Мой друг Марик

Довольно крупная кляча медленно идет, взбивая копытами дорожную пыль немощеной улицы. На старом матрасе, привязанном к ее костлявой спине, гордо восседают два босоногих подростка. Один, сидящий впереди, гордо и уверенно держит в руках вожжи, а второй тесно прижался к нему сзади. Видимо, трусит…
 Кляча торжественно плывет вдоль всей улицы, спускаясь вниз к Днепру. Прохожие, а особенно мальчишки, с удивлением и завистью глядят на гордых всадников…
***
С Мариком мы были одногодками. И не только одногодками, но, как выяснилось, родились почти в один день И вообще, и евреев «сажали» разные Ежовы, часто - навсегда. Да еще и имя его не было Марат, как это писали, а Матус.

Потом была война. Мы бежали вниз по Днепру, после - вверх по Волге до Сталинграда, а потом еще выше в Казань, где провели все годы эвакуации.
Где была семья Иоффе, я не знаю.

Возвращение на открытых товарных платформах назад в Речицу. Дом наш оказался полностью разрушенным: только стены и часть потолка, в отверстие которого немцы и местные жители справляли свои потребности.
Творили они с рвением, так что все покрыли двухметровым слоем дерьма.

Не забуду той ночи, когда втроем (отец, мама и я) осваивали первую отремонтированную комнатку, задыхаясь дымом и паром от только что сложенной отцом печурки…

Долгие годы мы были соседями. Наша семья была «современной», т.е. полностью осовеченной. А у них оставалось в какой-то мере еврейство. Дядя Эля и тетя Сима держали вполне кошерную буренушку, от которой и нам доставалось молоко. Помню в их сарае невыразимый томный запах сена и парного молока. Дядя Эля занимался извозом и держал типичную еврейскую клячу.
Но с какой гордостью мы с Мариком выезжали верхом к Днепру, чтобы напоить и искупать лошадь. Я был безмерно благодарен Марику за это и старался показать, что не боюсь гарцевать верхом. Хотя у самого душа уходила в пятки со страху. Но разве «мушкетер», уличный заводила и сочинитель сказочных историй о легендарной Казани не должен держать фасон?
С Мариком мы и дружили, и дрались, и лазали по садам, и играли в послевоенные игры, одна из которых была идти улица на улицу. Как приятно было гнаться за толпой «врагов» в передних рядах и как страшно затем быть из последних, когда убегающая лавина сорванцов внезапно, как по приказу, поворачивалась и неслась на тебя «стеной»…

Однажды, начитавшись «робинзонов», сбежали из дому.
На крутом днепровском берегу вырыли голыми руками пещерку и прожили там целых десять часов. Или однажды, соблазнив его переплыть Днепр (он остался на мели посреди реки), я из последних сил чудом добрался до своего берега, где меня ждала моя мать. Она не кричала, не плакала, не бегала по берегу. Закусив губы до крови, сжав пальца рук, она ждала сына, видя, что он «плывет» из последних сил.
Чтобы не спугнуть, чтобы, не дай Б-г, не пошел ко дну…
Пути наши разошлись.
Прошли годы. Он женился, родил сына. Марик с семьей оставался в Ленинграде.
===
Копия единственного письма от Марика и ответ.

Здравствуй, дорогой Эрик с семьей!
Пользуясь тем, что в Израиль едет Марик Косой, с которым обязательно встретитесь, решил написать пару слов. В письме обо всем не расскажешь.
Эрик, я узнал о постигшем тебя горе. (На железнодорожном разъезде погибла наша мама!) Прими мои самые искренние соболезнования. Я всегда очень уважал и ценил и твою маму, и отца. Я хорошо помню их и благодарен за их чуткое отношение ко всем нам. Ведь мы были хорошими соседями.
О нашей жизни расскажет Марик (друг нашего детства, «мушкетер»). Может быть, и я соберусь приехать в гости или насовсем. Ведь я в России остался почти один. Единственное, что меня останавливает - язык и работа.
Эрик о твоей жизни я почти был в курсе событий, узнавал через Зину, пока в Москве жил Яша (старший брат, который парализованным приехал в Израиль). Ну а теперь через Нину и Маю. Иногда читаю твое стихотворение, посвященное моим женщинам к 8-му марта, сохранил его как память…
Большой привет твоей семье. Целую, Марик. 
1 декабря 1991г.
===
И вот наступил момент, когда по телефону я услышал незнакомый голос Марика, друга моего детства. Он приехал к нам в гости в Иерусалим. Моложавый, спортивный, подтянутый, здоровый. Мы встретились, как будто бы и не расставались. Но ведь прошла целая жизнь, 40-45 лет!
Он оставался тем же советским евреем, далеким от всего еврейского и даже от того, с чем посчастливилось ему столкнуться в детстве. Но еврей остается евреем. И душа его тянется даже к тому, что далеко, непонятно, неизвестно.
Он изо всех сил старался соблюдать все правила религиозного дома и говорил «Амен» на мои благословения.
Я никогда не лезу в душу, не обязываю никого тому, до чего он еще не созрел. Но в эту памятную встречу в Иерусалиме у меня перед глазами стоял «миньян» в их доме и те пожелтевшие кожаные коробочки…

Я подарил Марику и талит (праздничное покрывало с четырьмя кистями цицит) и пару тфиллин, которые он увез в Ленинград. Он был очень озабочен судьбой своего сына. Бедным родителям даже пришлось продать, заработанную трудом всей жизни, квартиру, чтобы спасти сына…

***
И вдруг сообщение: «Марик внезапно скончался от  разрыва аорты…»

Мне стало страшно: ведь, как выяснили при встрече, мы – одногодки; осталось более недели до нашего шестидесятилетия…
Стали тут же выяснять, что будут с ним делать. Оказалось, что по нынешнему «обычаю» его собираются сжечь в крематории Ленинграда, и затем выдать супруге пепел из общественного пепелища. Еврею так делать нельзя! Лея несколько раз звонила в Ленинград, упрашивала, убеждала, плакала по телефону: «Похороните, как еврея». И все-таки выплакала. Не подумайте, что жена Марика бесчувственная. Сегодня так делают ВСЕ.

Марика, слава Б-гу, похоронили на еврейском кладбище, может там, где похоронен и мой отец. Я говорил по нему Кадиш. Мы по закону справили его первую годовщину – ер-цайт.
Душа Матуса бен Эля Иоффе, вероятно, уже в хорошем месте на Небесах. Вечная ему благословенная память – зихроно ливраха!

И такое происходит в наши дни, перед приходом Машиаха.
Кто-то, с Б-жьей помощью, возвращается на правильный путь, а другой в конце жизненного пути удостаивается совершить Бар-Мицву и еще что-то заработать перед вечным покоем.