За Гранью часть вторая

Печать Чингисхана.

…Кто-то просто огромный и тяжелый как слон, наступил мне на ногу.
В глазах вспыхнуло еще ярче.
Согнувшись в три погибели, я юлой закрутилась на месте, от боли зажмурив глаза до предела.
Видимо во время этого неконтролируемого танца я и влетела в светящийся круг…
Тело пронзили тысячи игл, вывернули его наизнанку и растворились…
Что-то каруселью крутанулось в голове и скособочило набекрень мозги. Мысли визжали в голове, как африканские обезьянки, скача во всех направлениях и ни на минуту не задерживаясь на месте.
«Что это? Что случилось? Где этот старик, зараза? Загрызу. И Бэлку с ее промокашками заодно».

Белый коридор, по которому я хромая и ругаясь на чем свет стоит, скакала в неизвестность, вдруг резко закончился.
Ослепивший меня свет моргнул еще пару раз и благополучно потух, погрузив все вокруг в непроглядную темень…
Вот только что были белые стены за легкой дымкой и вдруг ничего - то есть темно, хоть глаз коли. Ни впереди, ни по бокам ничего не видать.
Долго моргала, терла глаза.
Не помогло.
Протянула вперед руку и тут же, уперлась во что-то.
На ощупь вроде как дерево. По ширине вроде как дверь. Толкнула, та поддалась. Сначала нехотя, со скрипящим ворчанием, затем уже сама по себе. Все быстрее и быстрее и, наконец, противно крякнув, отвалилась и повисла на одной петле.
Комната по ту сторону двери больше всего походила на кладовку со старыми вещами. Кое-как нагроможденная мебель, ломаные стулья, покосившиеся буфеты, кресла и диваны с вылупившейся из-под обивки ватой. Старье неимоверное, называемое теперь раритетом. И на всем печать забвения, в виде симметричных кругов паутины.
А посреди этого хлама в кресле с высокой спинкой, на подобии, королевского трона, сидела белая как мел девица, с вытаращенными глазами и вздыбившимися под ужасной панамкой с рюшками, волосами.
Девица, забравшись с ногами в кресло, не шевелилась. От пережитого ужаса даже не голосила, хотя рот уже был открыт, но видно не хватало воздуха.
- Да дыши уже, - кивнула я истукану, - задохнешься, дура. 
Переступила через высокий порог и подошла к ней.
- Ты чего со свечкой то? Дай сюда, а то сама себя спалишь.
Девица вжалась в кресло еще больше, можно было бы поспорить, что ее спина уже с  обратной стороны кресла торчит. Но свечку она не отдавала, вцепилась, как клещ.
- Не хочешь, как хочешь. Драться я с тобой из-за нее не буду. Но тогда хоть держи ее ровно, а то вон видишь на рубашке уже дыра.
Видно девица оказалась аккуратисткой, услышав про непорядок с одеждой, тут же очнулась, посмотрела на себя и, охнув, кинула свечу на пол, которая естественно закатилась черте куда.
- Слушай, ну ты дурная на всю голову, - ругалась я, ползая по грязному полу на коленках и, пытаясь достать несчастную свечку из-под огромного дивана.
- Вы меня убьете? – послышался слабый голосок.
- На фиг?
- Я потревожила Ваш сон. Но ей Богу не хотела. Я и не знала, и не думала, что у меня получиться, – лепетала явно не здоровая, на мой взгляд, девица.
- С чего ты взяла, что я спала?
- Ну, как же, - вдруг растерялась она. - Вам же так положено.
- Ты о чем? – Еще раз по-хорошему, попыталась я прояснить обстановку.
Но тут заметила круги и звезды, нарисованные на полу и неестественно большое количество свечей вокруг.
Похоже не одной мне дед голову заморочил.
- Ты здесь духов, что ли вызываешь?
Девица вытаращила глаза еще больше, хотя это казалось невероятным и, сглотнув, утвердительно кивнула головой.
И тут затараторит, как пулемет. Я подумала, что меня снесет от такого напора:
- Я все правильно делала, как научили. Все честь по чести. Свечи зажгла, круг нарисовала, звезду, и стала заклинание шептать, а тут вдруг как ветерок пробежал, зашуршало кругом. И стихло. Страшно стало. Куда бежать не знаю, что делать не ведаю. Толи на помощь звать, то ли молчком сидеть. Тут где-то дверь скрипнула, меня с места так и подкинуло. Забилась в кресло, дыхнуть боюсь, только кровь в голове, как молот в кузне бухает. И тут все заново. Опять воздух заходил, задвигался. Закряхтело, заохало вокруг, а потом опять стихло, и тихо стало как в лесу перед грозой. А потом вдруг скрип такой страшный. Сердце остановилось, душа наизнанку вывернулась. Гляжу - дверца в шкафу отворяться стала, медленно так, тягуче, а потом хлоп и отвалилась вовсе, а оттуда черт лезет с рогами. Ну, Вы то есть. Это теперь я вижу, что волосы так сбились, а тогда со страху, как есть рога.

