Глаза под ногами

Маленький весенний рассказ

Капли дождя барабанили по оконному стеклу, выбивая из него отражения взглядов глаз, когда-то смотревших в это прозрачное зеркало. Сколько было этих взглядов, и какие они были? Этот вопрос не беспокоил мокрые и равнодушные молотки воды, которые уже не капали, а отвесно лились на прозрачную вертикальную поверхность оконного стекла.
Взгляды глаз растворялись в дожде и стекали вниз, под ноги проходивших, пробегавших, едущих, бегущих и ползающих.
Чистота дождя смешивалась с чистыми взглядами счастливых, радостных глаз, мутными взорами сомнений и угрызений чьей-то совести. И ручьи чистой воды становились мутнее, поскольку мутности было больше, чем прозрачности. Поскольку мутные ожидания счастья преобладали над ясным ощущением последнего в остатках взглядов, которые расписались в своём присутствии на стекле.
Потоки воды стекали на землю, образуя лужи, каждая из которых имела свои размеры и глубину. И в этих лужах незаметно для взглядов причудливо уживались самые противоречивые чувства, ощущения и мысли. В лужи наступали ноги, лапы, колёса, костыли и всё, что могло двигаться и ходить. Брызги мутной воды отлетали от попадавших туда предметов и устремлялись в стороны. Летели дальше, неотвратимо приземляясь в другие маленькие лужицы, которые постепенно становились всё больше. И там снова смешиваясь в другие лужи, но имеющие совсем другой состав. И в каждой луже и лужице можно было, при желании, увидеть глаза. Глаза людей или животных, фары автомобилей и свет чьих-то окон. Свет каждого окна отличался от света другого. Только на первый взгляд свет окон одинаков. И только в лужах становится отчётливо видно их отличие. Поскольку взгляды глаз, свет окон и фар, оставаясь невидимыми на оконных стёклах, проявляются в воде. И тогда становится видно то, из чего каждый взгляд состоит.
И ноги, лапы, колеса и всё прочее, что могло двигаться, топтало эти глаза. Давило эти взгляды, в которых были отражения счастья и мольбы о помощи, блики ревности и ощущения безысходности, выражения равнодушия и попытки участия, огоньки надежды и тепло мечтаний. Можно ли обвинять в жестокости, чёрствости, равнодушии тех, кто топтал, проезжал по глазам, которые лежали на земле? Можно ли говорить о том, что никому не было дела до растворённых в воде взглядах? Можно ли обвинять кого-то в том, что он топчет свои же глаза, мысли, ощущения? Не задумываться над этим? Не задумываться, а просто не мешать другим взглядам, быть проявленными под каплями дождя? Не задумываться над тем, для чего твои глаза остались на оконном стекле твоего или чужого дома, магазинной витрины или рабочего кабинета? Не задумываться, почему они оказались под твоими собственными ногами?
Раз что-то остаётся, значит, оно не может не остаться.
Раз что-то растворяется, значит, оно просто не могло не раствориться.
И если что-то кого-то топчет и переезжает, значит, оно не может поступить по-другому?
И глаза разлетаются в стороны. Одни глаза одного взгляда разлетаются по разным лужам, добавляя в каждую из них свою частичку общей жизни.
Наши глаза под нашими ногами.
Может, они стекаются туда для того, чтобы их увидели?
Ведь те, кто ходят, бегают, ползают и ездят, чаще смотрят себе под ноги, чем вперёд. Особенно, когда впереди лужа или грязь.
Смотрят вниз, боясь наступить или наехать не на то, что нужно.
Свои ноги иногда важнее своего взгляда.
Но почему тогда так хочется иногда проехать, пробежать по глубокой луже, чтобы увидеть брызги, разлетающиеся в стороны? Особенно, если точно уверен в том, что не сможешь при этом испачкаться? И видели ли вы в этом момент выражение своих глаз? Душераздирающее зрелище?!
А когда проезжающая машина обдаёт вас потоками мутной или грязной воды, становится неприятно и обидно. Вы чувствуете не только грязь воды. Вы не можете не ощутить ощущения присутствия чужого взгляда за спиной. Взгляда, который вам неприятен хотя бы только потому, что прилип к вам вместе с грязью.
Но кто задумывается над тем, что чужая грязь и свой взгляд неразделимы?
И стирая засохшую грязь с одежды, или вытирая нечистую воду со своего лица или рук, мы, сами того не подозревая, смываем глаза тех, кто нас окружает.
Смываем свои собственные глаза. Растворяем их мылом, стиральным порошком или сухой чисткой специализированного заведения по бытовому обслуживанию населения.
Стираем, не понимая, что наши собственные взгляды в этих глазах ощущаются пощипыванием мыла, которое несёт внешнюю чистоту, разрывая от боли те глаза, которые остаются у нас под ногами.
