На обочине ч. 4

Война продолжается
В квартиру влетела взбешенная Рыжик — в джинсах, футболке на голое тело и дикой цветастой косынке.
— Ты чё, Рыжик, съехала? — ехидно поинтересовалась Кобылка.
Рыжик крепко сматерилась и сдернула косынку. Она была абсолютно лысой! Выбрили ее аккуратно, со знанием дела.
— Кто? — сквозь стиснутые зубы спросила Фетка.
— Ларка Студень, — зло бросила Рыжик.
— Я сделаю эту суку! — взвилась Фетка. И уже тише добавила. — Я ее сделаю, Рыжик...

***
Привалова стояла на обочине. Из второй упаковки осталась последняя «резинка». И все. На сегодня хватит. Она знала, что ребенка сохранит. Отвезет матери, а потом, как Блондинка Марина, будет навещать и привозить деньги. Слава богу, на игле не сидит, и денег должно хватать. А потом она вообще завяжет, устроится на работу... А может, даже замуж выйдет... Лариска верила в это абсолютно искренне.
Вдруг вспомнилась эта рыжая малолетка — та самая, которую она позавчера обрила. Просто затащила ее в парикмахерскую, приплатила сверху, и девочку обкорнали по первое, сделали головку ее гладкой, как шарик.
Малолеток Привалова ненавидела (впрочем, как и многие взрослые). Она могла выдумывать какие угодно причины, хотя на самом деле причина была одна: Лариска старела. Клиенты предпочитали не ее, а малолеток. Клиентам хотелось «свежатинки».
Привалова тогда тоже, как сейчас, решила: все, последний, и — домой! Тем более, что начинало мутить. Тормознула тачка, Лариска уже почти сторговалась... И тут подвалила эта рыжая. И нагло так:
— Дядя, я за те же бабки обслужу по полной!
И, стерва, язычком так по губкам!.. И тут Лариска не утерпела. Схватила малолетку за рыжую ее шевелюру, на кулак намотала, и прямо так — в парикмахерскую.
...Да ладно, хрен с ней, с малолеткой этой!.. Лучше не волноваться, а то еще ребенку будущему навредить можно. Тем более, что подкатывает машина.
Последнее, что почувствовала Привалова, был сваливший ее с ног удар в бедро. Потом Лариску, уже бесчувственную, проволокло по тротуару метров двадцать. Заднее колесо отутюжило ее живот, и машина, круто развернувшись, скрылась во дворах.

***
По Щорса на полной скорости, врубив сирену, летела патрульная машина.
— Менты развлекаются! — сквозь зубы сцедила Рыжик. — Похоже, ничего страшного, но на всякий пожарный лучше свалить.
Она схватила Жилку за рукав и утянула во дворы.
Жилка по ночам предпочитала не работать. Ей пока еще жизнь дорога. В лучшем случае, обреют, как Рыжика. А в худшем... Лучше было не думать. Днем безопасно. Самое их, малолеток, время.
Через два дня после того, как обрили Рыжика, Ларка Студень валялась на обочине, сбитая какой-то шальной машиной. Фетка вернулась часов в двенадцать ночи и устало бросила:
— Я тебе говорила, что я ее сделаю? И я ее сделала!
Рыжик лежала лицом к стене. На Фетку не реагировала.
— Чё молчишь? Не прочухала, что ли?
Рыжик медленно заговорила:
— Я все время в платке работала. Тут подваливает тачка, мужик такой... весь из себя... Ну, думаю, повезло, бабок отвалит. Взопрела вся... Ну и сняла платок — всего на пять секунд. А он как на голову посмотрел — аж затрясся весь. У меня ухнуло все, ну, думаю, сорвался. А он меня в тачку запихнул, на квартиру привез...
Она замолчала.
— Прикольная хоть квартирка-то? — поинтересовалась Пышка.
Рыжик не ответила.
— А дальше? — спросила Кобылка.
— Мочись, говорит, на меня... ну и все такое... Меня чуть наизнанку не вывернуло.
— Заплатил? — бросила Фетка.
— Ну.
— Чего ж ты тогда?..