Я посмотрела в ту сторону, откуда вышла.
И в правду огромный, черного дерева шкаф, с болтающейся на одной петле дверцей, выглядел впечатляюще живописно. Паутина и пыль добавляли ему седину мрачной древности.
Провела рукой по голове.
Точно, волосы в колтуны, как специально спутались, пальцами не разгребешь. Закрутились, наверное, когда я по залу юлой крутилась.
Что ж несчастную девушку понять можно. Веришь в чудеса, не веришь, а все равно свечи, зеркала, да нашептывания эти свое дело делают. Вылези хоть у кого дома такое чудо из шкафа, испугаешься так, что заикой станешь. А эта еще ничего, лопочет – не остановить.

- Ну и чего хотела, кого звала то?
- Ой, ничего такого и не хотела. Просила только Красу Первозданную хоть немного милостью меня одарить. Господь красоты то мне не дал, ну ни капелечки…, - потом помолчала немного и обречено так, добавила, - а он то хорош. Чудо как хорош. А я…а я…
Из глаз девицы закапали крупные слезы, неся с собой всю горечь обиды на природу, так жестоко обошедшуюся с ней.
- Не въехала что-то. Кто хорош то?
- ОН.
- А-а-а. И ты считаешь, что все эти круги и знаки помогут?
- А то как же. Вон Пестемея Карловна. Ей довелось побывать на спиритическом сеансе известного Варшавского медиума Полянского. Говорила, что такого страху натерпелась, когда вдруг почувствовала, как под столом ее коснулась холодная «рука мертвеца», которую тот вызывать большой мастер.
- Под столом? – переспросила я.
- Да.
- Ха, так это он, небось, свою холодную ногу ей совал, чтоб погрела, – засмеялась я.
- Нет. Это точно мертвец был.
- Ты то откуда знаешь? Тебя же там не было, а наговорить можно, что угодно.
- Так то оно так, но он Пестемее Карловне совет дал, по ее проблеме. Она уж до чего страшна была и старая уже. Ей ведь,  страшно сказать тридцать годов минуло. Так она его на коленях о чуде молила и вымолила. Еще месяц назад на нее взглянуть было страшно, а сейчас поглядите. Свежа, мила, что ягодка.
- Наивная ты. Может, он ее и осчастливил, но явно не заклинаниями. А от любви и пень расцветет.
Несмеяна зарделась и замахала на меня руками:
- Как можно. Пестемея Карловна порядочная. Она же дворянка.
- А-а-а, ну, тогда конечно.
- Так вот, - продолжала, успокоенная моей покорностью девица. - Это она меня и научила. Перед самым новолунием, в комнате без окон, укрывшись тайно, чтоб никто не прознал…
- Так это опускаем, - требовательно подняла я руку, как бы закрывая тем самым рот рассказчице. – Знаю, я эти сказки.
- Зря Вы так. Правда это.
- Знаю, что правда. Из любой бабки можно красавицу сделать, главное что бы «бабок» хватило.
Девица удивленно захлопала глазами. Каламбур, конечно, вышел на славу, но в данной ситуации только все усложнил, поэтому я не стала углубляться по теме и перевела разговор на другое:
- Ты откуда здесь взялась?
- Я тут живу.
- Живешь? А почему там, - я мотнула головой в сторону шкафа - музей? А-а, поняла, вы им площадь сдаете.
- Мы не сдаем.
- Меценаты значит. Похвально. А я и не знала, что этот дом частный. Дом на Тверской улице - это круто.
- Здесь у нас дом небольшой, старый уже. А вот в Санкт-Петербурге, там да, там дом большой, мне очень нравиться.
- Понятно. У меня в Питере дома нет, я только в Москве живу.
- Так значит, Вы не Краса Ненаглядная.
- Боюсь, что нет. Я к вам сюда случайно зашла. В музей. Да какой-то идиот в зале мне на ногу наступил, вот я к тебе и влетела. А так я здесь не далеко живу. Мы почти соседи.
- Соседи? Странно я Вас не знаю.
- Я тебя тоже не знаю. Но мне это не кажется странным. С такими чудными, я не общаюсь. Ты где учишься-то?
- Дома.
- Дома? Больная что ли?
- Почему больная. Я девушка благородных кровей, княжна, а не голь перекатная. Чай не бедные, можем учителей себе позволить.
- Ну-у-у, - протянула я, - куда деваться. Чего ж, князья то только? На царский титул денег не хватило? Была б уж сразу Царевной-Несмеяной. Плачешь ты здорово, обильно так, от души.