И которые рано или поздно постараются найти пристанище на другой одежде, стекле автомобиля или бордюрной вертикали, стремясь оставить свой след и привлечь хотя бы частичку внимания к себе.
Каждый стремится привлечь внимание к своему взгляду.
И для кого-то грязь – последняя надежда. Даже если это грязь чужая. Ничто так не раздражает, как чужая грязь. Даже если она постепенно становится своей чужой оттого, что её просто перестают осознавать, как свою.
Дождь усиливался.
В лужах стали появляться пузыри от тяжёлых капель дождя.
Они были похожи на глазные яблоки. А, может, это и были их образы? Образы тех глаз, что растворились в мутности воды под ногами?
Пузыри от капель в лужах говорили о том, что дождь должен был скоро закончиться. Уже было видно несмелое, но упрямое солнце, которое стремилось выйти из-за туч, утративших свою серость и мрачность.
И лучи солнца рисовали причудливые цветные узоры в водяных пузырях. Отблески радуги в каждом глазном яблоке. И можно было видеть, что эти пузыри в своей сущности не такие уже и мутные. Каждый пузырь светился по-своему. Но объединяло их одно – они все были внизу. На земле. Под ногами, лапами и колесами.
Возле одной большой лужи на противоположных сторонах стояли кошка и собака. Они лакали мутную жидкость, забыв о том, что они, по своей природе, недруги.
И каждая из них забыла, что одна должна догонять, а вторая убегать.
Они лакали глаза, утоляя жажду. Или просто пили? Лакали из лужи потому, что иначе не могли. Может, это растворённые в луже глаза со своими мыслями и ощущениями позволили забыть об этом? Забыть о том, что кто-то должен за кем-то гоняться. А кто-то должен от кого-то убегать. Тогда не так важно, насколько мутна та вода, которую пьёшь. Важнее то, что она под твоими ногами? И мутность её не определяется тем, откуда она стекла и что в ней растворилось, а тем, сколько раз в эту воду наступят до тебя и ты сам в том числе?
Почему так неприятен грязный ботинок? Потому, что он давит наше сознание и собственный взгляд. Взгляд свысока. Мы смотрим на свой ботинок сверху. И это давит ощущением чужого присутствия, смешиваясь со своим собственным. И неизвестно, что неприятнее – когда присутствие твоё совпадает с чужой грязью, или когда в этом есть противоречие.
В мутной воде проще не увидеть то, что увидеть не хочешь. Поэтому самый простой выход, когда смотришь вниз и ничего не хочешь видеть – сбросить вниз свою грязь. И обойти лужу. Ведь никто не знает, насколько она глубока. И что скрывает.
Из домов выскочила шумная ребятня в резиновых сапогах. Их привлекали потоки воды, стремившейся ручьями скатиться вниз.
И по ручьям уже поплыли самодельные, сделанные на скорую руку, кораблики. Из спичек, скорлупок грецких орехов, коробков и аккуратно сложенных, по определённым правилам, листков бумаги.
Лёгкие кораблики уносили с собой глаза. Наверное, эти недолгие для них моменты были самыми дорогими в их растворённой в воде жизни.
Ведь эти кораблики были единственными, кому необходимы взгляды в воде. Кораблики не стремились от них очиститься или избавиться. И глаза, забыв о своей растворённой в воде мутности, уносили самодельные фрегаты надежд дальше. Оставляя мутность на дне ручья. До первого затора, в котором они оставались. И там уже ждали других корабликов, способных преодолеть подводные пороги неровностей асфальта или бездорожья. Стоит ли обвинять глаза в этом эгоизме? Разве можно обвинить в эгоизме того, кто никому не нужен под ногами, лапами и колесами?
Дня три постоит тёплая, солнечная погода. И высохнут лужи. Или их разметут дворники. Втыкая острые шпаги своих длинных мётел в невидимые глазные яблоки. Высохнут лужи и ослепнут. И высохнут вместе с ними глаза. Останется только пыль, которая будет ждать своего часа. Своего дождливого часа. В готовности смешаться с водой и новыми отражениями взглядов, которые будут оставлены живущими на стеклах. И тогда глаза прозреют и снова будут смотреть на нас снизу. С надеждой своей необходимости. И взгляды на земле вновь будут ждать своих ног, лап, колёс, которые всё также будут стремиться пробежать, проехать по лужам, забрызгивая всё, что находится рядом. А ещё они опять будут ждать тех, кто будет стремиться обойти лужи, чтобы в них не наступить и не испачкать свою одежду, обувь или только что вымытый автомобиль.
Всё пойдет своим чередом.
Будет снова дождь. И будет солнце. И растает снег и лёд. И опять потечёт живая, зрячая вода, неся в себе бельмо собственной мутности мимо окружающей эту воду чистоты, ей же нас и ослепляющей.
Всё изменяется. Неизменным остаётся только одно – глаза под ногами.
Наши глаза.
Под нашими собственными ногами…


02 апреля 2003 г.