Залет
Месячных не было недель шесть. И Жилка поняла, что залет полный. Уверять себя, что это просто задержка, было уже по-детски глупо. О том, чтобы оставить ребенка, вообще не могло быть речи. Значит, аборт. Но идти на него Жилка не хотела. Отчасти из-за боли, а, вероятнее всего, она просто боялась, что, заметив похожие на решето вены, ее поставят на учет. А если еще вдобавок дознаются, что она — шлюха...
В общем, Жилка решила поступить по давней житейской мудрости: не замечай проблему, и ее не станет. Но как бы ни старалась Подкорытова эту проблему не замечать, она не рассасывалась. И, более того, росла.
Денег на аборт не было. Все уходило на «белый», и Жилка, несмотря на залет, продолжала работать. Она работала как на конвейере, отвлекаясь лишь на то, чтобы ширнуться. Кайфа не было давно. Он был только в первые два месяца. Все остальное время она кололась только чтобы не случилось ломки.
— Ты хорошо работаешь, Жилка, — сказала Фетка, — но если ты думаешь, что я буду тебе помогать, то ты жёстко ошибаешься. У меня и без тебя проблем — умотаться. Не будешь работать — ты мне здесь не нужна.
Нечто подобное Жилка и предполагала. Работать она еще могла. Кроме того, появилась тайная мыслишка: будет работать больше, может, организм сам избавится от существа, которое поначалу, как ей говорили, похоже на лягушку, а не на человека.
И, вбив себе в голову эту дикую мысль и поняв, что помощи ждать неоткуда, Жилка будто сорвалась с катушек. Она прямо вешалась на мужиков и меньше «штуки» в день не приносила. Фетка ободряюще улыбалась. Взрослячки бесились.
Пышка все время торчала рядом, пыталась оберегать, и Жилке это было внапряг. Однажды она, не выдержав, сматерилась на Пышку — выдала длиннющую тираду, не хуже, чем у Рыжика, хотя до этого никто не слышал от нее ничего подобного. На Пышку на несколько секунд напал столбняк, а потом она молча отошла от Жилки и больше в этот вечер к ней не подходила.

Приговор
В тот день Жилка обслужила уже троих, а стрелки едва-едва подходили к двенадцати. И вдруг раздался вой сирен. Все бросились врассыпную — и взрослые, и малолетки, но их вылавливали поодиночке и запихивали в «мусоровоз». Фетка успела свалить. Жилка не успела.
— К-куд-да, с-с-сука малолетняя?!
Жилка неслась как бешеная, но скоро стала сдавать. Сзади топотал мент. Он нагнал ее почти на Белинского и дернул за руку, чуть не вывихнув плечо. Потом ее запихнули в милицейский  автобус.
Вслед за Жилкой к «мусоровозу» подтащили вдрабадан пьяного Рыжика. Светка смогла попасть на подножку лишь с четвертой попытки. Она повернулась к ментам, рванула футболку, обнажив миниатюрные груди, и выдала тираду трехэтажным. А после добавила:
— Ну, съез...здим на Люкс...сен...сенбург, и что? Все одно п...потом отп...тпуст...тите.
— А вот там посмотрим, — усмехнулся молоденький сержант.
Для Жилки это была первая неудачная облава. До сих пор удавалось сваливать безнаказанно.
...Кудрявая медсестра едва смогла нащупать Жилкину вену. Выкачала кровь и процедила:
— Жди.
А потом они — все, кто попался, — сидели в коридоре, на топчанах, под милицейским конвоем, пока из лаборатории не вышла та самая кудрявая медсестра и не начала раздавать «всем сестрам по серьгам»:
— Юровская! Сифилис! Яшина! То же самое, но в запущенной форме.
И — приговором ей, Анжелке:
— Подкорытова! ВИЧ.
— Неправда... — прошептала побледневшая Жилка.
— Сама виновата! — зло бросила миловидная кудрявая медсестра.
— Смотри, малышка, ты теперь под статьей ходишь, — лениво проговорил сержант. — Заразишь кого — посадим. Осознала?
Анжела кивнула. В горле что-то клокотало и не давало произнести ни слова.
ВИЧ. ВИЧ. ВИЧ. Эти три буквы преследовали Жилку. Даже ночью. Ей снилась улица, поперек — растяжка, на которой — три огромные буквы: В.И.Ч.
Где она могла его подхватить? У кого? В принципе, у любого клиента, но Жилка подсознательно чувствовала: тогда, в подъезде, из одного на троих шприца. Не зря ее после этого подбрасывало!
— ...Ну и что? — бросила Фетка. — Пусть сначала докажут, что это ты заразила!
Пышка, пристроившись рядом с Жилкой на кровати, шептала:
— Ну и что? ВИЧ — это еще не СПИД, мне Кобылка говорила. Может, еще и обойдется...
— А этого куда? — Жилка постучала по уже выдающемуся животу. — На «белый» не подсела бы, сделала бы себе аборт... Нашла бы денег... А сейчас...
— А ты роди, и сразу — отказную! — оживилась Пышка. — Дескать, так и так, несовершеннолетняя, туда-сюда... А начнут возникать, признайся: мол, я наркоманка, и вообще — отвалите! Ирка Игла так и сделала, а Надька Стреляная вообще сама все сделала и к дому какому-то подбросила.
— Я сама не смогу, — сказала Жилка.