Сказала и пожалела. Личико у Несмеяны сразу скукожилось, сразу стало видно, что плакать собралась.
- Ладно, я пошутила. Не бери в голову. Нельзя так. По любому поводу реветь. Смеяться некогда будет. А для красоты это первый рецепт.
- Ой, правда, так у Вас есть этот самый рецепт?
- Слушай, - пришла мне в голову неожиданная мысль. - А тебя вообще-то на улицу выпускают. Или папаша банкир, или кто он там у тебя, так боится, чтоб тебя не украли, что ты здесь вроде как в тюрьме сидишь? Тебе расслабляться нужно. И давай на «ты» ладно. А то от твоей вежливости, аж зубы ломит. Договорились?
Несмеяна кивнула головой.
- Ну и ладушки. Ну, так ты что - затворница?
- Нет, что ты. Я в свете бываю, ведь мне уже семнадцать.
- Семнадцать? – не поверила я.
- Да. Уже исполнилось. Так что балы, и приемы, все как положено.
- Балы, приемы – обалдеть можно. Тебе среди ровесников торчать надо. В спортклуб ходить, на дискотеки, танцевать до упаду, музыку путевую слушать. А то, наверное, с утра до вечера Моцарта да Чайковского на рояле пиликаешь.
Несмеяна опустила голову, видимо от ужаса своего несовершенства, поэтому я решила немного ослабить захват.
- Классика – это хорошо и, конечно же, дело нужно. Без этого никак, но и от жизни так далеко отрываться нельзя. Останешься навсегда в прошлом веке.
- Да, сейчас все так быстро меняется.
- Еще бы. Скоростной бум. Вот, к теме базара, какую ты последнюю песню слушала, такую чтоб зацепила?
- Я слушаю много современной музыки. Папа купил мне все пластинки, что успел выпустить Апрелевский завод.
- Не знаю такого завода, я в основном «реаловские» диски покупаю. Так что за песня?
- «Ах, дурман моих снов».
- Попса. Все ясно. Рок надо слушать. На вот, отвлекись, - я протянула Несмеяне CD-плеер.
Та рассеянно взяла его в руки и покрутила, не зная куда приладить.
- Наушники на уши одень. Темнота. Да не бойся, не кусается. Торкни сюда пальцем. Давай, давай, понравиться за уши не оттащишь.
Несмеяна осторожно приложила пальчик к клавише, тут же раздался слабый щелчок, и она быстро отдернула руку. Я видела, как неожиданны для нее были звуки музыки, которую сама знала едва ли не наизусть.
Всю первую песню Несмеяна просидела с выпученными, как у рака глазами, пытаясь осознать то, что слышат ее уши.
- Это не романс. – Сообщила она мне то ли, показывая свою понятливость, то ли делясь догадкой.
- Это уж точно. – Согласилась я и переключила звук с наушников на встроенные в плеер динамики.
«Я ворвалась в твою жизнь,
И ты обалдела,…» – пела вокалистка, а Несмеяна медленно проговаривала за ней слова песни.
«…Я захотела любви,
Ты же не захотела…»
Повторила Несмеяна и замерла, потом покраснела, поднесла ладошку ко рту и воскликнула:  «шкандаль».
- Еще какой. Почти год полный шухер по стране. – Согласилась я.
- А я и не слыхала.
- Да уж вижу. Пока весь мир в сумасшедшем темпе бежит навстречу апокалипсису, познавая себя, и все вокруг на скорости света, ты тут в абсолютном одиночестве рисуешь круги на полу и коптишься при свечках. Неужели так сильно влюбилась?
- Сильнее некуда. Опозорилась даже. Письмо ему послала. – Несмеяна посмотрела на меня. – Любовное. Только все без толку. Не любит он меня и не полюбит никогда и не женится. Кому в доме страшила нужна?
- Во-первых, кто тебе сказал, что ты некрасивая? А во-вторых, при хороших деньгах и за бабу-ягу будут на дуэлях драться.
- Однако ж вон, никто не дерется.
- Не дерется, и не надо. Плюнь.
- Так ты мне не поможешь?
- А чем я тебе могу помочь?
- Ну, как же? А рецепт красоты? Заговор там, какой или чудо-вар приворотный. Ты вон какая, наверняка что-то знаешь.
- Слушай тебе вредно сидеть дома. У тебя крыша едет. Начиталась какой-то хреновины и чудишь здесь… Отвлекись… Будь уверена в себе. Не коптись по нему. Танцуй с другими, стреляй глазами налево, направо. Сам козлик прискачет. Как миленький. Прикинься покруче, и все будет ништяк.

