кувшина с заточённым внутри джинном. Джинн-то ещё непонятно как себя поведёт, выпусти его на свободу; поллитровка же или (на худой конец) чекушка не подведут никогда. Но чуда не произошло, и это могло означать лишь одно – предстоит поход до ближайшего киоска.
Выругавшись про себя, Арсений поднял чёрные джинсы, залатанные в промежности, в которых ходил вчера, и которые валялись около кровати наподобие половой тряпки и принялся натягивать их на себя… 
               
                ***
Тик-так, тик-так…
Почему-то утром стенные часы тикают громче, чем вечером. По крайней мере, вечером они не мешают засыпать. А может быть, этот звук проходит мимо его сознания, настроенного совсем на другую волну – вечером приходит мама, ставит стул рядом с диванчиком, садится и начинает читать вслух…
Вчера она читала про Незнайку и его друзей, как они летали на луну. Там и Винтик, и Шпунтик, и Пилюлькин… Но больше всего ему нравится Знайка. Знайка умный. Что не спроси, всегда объяснит; его так зовут, потому что он всё знает.
Спросил:
- Мама, тебе кто из «Незнайки» нравится?
Мама задумалась.
- Ну, наверное, сам Незнайка.
- А почему? Он же ничего не знает!
Ещё пауза.
- Зато он обаятельный.
Что значит «обаятельный», мальчик представляет смутно, но молчит. Глаза слипаются, и вот уже Незнайка в своей смешной шляпе идёт ему навстречу, и что-то говорит, говорит…
А утром его будит неизменное «тик-так». Глаза открываются и тут же закрываются вновь – новый звук, перекрывая тиканье, приближается из-за двери. Мамины шаги, догадывается он. И - притворяется спящим, чтобы мама не знала, что он уже пробудился. Спроси зачем – не ответит.
Прикосновение маминой руки.
- Сеня, малыш, вставай. В садик пора…

                ***
Солнечный свет, яркий-яркий… и листва переливается в лучах, так хорошо сидеть на скамейке, раскачиваясь туда-сюда в такт своим мыслям. Там, дальше – сцена, на которой играет ансамбль – две гитары, бас и ударные.
                Ах, белый теплоход, бегущая вода,
                Уносишь ты меня скажи куда…
Через дорогу – Светкин дом. Она часто гуляет в парке, благо совсем рядом. А сегодня воскресенье, уроков на завтра не задали, да и какие уроки в такую погоду? Он долго не решался поговорить с ней, всё откладывая, а вечерами, сидя дома, корил себя за нерешительность. «Ладно, завтра – обязательно». Но наступало завтра, и история повторялась.
Теперь отступать некуда. Но если Светка, выслушав его сбивчивые признания, скажет в ответ что-нибудь нелицеприятное? Или, что ещё хуже, просто усмехнётся презрительно, а назавтра вся школа будет тыкать в него пальцами. Друзья отвернутся от него…
Арсений встал со скамейки и пошёл прочь. Но, пройдя не больше двадцати метров, резко повернулся, пошёл в обратном направлении и сел на скамейку в прежней позе. Разве что спина была прямее и взгляд – увереннее.
Друзья отвернутся? Что же это за друзья? А если она в ответ на его признания улыбнётся и возьмёт его за руку; встанет на цыпочки и прикоснётся к его щеке своими губами? Разве такой вариант невозможен?
 Сегодня или никогда!
Не успел он так подумать, как знакомый силуэт показался в конце аллеи. И сердце замерло в сладко-тревожном предвкушении встречи. Но тут же другое чувство возникло в глубине его души.
Светка была не одна. Рядом с ней шёл парень в синем костюме, в белой рубашке и – Арсений разглядел это, когда они подошли поближе – в шёлковом галстуке с дорогой булавкой.
Где-то он уже видел этого субъекта…
- Привет, Света. Можно тебя на минутку?
- Зачем это, Сеня?
- Поговорить…
- Думаю, не надо.
- Послушай…
- Мне некогда, я же сказала. Идём, Борис, - и она взяла своего спутника под руку. Они прошли дальше, а он так и остался сидеть на скамейке.
Борис… Это же сын директрисы мебельного магазина, что на углу Ленина и Тружеников! Точно-точно!
Вдруг кто-то хлопнул Арсения по плечу. Он обернулся.
Это был Пашка из параллельного класса.
- Здорово, Сенька.
- Привет.
- Ты чё такой смурной? Идём пивка хряпнем!
- Пивка? Ну идём, - произнёс Арсений, и они двинулись в направлении гастронома.
 
