На обочине ч. 2

«Издержки» профессии
...И тут раздался вой сирен. Жилка вздрогнула, собралась было бежать, но, обернувшись, успокоилась. На противоположной стороне, у автовокзала, две девицы лет восемнадцати тоже быстро застучали каблучками, но, заметив мчащуюся куда-то пожарную, сбавили темп и, как ни в чем не бывало, продолжали дефилировать по «бродвею».
Возле них тормознула темно-зеленая, с разноцветными драконами на боках, «Тойота». Одна из девиц привычно наклонилась к форточке, выставив на обозрение случайных прохожих полную задницу, обтянутую мини-юбкой, с минуту торговалась, наконец, махнула рукой и села в тачку. Жилку тут же снял паренек лет двадцати...
***
...Часов в девять вечера в квартиру ворвалась Кобылка:
— Фетка, с Жилкой что-то!
Зорина осторожно вынула из вены на ноге тонкую инсулиновую иглу и недовольно сцедила:
— Чё там?
— Ее уже три часа нет!
— Чё ты, Кобылка, будто девочка! Один трахнул, с другим ушла... Может, ее каждый по часу... Бабок огребет немеряно...
— В последний раз ее видели в шесть. Она в тачку с «черными» села!
— Ну, ду-ура! — зло протянула Фетка, но в голосе послышалась плохо скрываемая тревога. — А ты почему не на работе? Самый час пик. Ну, я кому сказала! — вдруг заорала она.
Сплюнув, Яшина свалила. Часов в десять вернулась Пышка.
— Жилка где?
— А я почем знаю?! — взорвалась Фетка. — Я, что ли, ее трахаю?
В половине одиннадцатого вернулась Кобылка. Жилка все не появлялась. Девчонки были на нервах.
Подкорытова поскреблась в дверь часов в одиннадцать — мокрая и дрожащая как собака.
Пышка распахнула дверь, взвизгнула радостно и повисла на Жилке.
— Оставь ее в покое! — зло посоветовала Яшина. — Дай очухаться.
— Где была? — подозрительно спросила Фетка. — Мы тебя с ног сбились искать!
Рыжик фыркнула, но под Феткиным взглядом поперхнулась.
— Запихнули... Был один... Приехали, а там... целый аул... Говорю: не буду, а они... по почкам... А потом... как навалились... шоблой... — всхлипывала Жилка. — И без копейки... на другом конце города... на пустыре... Пока добралась...
— В хвост и в гриву, — вздохнув, констатировала Кобылка.
— Дура! — сказала Фетка. — Я ж говорила тебе: под «черных» не ложись! Говорила?
— Говорила... — размазывала слезы по щекам Жилка.
— Говори-ила, — передразнила ее Фетка. — Вот и не реви теперь...
— Пойдем, — бросила Пышка и утащила Подкорытову в ванную.
Усадила на чугунный край, включила воду и умыла Жилкино лицо.
— Больно? — участливо спросила она.
Подкорытова кивнула. Она не знала, где было больнее — там или на сердце.
— Сядь под холодную воду. Я всегда так делаю, — сказала Пышка.
Жилка обняла подругу и снова заревела. Пышка сидела рядом и гладила темную Жилкину голову.
— Домой не хочешь? — спросила она.
Жилка покачала головой.
— Я на этого урода отчима смотреть не могу.
— А на мать?
— А я для нее померла, — негромко отозвалась Жилка.
— А ты вернешься — вот она я, живая!
— Нет, — покачала головой Жилка. — Я неживая.
Потом Жилка без аппетита, давясь, жевала вареную сосиску с жареной картошкой. И запивала сладким до жути чаем. В последнее время она почему-то не могла пить несладкий чай. Потом поднялась и побрела в комнату, на общее ложе.
— На, уколись, — Фетка протянула Жилке полный шприц. — Легче станет.
Подкорытова поколебалась и согласилась. Хотелось забыться.
— Лучше ты, — сказала она, закатала рукав водолазки и, вытянув руку, закрыла глаза.