Тут за стенкой, у которой стоял тот самый шкаф, из которого я вылезла, что-то зашуршало, и раздался тихий стон. Потом послышался глухой стук, чего-то свалившегося на пол и стон тут же захлебнулся воплем…

Мы с Несмеянной уставились друг на друга.
- Что это? – спросила я, немного погодя.
- Я не знаю.
- За той стенкой-то что?
- Соседний дом. Но там сейчас вроде никто не живет. Всегда темный стоит.
- Странно.
- Почему странно? Сейчас многие уже в Питер уехали и на дачи.
- Да я не о том. Почему такая слышимость-то. Дома эти старые, на совесть сделанные, не как сейчас из картона строят.
- А разве можно дома из картона делать? – искренне удивилась Несмеянана.
- Конечно нельзя. Но те, кто строит, считают - что если и нельзя, но очень хочется - то можно.
- А как же…
- Проехали. Лучше давай шкаф просканируем, пощупаем.
Несмеяна энергично завертела головой.
- Лучше не надо. Я Никитичу скажу, он посмотрит. Вдруг там мыши.
- Думаю, что мыши в данной ситуации – это не смертельно. Может, там убивают кого-нибудь, а мы тут сидим – руки в брюки.
- Там же стена.
- Ты уверена?
- Все равно мы шкаф не отодвинем.
- А может его двигать и не надо. Я же как-то там оказалась. Не из стены же вылупилась. – Выдала я логическое умозаключение.
После этого отодрав от своей руки Несмеяну, в которую та вцепилась после крика за стеной, я на цыпочках двинулась к таинственному шкафу.
 Несмеяна кралась следом, со свечой в руке.
- Прикрой огонь, если там не все чисто, засветимся, – прошептала я ей и Несмеяна покорно прикрыла ладошкой свет.
Мы тихонечко подкрались к шкафу, хотя эта предосторожность выглядела несколько нелепо, учитывая, что мы с ней до этого болтали и слушали музыку, далеко не шепотом. Но лучше перебдить, чем недобдить.
За все это время из-за стены не донеслось ни звука. Зато едва мы подошли к шкафу на расстояние вытянутой руки, у меня под ногой предательски громко скрипнула половица.
Несмеяна от страха подпрыгнула, свеча лягушкой выпрыгнула у нее из руки, подлетела едва ли не к самому потолку, после чего мы на пару стали ее ловить, при этом обжигаясь и повизгивая, от усердия выбивая несчастную свечку друг у друга из рук и производя при этом колоссальный шум.
Наконец я поймала свечку и вытаращила на Несмеяну сердито-возмущенные глаза. Та в ответ вылупилась на меня. Тогда я, приложив к губам палец, затем сжала руку в кулак, и погрозила у нее перед самым лицом.
Несмеяна шмыгнула носом, нервно сглотнула и качнула головой – «мол, больше ни звука».
Шкаф оказался неимоверно глубоким, и чтобы разглядеть его заднюю стенку пришлось едва ли не всем корпусом залезть внутрь.
Но никакой дырки я там не обнаружила. Все было ровно и гладко. На всякий случай я посветила свечой, но это ничего не изменило.
- Глухо, - с сожалением вздохнула я и, обернувшись к замершей за моей спиной Несмеяне и задула свечку, благо их на полу было еще немало.

Но в этот момент совершенно отчетливо послышался скрип отворяемой за стеной двери и мужские голоса.
- Ну, как он там? Живой?
- Боюсь, что нет, хотя утром еще дышал. – Голос второго был не таким грубым, как у первого, но от него у меня все внутри передернулось, словно жабу в руки взяла. - Сборище хлипких аристократов! – голос сорвался на визг и стал еще противнее. - И они диктуют нам свои законы, даже не познав начальных секретов мирозданья. Трусы! Трусы не способные на поступок.
- Я предупреждал Вас, что с ним могут быть проблемы. Все-таки офицер.
- Тем более, – «гадкий» прямо взвился от злобы. – Тем более. Военный человек  должен знать, что такое приказ. Приказ был подписан самим «Зеленым», а его приказы не обсуждаются. Здесь не сборище барышень. Дикая страна, дикие люди.
- В России всегда было тяжелее, чем в Европе. Европейцы более внушаемы и доверчивы, чем русские, уж нам ли этого не знать. Здесь у каждого свой кодекс чести и порог дозволенности. Ведь речь идет, ни много не мало о высшей власти в Москве.
- Надо велеть Тимофею убрать его. – Послышался звук удара ноги о тело, а вслед за этим стон. – Надо же, он еще жив, хотя холодный как камень.
- Не важно. Все равно его уже нельзя отпустить. Но что теперь? Все откладывается?
- Ни в коем случае. Есть запасной вариант.
- О чем Вы?
- Некая Субботина предложила воспользоваться ее связями с людьми, чьи методы радикального изменения России, стали так ощутимо заметны в последние годы.
- Бомбисты?
- Да.
- Но Субботина. Она же работает на охранку. Ее разоблачил Бурцев еще лет семь назад, закрыв тем самым доступ во все революционные движения. Разве не так?
- Все так, но на деле все как всегда гораздо сложнее. Ее собственные дети, стали революционерами. От ребят, с детства слушавших агитаторские речи в собственном доме, имея мать, отрицающую монархию и ратующую за изменение общества и его политического строя, иного не следовало бы и ожидать…
- Вот оно что. Значит Субботина снова при деле?
- Вот именно. Под другим именем и больше на периферии, где ее плохо знают. Сейчас она предпочитает заниматься этаким сводничеством. Нужные люди всегда ищут друг друга. Так вот именно Субботина и помогает им в этом. Естественно не бескорыстно.
- Сколько же она попросила с Вас за свои услуги.
- У людей высшего духовного порядка просят совсем не денег, уважаемый Александр Федорович.
- Понятно, - хмыкнул собеседник, - задурили ей голову своими хиромантиями.
- Вы слишком цинично выражаетесь, для члена секты.
- Ах, оставьте эту лирику. Мы все преследуем собственные цели и объединяемся по мере необходимости. Итак, она нашла, подходящую для дела кандидатуру? 
- Да, Субботина рекомендовала двоих. Один оказался настоящим фанатиком революции во всех ее проявлениях, а вот со вторым пришлось повозиться. И хотя пароли, данные Субботиной, сработали безупречно, «революционер» оказался, прямо скажем, зеленым. Узнав, что от него требуется, он пустился в бега… Но сейчас уже все в порядке, совсем скоро его доставят сюда.
- Как право забавно слово «зеленый», произнесенное столь скептически насмешливо звучит именно в Ваших устах.
- Ваш сарказм не уместен в данном случае. – Было слышно, что обладатель тошнотворного голоса, с трудом скрывает досаду.
- Да будет Вам, - примирительно произнес задира, - Однако Вы уверены в революционере? Он согласится?
- У него не будет выбора. На этот раз мы будем умнее, и сразу перейдем к делу. Вы хотели бы его увидеть?
- Нет. Времени нет. Через четверть часа я должен быть на службе. Лишние подозрения накануне событий совершенно ни к чему.
- Вы правы. И помните, все это затевается только с одной целью. Вы должны попасть в этот дом и перевернуть все вверх дном. Причина будет более чем благовидна. Вы должны найти ЕГО. Слышите непременно найти и принести мне.
- Думаю разумнее будет встретится на нейтральной территории. А то знаю я ваши фокусы. И не забудьте ПЕЧАТЬ.