Хозяйка
Глядя на эту молодую изысканную женщину, ей никак нельзя было дать ее двадцати семи лет. А судя по одеяниям и манерам, только в бредовом сне могло причудиться, что она, Ермилова Юлия Николаевна — банальная сутенерша. Хотя девочки предпочитали называть ее Хозяйкой. В «бизнесе» Юлии Николаевны все было продумано, налажено и, самое главное, схвачено. На всякий случай. Хотя постоянно подкармливаемый ею «человечек» из «проституточного» отдела милиции общественно безопасности сказал с год назад:
— Мне тут начальник намекнул: ты, мол, шлюх сильно не гоняй — все равно скоро легализуют всю эту бодягу...
Ермилова и без него чувствовала. А когда это произойдет, ее «фирма» будет самой крутой в городе. Она и сегодня — крутая. Кто с ней сравнится? На Щорса — девочки «сэконд хэнд»; говорят, Столярова теперь тоже там, и зовут ее уже не Ирка Модель, а Ирка Игла... Те, что стоят на Малышева — слегка опрятнее, но все равно торчат на улице и в снег, и в дождь. Ну и вид у них, безусловно, соответствующий. А у нее, Ермиловой Юлии Николаевны, все серьезно, как в солидной фирме: досье на всех сотрудниц с привычками и с цветными фотографиями в разных ракурсах. Девочки неглупые, с которыми и VIP’ам* не стыдно «в свете» показаться. И даже собственный сайт в интернете. И все работает четко. Отлаженно. Потому что девочки знают: проколешься — тут же окажешься на Малышева. Или перейдешь в разряд «девочек из пейджера». А там кинуть могут. Или еще чего сотворить. Юлия Николаевна вздохнула. Беспредел... И, похоже, никуда от него не уйти. Хотя... Лет пять назад было гораздо хуже.
...Только вот кто бы знал, какими усилиями это все было достигнуто! Сколько нервных клеток погублено! Сколько денег ушло на взятки и «отступные»... Полгода назад Ермилова поняла, что устала. И что еще немного — и у нее уже не достанет сил поддерживать свой «великосветский» имидж. И что в «отпуске» она не была лет пять. Или шесть. Да, в общем, если честно, то вообще никогда не была. И еще поняла Хозяйка, что хочет ребенка. Своего собственного. И что проблем с этим никаких нет. Деньги — в наличии. Муж — тоже. У него — свое дело. У нее — свое. Никто ни в чьи дела не лезет.
И тогда Юлия Николаевна, дома просто — Жюли, сказала, подластившись к мужу:
— Костик, а я ребенка хочу...
Муж глянул в лучащиеся серые глаза жены и спросил:
— Какие проблемы? Сделаем...
В способностях мужа Ермилова не сомневалась. Тем более, в таких.