— Какие у тебя вены! — восхитилась Фетка. — Загляденье!..
Жилка почувствовала легкую боль, точно от укуса комара. Потом стало легко. Все беды ушли.
— Поплыла, — сквозь белые облака донесся до нее голос Кобылки.
«Не поплыла, — полетела!» — хотела сказать Жилка. Она летала над землей, и то, что внизу, на земле, казалось мелким и нестрашным. Страшно было только падать. Но вспомнила: мама в глубоком детстве говорила: «Доченька, летаешь — значит, растешь». Сегодня Жилка узнала, что это неправда.

На игле
Кололись все. Ну, почти все. На игле не сидела только Рыжик. Но она временами запивала. Когда Светка приходила домой мрачнее тучи, девчонки знали — будет пить. Всю ночь. В одиночку. Она никогда не плакала. Она только пила и материлась. Наверное, от этого ей становилось легче.
Жилке становилось легче, только если она кололась. Сначала она просто хотела забыться и не вспоминать всех перебывавших у нее мужиков. Первое время она их считала, но к июлю, на третьей сотне, сбилась со счета. И одновременно поняла, что крепко сидит на игле. Правда, шприц у каждой из девчонок был свой, они еще не совсем опустились, и Жилка была уверена, что СПИД ей не грозит. Нельзя сказать, чтобы девчонки его боялись — просто опасались, хотя Рыжик и бравировала, говорила, что, когда можно, она всегда работает без «резинок»:
— А в гробу я их всех видала! Еще бабки на такую муть тратить...
Боялась, пожалуй, только Пышка, но ей можно было простить — она еще совсем зеленая...
...Сегодня Подкорытову снял какой-то лох лет сорока. Без машины. Жилка и не думала, что такие бывают. Она уставилась на него, как на идиота, и произнесла:
— Ты меня что, на трамвае прокатишь?
Он не удивился вопросу, не стал возникать, а просто сказал:
— Нет. Пешком пройдемся. Погода хорошая. Здесь минут десять.
Жилка выразительно покрутила пальцем у виска, назвала цену и сказала:
— Ладно уж, пошли.
В конце концов, это было прикольно. Девчонки вечером от смеху с дивана попадают!
Отработав «номер» и получив бабки, Жилка вышла на лестничную клетку. И с ужасом почувствовала, что подкатывает кумар. А дозы не было. Дозы не было! И это при том, что она обслужила всего лишь одного. До квартиры не дотерпеть. Вены гудели. Лоб покрылся испариной. Ноги дрожали. Жилка едва смогла спуститься на лестничный пролет и забиться в угол.
Очнулась она оттого, что кто-то тряс ее за плечи. Жилка открыла глаза. Над ней возвышалась девчонка лет семнадцати. Рядом стоял парень со спущенными штанами и пытался иглой найти вену.
— Эй! — сказала девчонка. — Ширнешься с нами?
Жилка энергично закивала головой. Девчонка взяла у парня шприц и закачала Подкорытовой дозу.  Минуты две спустя Жилка отдала только что заработанные под мужиком деньги и спустилась вниз.

— ...Рыжик! — прямо с порога заорала Кобылка. — У меня девятнадцатый!
— А у меня — двадцать первый, — невозмутимо парировала та из комнаты.
— Ну и ладно! — обиделась Кобылка. — Завтра я специально троих поймаю.
— Попробуй! — бросила Рыжик и показала язык.
Жилка недоуменно смотрела на Рыжика.
— Прям как дети! — вздохнула Пышка. — Ты знаешь, Жилка, они соревнуются, у кого больше дедушек перебывает...
— Кого? — удивилась Жилка.
— Тебя что, не снимали дяди лет под пятьдесят?
— Нет.
— Не везло тебе, — заметила Пышка. — Они... Они, знаешь, как... как дедушки. Настоящие...
— У тебя никогда не было дедушки? — спросила Жилка.