Послышался шорох, словно по полу протащили что-то тяжелое. Наверное, того самого беднягу, но он уже не стонал.
Голоса тем временем становились все тише и тише, говорившие удалялись от стены, пока, наконец, опять не скрипнула дверь, и все окончательно стихло.
Я выскочила из шкафа, схватила с пола еще одну свечку и стала осматривать стенку шкафа сантиметр за сантиметром.
Ничего. Ну, ничегошеньки, ни щелочки, ни дырочки. С досады влупила задней стенке щелбан. Стена отозвалась звонким эхом пустоты. Я тут же постучала пальцев чуть сбоку. Все тот же звук, словно в картон.
- Ты чего-нибудь понимаешь? – Спросила я Несмеяну, разглядывающую чудо-стенку, у меня из-под мышки.
- Не-а.
- Может дома из картона, все-таки строят? – покосилась я на нее.
Так и не получив ответа, вылезла из шкафа и обошла его сбоку. Пальцами залезла в дырку между ним и стеной, нащупала толстый лист картона и потянула на себя.
Тот вышел легко, без усилий. Оказалось, что у шкафа вообще нет задней стенки. Отодрали, видимо, за какой то надобностью, а потом просто приставили ненужный ящик к стене, у которой возможно сам по себе стоял лист плотного картона.
Но это было еще не все. Когда картон открыл стену позади шкафа, то там оказалось ни много, не мало крепкая, хотя и почерневшая от времени дверь, но что еще удивительнее в замке торчал ключ…

- Откроем? – спросила я.
- А вдруг там мертвяк?
- Не-е, его утащили. Я слышала.
- Может там несколько?
- У тебя там за стеной, что филиал Солнцевской группировки?
- Ты знаешь? – искренне удивилась Несмеяна.
Я во все глаза уставилась на Несмеяну. Если она сейчас скажет, что входит в банду Михася, я упаду в обморок…
- Ну, ты то знаешь…, - на всякий случай осторожно ответила я.
- Я другое дело. Я подслушала! –
Несмеяна подняла указательный палец вверх, видимо, чтобы я впечатлилась ее порочностью, но потом, спохватившись, залилась краской и прошептала:
- Случайно.
- Ежу понятно, что случайно. Так о чем базар-то был.
- Ты никому не расскажешь? Непосвященным – смерть.
«Хочу ли я знать такие тайны?»
Благоразумие подсказывала, что однозначно не хочу, но непослушная голова уже отчаянно крутилась из стороны в сторону, отрицая даже возможность поделиться с кем-либо информацией, которую сейчас услышу.
А мозги уже сами собой прокручивали список доверенных лиц, с которыми можно будет поделиться тайной, обладателям которой, похоже, в лучшем случае высылается черная метка.