Опять война
Фетка торчала на обочине, цепко следя за своими. Что-то в последнее время взрослячки обнаглели — начали притеснять. И потому Фетка торчала на обочине и следила. Но — зазевалась. Возле нее тормознула «бээмвуха», Зорину подхватили под руки, бросили на заднее сиденье и увезли.
Ее вышвырнули на Щорса спустя час. Вдоволь натешились и отвезли туда, где взяли. И тут Фетка заплакала. Она ударила кулачком по много повидавшему тополю и заплакала. От обиды. От унижения. От боли она давно уже не плакала. Поймали и трахнули, как малолетку! Без копейки денег! Кто?! Могли быть «отморозки». А могли быть и «коты» взрослых.
Фетка стиснула зубы, смахнула слезы и, прислонившись к телу тополя и следя за тем, что творится вокруг, начала думать. Похоже, в этом все-таки замешаны взрослые. И похоже, придется объединяться с Пашкой. Противостоять взрослым в одиночку — Фетка знала — сил у нее не хватит. Силы слишком неравны. Нужно добирать девчонок и объединяться с Пашкой. Чтобы вытеснить взрослых. Но «крыша»... Все давно поделено, но, может быть, они договорятся? Мало ли улиц в городе? Щорса, конечно, место прикормленное, но все-таки...

Началось...
Последнюю пару месяцев Жилка сидела дома. И смотрела видик. Точнее, не все время сидела. Кроме этого, еще и ходила по магазинам. И готовила еду. За это Фетка ее кормила. И давала дозу. Жилка была благодарна Зориной и за это, потому что та могла вообще вышвырнуть ее из квартиры. А что? Жилка сама виновата, что залетела. Фетка-то здесь при чем?
Подкорытова вспомнила, что ее соседку по этажу Нину — еще там, в Кмменске, перед самым декретом просто-напросто уволили. И всё.
В последнюю неделю в Жилке поселился страх. Потому что совсем скоро ей предстояло рожать. Ни на какой учет в консультацию она, конечно же, не вставала. Вряд ли она вообще знала, что это нужно делать. А если бы даже и знала, что с того? Ведь у нее — ни паспорта, ни прописки...
Однажды вечером, часов в одиннадцать, Жилка поняла: начинается... Скорее даже не поняла, а почуяла. Как зверь. Слава богу, девчонки были дома.
— Фетка, — через силу произнесла Жилка. — Я сейчас рожу...
Зорина заметалась по квартире, повторяя:
— Не смей! Здесь — не смей...
(Как будто это от Жилки зависело!) Потом резко затормозила и бросила:
— Пышка, одень ее, и — на остановку! Там кто-нибудь все равно «скорую» вызовет. Еще не хватало нам сюда ментов...
— А менты-то при чем? — одевая Подкорытову, удивилась Пышка.
— Дура! — почти лениво сказала Кобылка. — У нее ж вены все исколоты. Врачиха увидит — всех нас в ментовку посдает. В спецприемник хочешь?
Пышка энергично замотала головой.
— Вот и не вякай! — припечатала Рыжик.
«Сестра милосердная» вывела Жилку в темный Екатеринбург, подтолкнула слегка и сказала:
— Ну, иди. Ни пуха!
— К черту! — каким-то утробным голосом проговорила Жилка и, семеня, направилась к ближайшей троллейбусной остановке.
...Когда приехала «скорая», Подкорытова, скрючившись, сидела на скамейке в углу и тихонько всхлипывала.
— У, ч-ч-черт, малолетка! — сцедил вылезший из машины с красным крестом невысокий мужик лет тридцати с воспаленными глазами. И, уже обращаясь к Жилке, и открывая дверцу, спросил хмуро: — Сама сможешь?
Жилка пожала плечами и попыталась влезть на подножку. Подкорытову кто-то подсадил сзади, и она осторожно опустилась на носилки. «Скорая» снялась толчком и, завывая сиреной, пронеслась по Щорса. Подкорытова, глядя на мерцающую под потолком лампочку, сквозь боль злорадно представила, как срываются от воя сирены во дворы Ирка Игла, Надька Стреляная... Они, конечно, поймут, что это всего лишь «скорая», но ведь это будет потом, а пока — пусть понервничают...
— Егорыч, узнай, куда везти, — попросил врач. — А то эта малолетка, похоже, прямо тут рожать собралась...
— А ей какая разница, где? — бросил за спину водитель.
Врач, обращаясь уже к Жилке, посоветовал:
— Дыши глубже. Расслабься. ...Ну вот куда лезла? Денег, что ли, у твоего пацана не было на «резинки»?
Подкорытова кивнула.
— Пацанов-то с деньгами выбирать надо, — заметил водитель. — Чтоб, если что, отступного дали. А куда ты теперь с этим? — он бросил взгляд на Жилкин живот. — Небось, в отказную пойдешь?
Жилка отвернула голову, чтобы не видеть мерцающей, давящей на нервы, лампочки под потолком, ни сидящего по левую руку невысокого худого врача.
— На РТИ, — бросил за спину водитель, пристраивая на место узкую черную трубку.
— Ладно, — отозвался врач. — Поехали.
Жилка смотрела на треснувшую ткань салона и тихо ненавидела того, что без ее спроса поселился под сердцем. Не было бы его, этого, лежала бы она сейчас на мягком ложе, а не на жестких носилках, которые то и дело подбрасывало на рытвинах вместе с машиной. Потом Подкорытова впала в забытье. Очнулась она, когда «скорая» въезжала во двор построенного задолго до рождения ее, Подкорытовой Анжелы Юрьевны, роддома.