— Был. Только я его не помню. Мне было года два, когда он умер...
— А! — сказала Жилка. Спрашивать, от чего умер Пышкин дедушка, не хотелось.

Ирка Игла и ее хозяйка
Ирина Столярова, двадцати четырех лет от роду модельного вида девица — ноги от ушей, темноволосая в детстве, а позже — блондинка, с прямым точеным носом и небольшими ушками, намеренно не скрываемыми под волосами, появилась на Щорса примерно с год назад.
Дочери среднего достатка родителей работать за малые деньги было, что называется, «в облом», и Столярова, пройдя жесткий кастинг, устроилась... в престижный бордель при одной из екатеринбургских гостиниц. И получила среди своих кличку «Модель». Хозяйка борделя — Юлия Николаевна Ермилова — обаятельная молодая женщина — была года на три старше Ирки. От нее, всегда шикарно и модно одетой, исходил дурманящий аромат эксклюзивных французских духов.
За условиями работы Юлия Николаевна следила безукоризненно. Девочки всегда были изысканно одеты, накормлены (но не излишне) и регулярно проверялись у частного венеролога. За ночь у Ирки (впрочем, как и у других) обычно бывало по два-три клиента, а по выходным — и по шесть-семь. Клиентов девочкам подбирали соответствующих: у кого бедра пошире, той можно и покрупнее, а дюймовочкам — тех, кто похлипче. В общем, не жизнь — разлюли-малина. И платили хорошо. Жить бы да радоваться...
И Столярова жила. Но радовалась не во время работы, а после, когда смотрела на хрустящие бумажки.
Но однажды праздник закончился. Праздники имеют обыкновение заканчиваться в самый неподходящий момент. В один из холодных февральских дней, после очередного визита к частному венерологу, Ирку Модель вызвала хозяйка и, сузив глаза (что являлось у нее признаком сильнейшего гнева), потребовала закатать рукава. Недоуменная Ирка повиновалась. Хозяйка ткнула пальцем в небольшую свежую точку на вене и произнесла утвердительно:
— Значит, колоться начала... Жаль, но мы должны расстаться.
— Я не колюсь! — тут же осознав, чем это грозит, крикнула Ирка. — Это... врач... кровь из вены...
Поняв, что объяснение звучит неубедительно, Модель добавила:
— Правда... Юлия Николаевна, я...
— Всё! — жестко сказала Ермилова. — Единственное, что я могу для тебя сделать...
И Ирка Модель по «протекции» Юлии Николаевны оказалась на Малышева.
Деньги здесь были не те, а работать приходилось и в жару, и в холод. На открытом воздухе. Кроме того, на Малышева было опасно. Здесь вполне могли наехать. И наезжали. Несколько лет назад местным «ночным бабочкам» сменили «крышу». Вбросили кучу девочек, сбили цену. А однажды вечером возле «Орбиты» тормознул джип. Дальше — тихий женский вскрик. Видно, затащили кого-то. Остальные — в визг, и рванули врассыпную — дворами. Ирка Модель — тоже. Из джипа вывалились «быки». Напротив «пасся» черный «Мерс». Пара выстрелов, и все стихло.
Все это время Ирка, будто в столбняке, стояла, привалившись к стене арки. Столярову, к счастью, скрывала тень, и потому ее не заметили. Когда все стихло, Модель очнулась и, не дожидаясь воя милицейской сирены, свалила. Она, задыхаясь, бежала по ночному городу. Удары каблучков о мостовую громко отдавались в застоявшемся воздухе. Столяровой казалось, что за ней гонятся. Со второй попытки попав ключом в замочную скважину, Ирка открыла дверь, перевалилась через порог и, захлопнув дверь, обессиленно стекла по стенке.
Через пару минут ее затрясло. А спустя минут сорок-пятьдесят, слегка очухавшись, она поклялась, что завяжет. Чтобы окончательно успокоиться, она ввела в вену иглу...