- Смотри, я тебя предупредила!
- Слушай, уже напрягла по-полной. – Взвыла я. - Выдавай текст.
- Практически ни для кого не секрет пристрастие аристократической и политической элиты страны к масонскому движению, в сектах которого состоит едва ли не вся политическая элита двух столиц.
- Да, ну? Ты имеешь в виду, что и самая верхушка тоже?
- Да. До самого потолка.
- Обалдеть - все Правительство сектанты и Дума в довесок?
- Поначалу это было достаточно спокойная и вялотекущая организация, не претендовавшая на фундаментальные изменения в России. Но не так давно, лет пять назад, она получила кардинальное обновление благодаря открытию нового масонского ордена «Возрождение» в Москве, и «Маяка» в Петербурге, которые по сути своей являются представительствами французского ордена «Великий Восток Франции». Немногим позже, откуда ни возьмись, появилась еще одна организация, представленная эмиссаром тайной тибетской секты, проповедующая экстремальную человеконенавистническую религию «черное Бонпо».
- Черное что?
- «Бонпо»
- Тогда при чем здесь Солнцевкие братки?
- Так ведь  символ приверженцев этой религии или «Зеленых», как они себя называют, является, знаешь что?
- Что?
- СВАСТИКА.
- Свастика? – не поверила я своим ушам. – Фашистская?
- Почему фашистская? – настал черед Несмеяны удивиться.
- Ну, как же.  У фашистов была эмблема – свастика, вот такая, - я нарисовала ногтем на ладони знакомый всем символ.
- Да нет же – это древний восточный знак-символ. В переводе с санскрита означает СОЛНЕЧНАЯ ПТИЦА ВРЕМЕН ГОДА.
- Ты уверена?
- Конечно.
- Ну, что ж, тебе виднее. Я если честно в санскрите - не очень. А ты то где это подслушала? Я так понимаю, на такие темы публичных лекций не читают?
- Здесь. Дома. У отца в кабинете.
- Понятно. Значит твой папашка тоже того – посвященный.
Несмеяна покорно кивнула головой.
- И кто он «Зеленый» или масон?
- Он «Вольный каменщик».
- Кто? Какой каменщик? Совсем мне голову задурила. Он, что строитель?
- Да нет же. Какая же ты бестолковая.
- На себя посмотри. Толковая. Семнадцать лет, а по мозгам на десятку моложе.
- Ладно, не обижайся, я же не со зла. Просто странно. В наших кругах про масонов все знают.
- Мы из разных кругов – это мы уже выяснили. Что дальше?
- «Вольные каменщики» – это основополагающий орден масонов. Позже он стал множиться, видоизменяться, отпочковываться.
- Ясно – власть делят. Зоны влияния захватывают. А чего хотят то?
- Этого я не знаю. Когда отец разговаривал в кабинете с Александром Федоровичем…
- С кем?
- С Александром Федоровичем.
- А-а-а.
- Так вот, они говорили о том, что по слухам Бадмаев, представитель секты, вот-вот должен привезти из Азии древний реликт, предназначенный для Александры Федоровны. И как было бы хорошо не допустить передачу этого реликта в ее руки, потому что это с одной стороны может скомпрометировать семью перед Францией, так как корни секты «черного Бомпо» тянуться в Германию, а с другой…
- Да договаривай уже. Чего уж там, - поторопила запнувшуюся на полуслове Несмеяну.
- Реликт этот им самим нужен…
- Нормально. А зачем?
- Помнишь, я тебе про пана Полянского рассказывала - медиума?
- Ну.
- Полянский этот владеет «Зеркалом Мира».
- А по-русски?
- Кристалл так называется. Он нашел его на острове ведьм, в Англии. Тот хранился в склепе ужасного колдуна, которого страшилась вся округа.
- Откуда он узнал, что это «зеркало мира», на нем что написано?
- Да нет, конечно. Но описания камня сохранились в библиотеке аббатства, что находилось недалеко от одного старинного города, сожженного силой этого камня.
- «Гиперболоид инженера Гарина» – протянула я.
- Что?
- Не важно… Давай дальше.
- А дальше – все. Полянский привез его с собой, в Москву.
- А зачем?
- Что бы продать.
- Твоему отцу?
- Ну, да.
- А ему то он на фиг?
- «Зеркало Мира» может ответить на любые вопросы. Объяснить самую суть.
- И как, объяснило?
- Нет. Кристалл не отвечает.
- Почему-то я так и думала.
- Полянский говорит, что кристаллу необходим оппонент – другой кристалл.
- Ага, Вы этого Полянского больше слушайте. Потом он скажет, что всякое мудрое дело выходит только на троих. И так далее.
- Не знаю, но отец уверен, что реликт, что везет Бадмаев, это тот самый катализатор, что заставит «Зеркало Мира» говорить.
- Интересно, почему это он так в этом уверен?
- Может быть потому, что Бадмаев умолял Полянского продать кристалл колдуна ему…

В воздухе повисла мрачная тишина. И чем дольше мы молчали, тем тяжелее она давила на плечи.
- Тайна на тайне, - оборвала я затянувшуюся паузу. - Круто. Но тебе, будишь подслушивать, нос-то оторвут.  Или голову.
- Так я же никому не говорила.
- Как это никому? Мне же сказала.
- Я решила, что ты и без меня про «солнечную птицу» знаешь, – опустила голову Несмеяна.
 Похоже, опять собралась реветь. Надо было чем-то эту сырость перебить.
- Ладно. Глупо останавливаться на полпути к разгадке тайны. Пойдешь со мной?
- Туда? – Несмеяна кивнула на дверь.
- Туда. Куда же еще?
- Может в другой раз.
- Что – трусишь? – усмехнулась я. - А еще княжна.
- И вовсе нет, – словно от удара дернулась Несмеяна. - Открывай.
Я потянулась рукой к ключу, медленно повернула его. Ключ пошел легко, не скрипнул. Толкнула дверь. Но она прочно сидела в своей коробке и даже не дернулась.