                ***
Районная олимпиада по физике проходила в здании 39-й школы, той самой, с физико-математическим уклоном, слава о которой ещё пять лет назад гремела далеко за пределами области. Нина Фёдоровна, их учительница, привезла своих питомцев и ушла, пожелав им успеха.
Арсений остался один на один с заданиями… Шарик катится по наклонной плоскости… Движение равноускоренное… Силой трения пренебречь…
Сила трения качения меньше силы трения скольжения – вспомнилось непонятно к чему.
А в жизни как – тоже пренебречь? Но тогда решение задачи будет неверным… Особенно, если ты не катишься, а скользишь по наклонной плоскости. И не вниз, а вверх. В сторону, противоположную направлению вектора ускорения свободного падения…

                ***
-Ельцин! Ельцин! – скандировала толпа на главной площади. Птицы  меняли курс, огибая за три квартала шумное место.
Арсений стоял молча. Ликование толпы ему не передалось, прошло мимо, не зацепив, оставив его полностью безучастным среди всеобщего праздника. Ощущения праздника не было, более того, он понял с какой-то спокойной неотвратимостью, что сейчас через него, через всех этих радостных людей, через сам этот солнечный августовский день проходит водораздел. Чёрный водораздел.
И  – на мгновение помутилось в глазах, ему захотелось выбежать на середину площади, сорвать с головы несуществующую шапку, швырнуть её под ноги и топтать, топтать. Но вместо этого он по-прежнему стоял, наблюдая. И слова: «Люди! Опомнитесь!» - так и застыли на губах, не имея силу вырваться вовне.

                ***
«Наташенька, солнышко моё! Как только ты уехала, мне стало пусто и тоскливо. Как будто моё сердце разрезано надвое, и вторая его половинка уехала вместе с тобою. Вчера полдня ходил по городу, не замечая ничего вокруг. Перед глазами стояло твоё лицо. Господи, всё что есть у меня в этом мире я отдал бы сейчас за возможность оказаться рядом с тобою. Кто-то из мудрецов сказал, что разлука для любви как ветер для огня: слабую любовь она гасит, сильную делает ещё сильнее…
Знаешь, сегодня утром я сделал «календарик» – разделил лист бумаги на двадцать клеток – по числу дней, оставшихся до твоего возвращения и пронумеровал их. А вечером зачеркну первое из чисел, завтра второе и так далее. Когда я зачеркну двадцатое, приедешь ты.
До знакомства с тобой я пребывал в уверенности, что никого больше не смогу полюбить; но ты – это именно то, настоящее, ради чего стоило жить. Я хочу жить тобою и для тебя. Я бесконечно благодарен судьбе за то, что она свела нас вместе. Возвращайся поскорее; я очень жду…»    


                ***
Дорога в институт пролегала мимо торгового центра.  Последний год вокруг него, как грибы после июльского ароматного ливня, росли коммерческие киоски. «Марсы», «Сникерсы», спирт «Рояль», сигареты «Салем» и «Кэмел», бутылки диковинной «Кока-колы». Третий слева киоск – Лёшки Шведова, одногруппничка. Папа-то Лёшкин - доктор наук, секретарём парткома института был, даже в бюро обкома входил; а сам Лёшка как весёлое время приспело – в коммерцию подался,  глянь – киоском владеет. В институт по три месяца носу не кажет, а на сессии – одни пятёрки.
А вот и он – лёгок на помине…
- Привет, Арсений, - снимает кожаную перчатку, протягивает пятерню.
- Привет.
- Хорошо, что тебя встретил. Разговор есть. Идём ко мне зайдём.
Зашли.
- Давай по рюмашке «Абсолютика».
Плеснул. Выпили. Ещё плеснул. Ещё выпили. Достал «Мальборо», закурил.
- Слышь, Арсений, ты же в сопромате сечёшь?
- Ну, немного, а что?
- Да долг за мной висит, контрольная. А мне некогда, тут контракт с шампанским сорваться может, надо договариваться.
- Ну, не знаю…
- Ладно, эту бутылку себе забирай. А сделаешь – ещё одну получишь… Когда готово будет?
- Не знаю… в пятницу, наверное.
- Ну, давай.
Вышел на улицу, посмотрел на часы. Пара уже началась, не успел.
Остановился на углу и увидел – молодой парень, смуглый, по всему видно, не русский, стоит у входа в торговый центр. Всего-всего накупил, полные сумки Какой-то дед сигаретами торгует, «Магной» вроде бы. Иностранец подошел, блок взял, а дед ему:
- Слышь… Давай я тебе сигареты за доллары буду продавать?
Тот задумался.
- Dollars?… One dollar a block! – англоязычный гражданин для пущей наглядности вытянул вверх указательный палец.
Арсений сплюнул и пошёл дальше.


