Из дневника. II

13 июня 99г.
   Знаешь, иногда бывают ночи, когда я знаю, что свершилось то, чего никогда не должно было свершиться. На протяжении всех этих несчастных 10 часов мы вместе. Мы куда-то идем, мы находимся у тебя дома, мы смеемся, целуемся, ложимся в постель. От тебя снова давно ничего не было, и прости, мне просто нужно выговориться. И тогда я думаю там – вот, наконец-то закончились все-все сомнения, все предположения и догадки – ты любишь меня. Можно подумать, что я к этому стремилась... Нет, дорогой мой, я стремилась всего-навсего к твоему счастью. Если бы завтра ты сказал мне, что женишься, я бы пожелала тебе счастья. Конца всем разочарованиям, конца этого царского одиночества, которое, хоть оно и царское и немногим дается, переносить очень нелегко. Меня бы сгрызла потом ревность, потому что вместе с твоим одиночеством мы вдвоем потеряли бы друг друга, эту связь, но это было бы потом. И до конца своих дней я бы думала, что там, у себя, ты абсолютно счастлив всем нам назло, счастлив с ней.
   Но этого не происходит. Ты остаешься один, у тебя бывает черная тоска, тебе бывает мучительно одиноко. Тогда и я здесь чувствую это, мне неможется, мне так мучительно хочется попасть на миг (хотя бы на миг!) к тебе, не для того, чтобы переспать и вернуться, а для того, чтобы побыть с тобой, утешить тебя, посидеть вместе, так сильно нуждаясь друг в друге. Пусть люди называют это как им угодно, пусть утверждают, что нет на свете дружбы между мужчиной и женщиной, но к этому добавлю, что ежели это так, виноваты в этом только мы, женщины. У нас в крови блудство – желание вечно, везде, всем подряд нравиться, добиваться того, чтобы нас хотели, чтобы сходили по нам с ума – извечно, повсюду, куда не придем, где не появимся. Первый взгляд, который мы бросаем на мужчину – взгляд блудницы. Я каюсь, милый, когда я первый раз была у тебя, и я была такой. Хотя тогда мне это было и не так нужно. И я тебя совсем-совсем не знала, потому такой и была. Это потом, спустя месяцы, мы познаем так много и так много еще остается непознанным (на то и дается нам целая жизнь), и тогда я стала любить тебя совсем, совсем иначе. Так вот, о дружбе – может быть  и нету ее на свете, и иногда мне казалось, что случись это, соприкаснись на миг со мною лицом, войди мы в это запрещенное царство, откуда нет возврата, нет выхода, нет способа забыть и повернуть стрелки часов назад – все тутже кончилось бы, испарилось, осталась бы досада друг на друга, злость, желание отвертеться. Может быть, я и ошибаюсь, бог мне судья. По крайней мере помни, что я ни за что, ни при каких обстоятельствах, тебя и себя не выдам, если только мне не придется осознанно умирать раньше тебя. Тогда – о, тогда знай, что я позову тебя, хоть и нечего делать всем моим любимым у моего смертного одра, и скажу, чтобы ты знал, что любили тебя еще сильнее, чем самое мечтательное сердце способно вообразить, что любили долго, целомудренно и нежно, и что мне так мучительно жаль теперь, когда уже для всего этого просто поздно, так жаль, что ты не узнал об этом раньше и у нас не было ни минутки, которую мы прожили бы, зная, прожили бы любя. Но что говорить об этом теперь? Ранняя смерть – это прекрасно, это избавление от земных мук, это сознание, что ты отправляешься в долгое, долгое путешествие, прекрасное путешествие... Но мы оказались недостойны такой великой награды, поэтому и живы до сих пор, потому и мучаемся, ведь муки – всего лишь муки – и есть жизнь. Иначе все было бы до смешного просто! Случалось ли кому-нибудь когда-нибудь до конца преодолевать проблемы? Нет, мы преодолеваем их всю жизнь и они не заканчиваются, но что была бы наша жизнь без проблем?
   Винить кого-либо в том, что произошло, не буду. Не случись со мной всех этих перемен в жизни, не приехала бы я в эту страну и не встретила бы тебя. Я говорю это не с корыстной целью – что-то получить, выудить из тебя для себя самой. Нет, просто я жила бы, не зная, что где-то в мире есть еще неземные люди, свободные, как ветер, легкие, как облака, щедрые, нежные, не обремененные ничем земным. Трудно жить, зная, что никто тебя не понимает. Я ловлю себя на мысли, что меня никто никогда до конца не понимал. И дело было не в глупых дешевых романчиках и вечном выяснении отношений между полами! Эту глупость может понять каждый, кому ни расскажи. А вот понять человека, с его терзаниями, тревогами, исканиями – кто может это? Из моих близких, тех, кого я считала долгое время друзьями – никто. И вот на сцене, моей собственной сцене, залитой всяким дерьмом, немного кровью, посыпанной щедро банальными вещами самой обыкновенной человеческой жизни – на этой сцене появляешься ты. Которого не интересует моя прегрешенность. Была б я в прошлом проституткой – ты, может быть, лишь не интересовался бы мной, как женщиной, но в остальном все было бы также. Ведь смог  же ты, со всей ТВОЕЙ любовью, принять меня такой, какая я есть, принадлежащая по праву другому, нелюбимому, иному совершенно – просто человеку «другой породы». Ты принял, не отвернувшись от меня. Покуда хватит у меня сил стонать и вскрикивать, немея пред ликом судьбы, хватит и у тебя сил приглашать меня в твой чудесный город отдохнуть на пару-другую дней. И в этом – мое признание, глубокое признание тебе. И любовь. Но о любви еще мы успеем поговорить.