- Татьяна Васильевна, Вы здесь? - вдруг раздалось из-за двери с другой стороны комнаты. – Восьмой час уже. Месье де Клюр заканчивает прическу мадам Софи, и совсем скоро займется Вами, а Вы еще и не думали одеваться.  Батюшка Ваш, меня со свету сживет.
От неожиданности мы с Несмеяной взвизгнули, стукнулись лбами и отлетели от шкафа со скоростью звука.
- Кто это? – спросила я шепотом.
- Мадмуазель Эльвира.
- Мадмуазель!? Да-а-а, - сочувственно протянула я, - плохи твои дела. Куклу из тебя делают. Да?
- Я не знаю.
- Чего тут не знать-то. Чего мадмуазель о твоей жизни знает. Ей бы твоему папочке угодить, а ты так - отмазка.
- Что же мне делать? –  Несмеяна все еще тяжело дышала с испуга.
- Ладно, помогу тебе. И перво-наперво сними ты этот колпак с головы. Чего ты его напялила? Уши что ли мерзнут?
- Нет, уши не мерзнут, - промямлила Несмеяна, неуверенно стаскивая панамку с головы. 
И тут, когда из-под кружевной несуразности вывалилась копна рыжих волос, я сразу поняла суть проблемы Несмеяны.
Редкий рыжий индивид бывает настолько самоуверен, что считает себя неотразимым, или на худой конец красивым. Какое-то массовое заблуждение, основанное на детских стишках «рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой…».
В этот момент дверь отворилась, и на пороге возникло нечто в длинном до пят платье с бантом на заднице, сложенными перед грудью ручонками и в пенсне на цепочке – «старая дева» – картина маслом….
- Татьяна Васильевна, как можно? Босая, в одной рубашке, без чепца. А это кто?
Вытаращив глаза, я в оцепенении смотрела на это пугало. Средневековье какое-то. Ни фига себе замашки у хозяина.
 Опомнившись, перевела взгляд на Несмеяну. Похоже, та собиралась отчитываться перед этой фурией. Естественно я не могла этого так оставить. Крепко взяла Несмеяну за руку и подошла к мадмуазели так близко, что та сделала несколько неловких шагов назад.
- Я ее подруга. Вы сами сказали, что она опаздывает на прием, так что позвольте нам отчалить в гавань…
У старой девы отвалилась челюсть, пенсне свалилось с носа и закачалось на цепочке. Она беспрекословно прижалась к стене, давая нам дорогу, да так и не произнесла ни слова пока мы не вышли из комнаты.

Тут, моя Несмеяна, словно очнувшись, подхватила подол своей длинной рубашки и помчалась вверх по лестницам и переходам с такой скоростью, что я едва за ней поспевала.
Мы ворвались в ее комнату и с хохотом повалились на кровать.
Я прыгнула прямо на середину. Перевернувшись в воздухе, врезалась спиной в мягкую перину. Раскинула руки и ноги, и прибалдела, жмуря от удовольствия глазки.
Кровать у Несмеяны была потрясающая.
У-у-у!!!
Это была кровать, о которой мечтают, наверное, все девчонки на свете - квадратная, под высоким балдахином, резные столбики которого, проглядывают сквозь облака кисеи. Потолок обит набивной парчой с вышитыми по синему небу, золотыми звездами, а тяжелые толстые занавески, наверняка дают ей выспаться по утрам.
Сказка. 1000 и 1 ночь, сразу начинаешь чувствовать себя Шахерезадой Иванной.
Комната вообще была обставлена под старину – дурацкий прием новых русских придать своей жизни налет аристократической элитарности. И похоже отца Несмеяны в этом глючило на всю катушку…


- Ты видела, какое у нее было лицо? - Несмеяна захлебывалась смехом.
- Ага.
- Здорово ты ее. Мне бы так научиться.
- Ерунда. Ну да ладно, давай одевайся. А то время идет. Может и я еще по своим делам успею.
- Ты уйдешь?
- Естественно.
- Мне бы очень хотелось с тобой по настоящему подружиться.
- Не думаю, что это понравиться твоему папашке. Я не голубых кровей. Да и мы с тобой, похоже, слишком разные. Я курю. Люблю кататься на мотоцикле. Мотаюсь по танцполам. Ну и вообще…
Несмеяна вдруг сразу перестала смеяться.
- Ты продажная женщина?!?!?!
- Я? Нет. С чего ты взяла? – Настал мой черед удивиться.
- Но порядочные молодые леди не могут себе этого позволить. – Глубокомысленно изрекло «само совершенство». Но тут же понизив голос и, хитро сощурив глаза зашептала: - Хотя я читала в одном французском журнале…