***
Ермиловы возвращались из ресторана. Было уже заполночь. «Лэндкрузер» летел по освещенному проспекту Малышева. Возле «Наполеона», на пересечении с Бажова, торчали перед концом работы девочки-полупрофессионалки. Хозяйка знала, что большинство из тех, кто стоит здесь, лишь прирабатывают, спуская все полученное за вечер на косметику или на шоколадки своим деткам. И кто может дать гарантию, что дочки этих девочек лет десять-пятнадцать спустя не окажутся здесь же, на Малышева? На Свердлова? Или на Щорса? Юлия Николаевна вспомнила всех своих девочек — ухоженных и даже изысканных, не знающих, что такое «субботник» с «братками» из «крыши». К стенке жалась, будто от холодного ветра, невысокая черноволосая девчоночка. При взгляде на нее Юлию Николаевну зазнобило, и она крепче запахнулась в шубу, хотя печка в джипе работала добросовестно. «Да они мне пятки лизать должны!» — тихо произнесла она.
— Что? — Костик чуть повернул к жене правое ухо, неожиданно маленькое при его комплекции.
Но Ермилова не ответила, и он снова уперся взглядом в бросающуюся под колеса джипа дорогу.
В желудке чувствовалась тяжесть. Наверное, не стоило сегодня столько есть. Мало ли... Слишком большой срок. Со дня на день жди...
Когда «Лэндкрузер» пролетел мост за Восточной, Юлия Николаевна, похоже, интуитивно, вычленила из тяжести в желудке резкую боль. Боль шла толчками. Ермилова все поняла.
— Костик, — сказала она. — Жми к роддому. Кажется, началось...
Ермилов резко развернул джип. Владелец темно-синей «шестерки», успев сориентироваться, вдарил по тормозам, и тут же в зад «шестерки» вписалась красная «Ауди». Ермиловский «Лэндкрузер» пронесся на желтый, обгоняя всех, кто попадался на пути. И затормозил только возле роддома на Декабристов.
— ...Мест нет, — хмуро сказал усталый мужик в белом халате. — Хоть сколько денег давай — не возьму.
Ермилов нервно сунул бумажник обратно в барсетку и хотел было двинуть врача по скуле, но, посмотрев ему в глаза, передумал.
— Где ближайший? — бросил он.
— На РТИ, — ответил врач, и дверь захлопнулась.
— ...Коз-з-зел! — сцедил Ермилов уже в джипе, выворачивая кожаный руль.