...Ирка Модель вылезла из тормознувшего на углу Малышева-Бажова черного «Лэндкрузера» и оправила юбку. Джип взревел и через минуту был уже за «Серкопом»*. К Ирке подвалил ее сутенер — Коля Шкаф.
— Сколько? — спросил он.
— Двести пятьдесят, — привычно отозвалась Ирка, обводя глазами «тусовку».
Девчонок не было. Только к стене дома жалась черноволосая, «метр с кепкой», Малышка Машка. Рядом с ней торчали больше десятка сутенеров, перед концом работы поджидая своих девочек. Сутенеры были как на подбор — лет под тридцать, чуть выше среднего роста, худощавые. «Бычьего» вида был только один — ее, Иркин. Столярова глянула на часики. Одиннадцать сорок шесть. До конца работы еще минут сорок пять, еще можно успеть обслужить одного...
— До двенадцати подождем, — лениво сказал Коля Шкаф. Сегодня он был в добродушном настроении. — Если никого не будет, свалим.

Война объявлена
На Щорса, на той стороне, шла драка. Взрослые мутузили какую-то малолетку. Приглядевшись, Жилка поняла, что эта малолетка — Кобылка. Подкорытова стояла, прислонившись к тополю, и соображала, как помочь Яшиной. Лезть в драку было чревато. Но девки могли забить Кобылку насмерть. Нужно было срочно что-то предпринимать! Как назло, Фетки не было.
На Танькино счастье, взревела ментовская сирена. Улица ожила. Девки бросились врассыпную, оставив на земле бесчувственную Кобылку. Жилка рванула между машинами и успела оттащить Яшину во дворы. Жилкино сердце выпрыгивало из груди, но, слава богу, менты их не заметили.
Танька очухалась минут через десять, уже после облавы. На Яшину было страшно смотреть. Все лицо исцарапано, губы опухли, под глазом — огромный фингал... Она едва поднялась, охнула и повисла на Жилке.
— Пойдем, — сказала Подкорытова.
— Не могу... идти... — с усилием проговорила Кобылка.
— Держись за меня!
— Не... доведешь...
— Пойдем, здесь нельзя оставаться, — торопила Жилка.
— Сама... знаю...
Подкорытова обхватила Яшину и, задыхаясь, поволокла ее на себе. Идущие навстречу женщины взглядывали на девчонок — кто зло, кто презрительно. Но ни одна — сочувственно.
«А у самих мужья наверняка к нам бегают...» — тоже зло думала Жилка. Она их ненавидела. И тех, и других.
— А ну-ка, давай подмогну! — раздалось сзади.
Жилка обернулась. Парень лет двадцати, длинноволосый, с острым носом. Что-то знакомое в лице... Может, он у нее когда-нибудь и был... Парень подхватил Кобылку на руки и понес — как маленькую. Жилка шагала рядом. Плечи ныли.
За полквартала от дома Подкорытова заволновалась. Показывать парню, где они живут, было нельзя. И она сказала:
— Спасибо. Дальше я сама.
— Нет уж, я донесу, — возразил парень.
— Не-ет!!!
Парень посмотрел на Жилку и сказал:
— Как хочешь. Тогда держи.
Он осторожно опустил Кобылку. Жилка подхватила ее и потащила к дому.
...Без сил, тяжело дыша, она свалилась на диван. Впервые заболело сердце.
Рыжик, увидев Таньку, охнула. Пышка сорвалась в ванную — за лекарствами. Фетка сцедила сквозь стиснутые зубы:
— Кто?
— Ирка Игла, Ларка Студень, а третью не знаю, — с трудом выговаривала Кобылка, пока Пышка ватой осторожно смывала с ее лица запекшуюся кровь.
— Кто ударил первый? — напряженно спросила Фетка.
— Ирка Игла. Кажется...
А Жилку тем временем трясло, почти подкидывало. Похоже, наркотик, вколотый ей в подъезде, был слишком грязным.
...Кобылка вышла на работу лишь через неделю. Фетка бесилась при одном взгляде на Яшину. Потом она не выдержала.