                ***
Выйдя из здания постройки 50-х годов, где располагется  их отраслевой НИИ, оглянулся. Почти все окна  темны и – как следствие – неразличимы на фоне чёрной громады. Он уходил с работы одним из последних.
Мягкие сумерки обволакивают Арсения подобно тёмному одеялу. Небо, плотно укутанное тучами, неразличимыми в это время суток, осыпает землю огромными, мягкими, как будто из ваты сотворёнными хлопьями снега. Они падают медленно, нехотя, словно в раздумье - а стоит ли? “Стоит” – говорит им кто-то, кто сильнее. И  повинуясь  этому полусовету-полуприказу, они опускаются. Чистые-чистые сугробы вырастают прямо на глазах.
“Да, утром дворникам придётся изрядно попотеть,” – думает Арсений. Он поднимает голову вверх. И – стоит так минуту, две, три. Снежинки опускаются ему на лицо, и вдруг Арсений понимает, что  летит. Поднимается высоко-высоко, плавно - среди этих снежинок, которые на поверку оказываются звёздами.
Небо зовёт. Небо ждёт. Небо поёт. Лишь откуда-то снизу, словно из другой реальности  доносится надоедливое дребезжание машин, проезжающих там. Нет ни зла ни смерти. Только полёт. Среди звёзд, открытых им. Только не осталось не одного имени, которым хотелось бы  назвать новую звезду. А коли так – всё это ни к чему…
Потом Арсений долго-долго бредёт по проспекту, погружённый в свои мысли. Но – он уже на Земле, прекрасно осознавая, что полёт не может длиться вечно. Если бы он мог придумать имя…

                ***
- Эй ты, изобретатель! Такая жизнь у меня уже сидит в печёнках! Весь день на работе, а деньги где? Ну, достался мне мужик – обосраться! Вот, что, дорогой, - собирай свои манатки и шуруй на все четыре, понял???
- Послушай, Наташа…
- Не желаю я ничего слушать! Штаны протирает в своём институте, хоть бы обо мне подумал! Вот у Жанны мужик как мужик, зарабатывает нормально, они завтра на автобарахолку едут, «Вольво» покупать. У Ольги Андрюха тоже хорошо получает. Ну ты – урод уродом! И за что мне такое наказание???  Я сказала – ****уй на *** отсюда! Или ты надеешься, с квартирой тебе обломится? «Прекрасное далёко…» Квартира записана на меня, и ты не рассчитывай. Вали, пока я Виктору не позвонила или милицию не вызвала!

                ***
Две недели стояла холодная дождливая погода, ветер срывал с деревьев жёлтые листья, грохотал на крышах листами жести. Вечером он почувствовал жар во всём теле и странную слабость. «38 и 5, - констатировала мама, винимая термометр, - завтра ты остаёшься дома. С утра я  позвоню и вызову врача».
Наутро ему стало немного легче, жар спал, но врач, явившийся около полудня,   досконально прослушав его стетоскопом и подробно расспросив мать, поставил диагноз: «Грипп», выписал какие-то лекарства и – больничный лист, строго-настрого запретив ребёнку вставать с постели.
После ухода доктора мать присела на краешек дивана, отогнув край белоснежной простыни и положила руку ему на лоб.
- Почитать тебе книжку?
Сеня отрицательно помотал головой.
- Может, сказку рассказать?
- Не надо…
- Ну ладно, лежи.
Мать встала и собралась выйти из комнаты, но он схватил её за рукав и привлёк к себе:
- Мама…
- Ну что, мой золотой?
- Мама, я ведь никогда не умру? Правда?
- Правда, сынок…
- Другие умирают, а я не умру. Я всегда буду жить…
- Конечно, сынок. Ты будешь всегда…
Она осторожно прикрыла за собой дверь.

                ***
Петровский Арсений Анатольевич, 19…года рождения был доставлен в отделение реанимации Центральной клинической больницы в бессознательном состоянии     с  диагнозом «Острое отравление метиловым спиртом». Несмотря на оперативно предпринятые меры  он скончался  полтора часа спустя. Причиной смерти явился паралич сердца…