— ...Д-да что ты будешь делать! — сказала в сердцах четверть часа спустя девушка лет двадцати трех, видно, медсестра. — Уже вторая за десять минут. И чего им рожать приспичило?..
Ермилов сунул ей пятисотку. С молодого лица тут же сошло недовольное выражение, и девушка добавила доверительно:
— Только что девчонку привезли. Молодюсенькая совсем, лет пятнадцать. Или даже четырнадцать. Одежонка старенькая, видно, родители алкоголики...
— К-какая, на хрен, малолетка?! Жена у меня рожает, поняла, т-ты? — перебил ее Ермилов. — Или я мало дал?
— Поняла, поняла, — засуетилась медсестра. — Все, уже идем...
— И в отдельную палату чтобы!..
— Да-да, конечно... — торопливо сказала девушка, хотя прекрасно знала, что свободных палат в роддоме нет. — Прощаться будете?
— Н-ну... пока... — странно дернув плечом, проговорил Ермилов, стиснул плечо жены и не оглядываясь вышел в ночь.
Остановился на пороге, достал сигарету. Огонь зажигалки «Nippo» осветилнадпись на двери: «Приемный покой». Ермилов затянулся, выпустил перед собой дым и с сожалением бросил в темноту:
— Мало дал...
Швырнул сигарету под ноги и решительно двинулся к джипу.

В роддоме
Жилкина койка стояла возле самого окна. Что было за ним, Подкорытова не увидела. Во-первых, была ночь. Во-вторых... Жилка орала, боясь, что родит прямо тут же, на койке, потому что ни врачей, ни акушерок рядом не было. Чей-то сонный голос из противоположного угла зло посоветовал:
— Заткнись, малолетка! Глаза повыцарапываю...
В ответ Жилка выдала длинную тираду — все, чему научилась у Фетки. Скрипнула дверь. Зажегся свет. Подкорытова повернулась и сощурилась на яркую лампочку. В проеме стояла взбешенная женщина лет тридцати.
— Чё орешь, ты, наркоманка хренова?! Ты что думаешь, я с тобой нянькаться буду?! — поинтересовалась она.
— Я сейчас рожу, — сцедила Жилка. — Прямо здесь. Вам же хуже будет.
Женщина сплюнула на пол перед собой и исчезла. Минуты через две появился мужик с каталкой.
— Которая тут?.. Поехали! — хмуро бросил он.
На столе Жилка сначала орала и материлась. Потом ревела. Потом только всхлипывала и подскуливала. И вдруг как-то вся опала. Ей захотелось подтянуть коленки к лицу. И тут заорал кто-то рядом — тоненько и противно.
«Всё, — поняла Подкорытова. — Родила». Кого — ее не интересовало. Пацан, девчонка — есть ли разница? Все равно ребенка она оставит здесь. Куда она с ним?
Утром Жилка выглянула на улицу — не удастся ли сбежать. Но до земли было три этажа. А пожарная лестница оказалась через два окна от палаты. «Выходит, придется писать отказную, — подумала Подкорытова. — Никуда не денутся, заберут».
— ...Не жалко? — спросила соседка по палате Света. — Дочь все-таки.
— А ты на жалость не бей! — вскинулась Жилка. — Свою родила и заткнись, не вы...
Та лишь покачала головой.

Ермилова Надежда Константиновна
Юлия Николаевна Ермилова разрешилась от бремени дочкой. Случилось это в четыре утра — часа через два после того, как родила девочку Жилка, а по документам — Анжела Юрьевна Подкорытова. Они лежали в соседних палатах. Одна молодая мать заранее любила своего первенца. Другая — ненавидела.
Имя для дочери Юлия Николаевна придумала давно — сразу после того, как ей сказали:
— Девочка у вас будет...
— Надежда, — тут же, почти не задумываясь, отозвалась Ермилова. И повторила. — Надежда Константиновна Ермилова.
(окончание следует)