— Рыжик! Пошли на кухню.
— ...Ну, что будем делать? — спросила она у Светки, плотно закрыв дверь.
— Мочить! — коротко сказала Рыжик.
— Кого из них? И где?
— Первой ударила Игла. Значит, начать надо с нее, — уверенно произнесла Светка. — Где она живет?
— Нет! — сказала Фетка. — Подстережем в конце работы.

Они уже около часа торчали на Щорса, из-за угла наблюдая за улицей. Девчонки давно дрыхли дома. Стрелки подходили к часу ночи. Фетка была вся на нервах. Ей казалось, что Ирку они сегодня не поймают, а завтра... Завтра может быть поздно. Завтра может не хватить решимости.
И тут Рыжик ее толкнула. Из красного «Жигуленка» вышла Ирка и, точно приговоренная, направилась прямо в их сторону. Она не знала, не могла знать, что за тем углом, куда шла, ее поджидают. Иначе она свернула бы. Но Игла не знала. И потому не свернула.
Рыжик ловко подставила подножку, Ирка грузно шлепнулась лицом на газон. Фетка беззвучно, дрожа от ненависти, пинала Иглу, норовя попасть в правую почку. В левую метила Рыжик. Ирка сначала стонала, а потом вообще перестала подавать признаки жизни. Невдалеке послышались чьи-то гулкие шаги.
— Атас! Сваливаем поодиночке! — шепнула Фетка.
И две девичьи фигурки растворились в ночном Екатеринбурге.
Назавтра Фетка стояла под прикрытием дома. С этого места ей была видна большая часть Щорса. На том месте, где они с Рыжиком вчера измочалили Иглу, крови не было. Значит, Ирку они все-таки не убили. А если они ее не убили, значит, она должна работать. Но ее не было! Фетка была готова дать зуб, что Ирки на Щорса сегодня не было. Ларка Студень была. А Иглы не было. Но узнать, что с Иркой, не вызывая подозрений, было невозможно.
Фетку начало трясти. Трясло сильно, но Зорина не могла понять — от страха или от приближающейся ломки.
Она вернулась домой, укололась, и лишь после этого противная дрожь унялась. Но нервы все равно были на пределе. Окончательно успокоились они лишь назавтра, когда Ирка Игла вышла на работу. Она стояла на обочине вместе с Ларкой Студнем и Надькой Стреляной — сгорбленная, с синюшными кругами под глазами. «Недолго ей осталось!» — мстительно подумала Фетка.

Скоро все кончится
Ирка Игла пришла в себя спустя час. В голове стоял туман. Мимо торопились куда-то, наверное, домой, редкие прохожие, но никто даже не наклонился проверить, жива ли скорчившаяся на газоне женская фигура. Только пацан лет четырнадцати подошел к ней, и тут же слинял. Что им двигало? Любопытство? Наверное, да, потому что Иркина принадлежность к профессионалкам была видна невооруженным глазом: узкая мини-юбка, вызывающе накрашенные губы...
Игла попыталась подняться, но тут же, охнув от пронзительной боли, снова рухнула на газон. Полежав минут десять, она предприняла вторую попытку. Потому что помощи ждать было не от кого. Она — не женщина. Она — шлюха. Даже если в ком-то из мужиков и осталось еще рыцарство, проституткам со Щорса его не видать, как своей задницы.
...И все-таки Ирка поднялась. Мелкими шажками, дыша так же — мелко, самой верхушкой легких, побрела она к дому.
Столярова-старшая, увидев дочь, вцепившуюся в дверной косяк совершенно белыми пальцами, охнула, запричитала и втащила в коридор. А спустя час, выцедив какой-то противный отвар и «закусив» таблетками, Ирка Игла провалилась в сон.
Проснулась она глубоко за полдень. Хуже не стало. Лучше — тоже. На столе в кухне — записка:
Ирочка! Сегодня отлежись, на работу не ходи. Свари себе геркулес, а то почки — это серьезно! Мама.
Господи, мама, знала бы ты!.. Какой «Геркулес»?.. Какие почки, если даже уже и вен почти не осталось? Ты права в одном: на работу сегодня идти нельзя. Кому она нужна такая — с желто-синими кругами под глазами, со впалыми щеками и языком, обложенным желтым налетом? Кто там будет разбираться, чем она больна, и больна ли? Возьмут тех, кто выглядит более-менее. И плевать, что у кого-то — ВИЧ, а ее, Ирку Иглу, просто избили. И кто — малолетки! Может, не стоило тогда метелить Кобылку, но Феткины совсем распоясались! Пытаются расширить жизненное пространство. И — расширят, потому что — агрессивнее, злее и не обременены излишними комплексами. И, самое главное, — юны и относительно свежи.
Игла подошла к зеркалу, оттянула веки и всмотрелась в белки глаз. Собственно, белками их назвать было уже нельзя. Они были желто-белыми. Кажется, желтизна — признак гепатита. И вообще, наверное, срок, отмеренный ей, Ирке Игле, на этом свете — невелик. Изначально. И стоит ли растравлять себя, говоря, что, если бы не пошла она несколько лет назад к Ермиловой Юлии Николаевне, что, если бы не обнаружила тогда Хозяйка след от шприца на сгибе локтя, то все пошло бы по-другому? Каждому на земле отпущен свой срок. Ей, Столяровой Ирине, Ирке Модели, Ирке Игле — достаточно небольшой. Вот и все. Никто не виноват.
А потом она вдруг вспомнила о сыне. Ему-то сколько отмеряно? Родив неизвестно от кого, Ирка Игла тут же написала отказную. Не взваливать же на свои хрупкие плечи эту обузу! Должно быть, его уже давным-давно усыновили. Года три, считай, прошло...

Все — на пикник!
— Девчонки, завтра едем на Шарташ! Пикник за счет заведения. Кобылка и Рыжик — в магазин! — весело бросила Фетка.
— А чё не Жилка? — возмутилась Рыжик.
— А Жилка сегодня по кухне дежурная, — парировала Фетка. — Брысь, пока магазины не закрылись!
Девчонки исчезли.
С утра начались лихорадочные сборы. Пышка с Кобылкой готовили на кухне бутерброды, Фетка возилась со шприцами, Рыжик прятала в сумку шкалик, а Жилка неприкаянно моталась по комнате.
Выехать сумели только в одиннадцать. Пока добрались, солнце было уже высоко. Жилка пристроилась на покрывале и подставила жарким лучам плоский белый живот. Кобылка тут же залезла в воду, а Рыжик бросилась ее топить. Пышка возилась с песком, строя какие-то башни. Фетка стояла на берегу в цветастом купальнике, смотрела на них и снисходительно ухмылялась.
Жилка отдыхала. Она не думала о том, что завтра придется снова выходить на Щорса, где машины, мужики, взрослые шлюхи... Здесь, под теплым ласковым солнцем, на песке возле озера, хотелось жить. И есть тоже хотелось. Кобылка и Рыжик, возбужденные от борьбы, вылетели на берег, и Светка весело заорала:
— Пышка, жрать давай! Много куличиков налепила?
Пышка сорвалась, расстелила газету, начала лихорадочно вытаскивать бутерброды, бутылки с водой, и чуть было по инерции не вытащила водку и шприцы. Но вовремя спохватилась и запихнула обратно.
Бутерброды исчезали с неимоверной быстротой. Вода — тоже. Рыжик едва успела заначить бутылку. А когда все умиротворились, Кобылка предложила:
— Фетка, сейчас бы еще ширнуться. Для полного кайфа...
— Пошли в лес! — велела Зорина. — Жилка, захвати сумку!
Рыжик хотела было что-то сказать, но передумала. На берегу она осталась одна — стеречь вещи. Под солнцем ее мокрые волосы казались золотыми. Да и вся она светилась. Должно быть, поэтому к ней подтусовался паренек лет семнадцати, плюхнулся рядом на песок и, щуря правый глаз, бросил:
— Не хочешь со мной поваляться?
Рыжик раскрыла рот, хотела по привычке спросить: «Сколько?», но вовремя спохватилась и лениво сцедила:
— Сгинь, малолетка!
И для надежности выдала трехэтажную тираду. Парень посмотрел уважительно, ответил:
— Понял! — и отвалил.
Рыжик злилась. Девчонки утащили в лес вместе со шприцами и ее шкалик. А ей до ужаса хотелось выпить. Они там колются, а она... А тут еще и этот... козел... Поваляться ему захотелось!
Когда вернулись девчонки, Рыжика уже трясло. Светка почти вырвала у Пышки сумку, схватила бутылку. Зубами содрала крышку и, запрокинув голову, сделала пару глотков. Отошло. И Светка заорала:
 З-за мон-нетку, з-за таблет-точку
Сняли нашу мал-лолет-точку,
Ож-жидает мал-лолетку
Небо в кл-летку,
В клет-точку!
Ой-ей-ей-ей-ей!..
На нее оглядывались недовольно. Лежащий рядом мужик лет под пятьдесят пробормотал сквозь зубы:
— От-т дети пошли!
Кобылка глянула на него, зло сплюнула и вступила вслед за Рыжиком:
Здр-равствуй, девочка-«сэконд хэнд»!

Проблемы Ларки Студня
Лариска залетела. По-глупому. По-детски, хотя не какая-нибудь шлюшка-малолетка тринадцатилетняя. Все же двадцать три, опыта побольше будет. Но вот на тебе... Вычислять, от кого, бесполезно и глупо. За день иногда под пятью-шестью бывала, какое уж тут...
Весна. Весну студентка академии народного хозяйства Лариса Евгеньевна Привалова, на Щорса более известная как Ларка Студень, ненавидела. Сыро, серо и холодно. И грязь. Пока выберешься с Пионерского в центр, увязнешь по колено, а какой же клиент снимет «замухрышку Золушку», у которой на ногах — черные ботиночки с рыжей глиняной оторочкой и светлые колготки в оспинах брызг от спешащих мимо машин? Приходилось останавливаться возле колонки и, обжигая руки ледяной водой, «чистить перышки».
Кроме того, в этот самый день Лариса Привалова изволила появиться на свет. Но привезли ее не в трех— и даже не в двухкомнатную квартиру, а в коммуналочку. Где на три комнаты, то есть на три семьи — одна уборная; одна ванная с потрескавшейся эмалью, и кухня, в которой мостятся по углам три обшарпанных стола. И одна газовая плита. Две конфорки на всех.
...И сосед, прыщавый пацан Колька, Ларискин ровесник. Они со школы оставались одни (все взрослые — на работе), и почему-то всегда оказывалось, что обедали вместе. Колька постоянно косился на Лариску, она в конце концов привыкла, но однажды, когда учились они классе, наверное, в седьмом, весной, Колька подошел к ней, молча обнял — одной рукой, а другой полез в трусики. Лариска сопротивлялась, но он был сильнее — пацан все-таки, — и затащил в свою комнату...
Потом с неделю ходил виновато, не поднимая глаз, а в пятницу (Лариска это помнит точно) поскребся в дверь:
— Лариса, открой!
— Зачем?
— Я прощения хочу попросить...
Он действительно пришел просить прощения — стоял на пороге с коробкой конфет. Потом они пили на кухне чай с этими самыми конфетами, и Колька клялся-божился, что это было помутнение, что больше он Лариску и пальцем не тронет (если, правда, она сама не захочет...). Лариска не захотела.

Стипуха — копейки, воробьиные слезы. У матери зарплата уборщицы, отца нет и, похоже, не было никогда.
Работать Лариска начала возле Оперного, но понемногу докатилась до Щорса...
На работу в тот день она выходить не собиралась. Опасно. Может не пронести. Лариска просто шла за хлебом.
Привалова стояла на обочине и тщетно пыталась перейти дорогу. Машины шли сплошным потоком. Вдруг тормознул чихающий «Запорожец». В окошко высунулся мужик лет сорока и спросил:
— Девушка, вас подвезти?
Она качнулась, точно сомневаясь — стоит ли, но привычка пересилила, рука потянулась к дверце...
Не от него ли, как выражались раньше, она понесла? Или от тех двух, что были после него — пацана-ровесника и грубого мужика лет тридцати, терзавшего ее, будто года три не видел бабы? Да какая разница? Главное — за-ле-те-ла! И помощи ждать неоткуда. «Котик Сережа», почесав свой крючковатый нос, протянет:
— Ну-у, стару-ушка, я же тебя предупреждал!
Это он, значит, о том, что залетать нельзя. Это Лариска и сама знает. И, кроме того, Котик прав — она «старушка». Рядом с ней работают малолетки. У четырнадцатилетней сутенерши Фетки их — штук восемь, она постоянно мотается к вокзалу, вылавливает новых, одиннадцати-двенадцатилетних, завязавшая Блондинка Марина тоже подтаскивает ей малолеток и имеет с этого неплохой навар.
— ...У тебя проблемы, сестренка?
«Деловой с утра», — подумала Лариска. И сказала:
— Митенька, миленький, выручи! Нужны бабки.
— Залетела все-таки? — поинтересовался брат.
Лариска не ответила.
— У меня нет, но могу добыть. Под проценты.
— Сколько?
— Десять.
Лариска прикинула: еще по-божески, за месяц отработает. И сказала:
— Давай.
Лариска работала когда вечером, когда днем. По настроению. Днем бывало почти безлюдно, тусуется девчонок так десять-пятнадцать по обе стороны. Конкуренток немного. Зато день — время малолеток. Щорса — единственное место, где работают «путаны с бантиком». Ни у трансагентства, ни возле Оперного малолеток не найдешь. Там — взрослые.
Сегодня Привалова работала «в ночь». Заявилась домой в час, завернула в ванную. Ее трясло. Не то от холода, не то еще от чего. Она быстро стянула с себя красную мини, белые трусики, футболку... Включила воду погорячее и села прямо под душ, обхватив руками загорелые коленки и закрыв глаза. Вода лилась по русым волосам и, ненадолго задерживаясь в углублении живота, стекала по крутым Ларискиным бедрам.
Точно так же, как вода, текли мысли. Они задерживались ненадолго, а потом катились куда-то, исчезали насовсем. ...Может, уйти? На Щорса ее держит работа. И больше ничего. Она — не на игле. Держит? Да ни хрена ее не держит! Она уже почти старуха, а малолеток стало столько, что они скоро всех шапками закидают... И вообще, есть ведь где-то на свете другой мир. Он даже почти рядом. Ведь существует и другая работа. Пусть за нее платят меньше, но неужели Лариска ее не найдет?.. Неужели ей не устроиться куда-нибудь секретаршей, это ведь лучше, чем... Секретарши всегда спят со своими начальниками, это Лариска точно знает. Не зря их в народе зовут «секретутками»... Ну и что? На Щорса ее имеет по крайней мере пять клиентов за день, а там — только начальник. И не каждый же день...
...И какой тогда резон делать аборт?
Захотелось нормальной жизни. На Щорса ее ничто не держало. Никто не держал. Разве что девчонки. Вот с ними расставаться жаль. Но — нужно. Иначе опять — по той же дорожке. Но сначала нужно закончить академию.
«Сын, — с внезапно прилившей нежностью подумала Привалова и погладила чуть выдающийся живот. — Максим Привалов. Звучит. А вдруг дочка? ...Тогда Марина. Марина Привалова.»
С этой мыслью Лариска уснула. Прямо в ванной, склонив стриженую русую голову на ее край.
(продолжение следует)