Несмеяна не успела закончить - в дверь постучали, и грудной женский голос произнес:
- Мон шер, Таточка. Ты готова? Уже скоро подадут машину. Поторопись.
- Уже почти готова, маман. Сейчас выйду. – Отозвалась Несмеяна и бросилась к тюку тюли и атласа висящего на спинке кресла.
Несмотря на мои опасения, никто так и не вошел.
- Ва-а-у, нормально, а моя маман обязательно бы вошла. – Удивленно протянула я, прислушиваясь к удаляющимся шагам. – Дрессировочка у вас тут.
- Помоги, - позвала Несмеяна. Я повернулась к ней, и тут меня чуть удар не хватил.
- Это что? - я тыкала пальцем в платье времен царизма, в которое пыталась залезть Несмеяна.
- Я так и знала, что тебе не понравиться… – Несмеяна была в отчаянии. – Но что мне одеть? Что? Что? Все остальное еще хуже. – Она распахнула шкаф и вышвыривала оттуда одну такую же тюль за другой.
- Слушай, - пытаясь совладать с осипшим вдруг от страшной догадки голосом, спросила я. – У вас, что все так одеваются?
- Как - так?
- Ну, вот в такое барахло с оборками.
- Между прочим, почти все это «барахло» из Парижских домов мод. Не все француженки могут себе такое позволить. Это самые последние модели этого года. – Несмеяна была задета за живое.
- А этот год… он… он который по счету? – Спросила я и даже зажмурилась
- Год?
- Да!
- 1910.
- Не-е-ет, - простонала я, чувствуя, как мутнеет в голове.
- Почему нет? Что с тобой? Тебе плохо?

- Татьяна, это возмутительно, - мужской голос заставил Несмеяну вздрогнуть и выбежать вон из комнаты. – Боже она еще не причесана. Мадмуазель Эльвира, как Вы это объясните?
Шум, голоса за дверью, постепенно удалялись.

Еще минут двадцать где-то была слышна беготня, крики. Потом за окном взревел мотор автомобиля, словно тот был без глушителя, что-то сдвинулось с места и, грохоча по камням, удалилось. И минут через пять, наконец, все окончательно затихло.


Беспрерывно щипая себя за руку, я поднялась, и с трудом переставляя вдруг ставшие непослушными ноги, подошла к окну.  Слегка отодвинула занавеску.
Кошмар стал реальнее.
Каменная мостовая, Фонари как на Арбате. Прохожие словно сошедшие с картинок из учебника истории, не спеша, прогуливались по тротуарам большой улицы, лишь отдаленно напоминая знакомые очертания Тверской.
Повеяло древностью, наверное, из-за того, что повозок запряженных лошадьми и навозных лепешек было гораздо больше, чем машин и масленых пятен на дороге….

«Это все не правда. – Вертелось в голове. – Такого в жизни не бывает. Надо идти вниз и попытаться все разузнать. Может там эта – дырка во времени. Раз все в подвале началось, значит там и ответ».
Тихонько отворив дверь, выглянула в коридор. Никого. На цыпочках спустилась по лестнице вниз. Никого не встретила и даже не заблудилась.
В комнате, где мы встретились с Несмеяной, было темно. Мадмуазель потушила все свечи - быть ей пожарником.
Пошарила вокруг себя рукой. Не-е, так не пройти. Темно. Выудила из кармана зажигалку. Тут же нашлась и свеча. Дело пошло.
Подошла к тайной двери. Прислушалась.
Тишина.
Поплевала через оба плеча.
Нет, я не суеверная - это так, на всякий случай, и всем телом налегла на дверь. Тяжеленная, разбухшая она все же поддалась. Нехотя так, вроде как одолжение сделала. И опять темнота. Жутко так, неуютно, но выбор то не большой. Или все узнать или с Несмеяной всю жизнь плакать и вышивать крестиком.
Посветила на пол.
Нет, мертвеца уже не было. Только кровь повсюду. Стараясь не наступать в чернеющие лужи, пересекла комнату и открыла следующую дверь. Это оказался коридор, и на другом его конце было заметно светлее. Где-то там горел огонь.
«Как мотылек на пламя» – подумала я про себя и побрела на свет.
Дошла до угла, поднялась по каменной лесенке, там оказался еще один коридорчик, но уже маленький и совсем светлый. Из комнаты, в которую он вел, лился поток света…
- Мадам, Ваш человек доставил нам массу хлопот, -  послышался из-за угла «гадкий» голос
- Вы имеете в виду Петра Лопухина?
- Именно его.
- Весьма сожалею, г-н Бадмаев, но он единственный человек из моей группы, кто имеет доступ в дом губернатора. А это было Вашим непременным условием. Не так ли?
- Увы, да. Подобраться к этим господам на улице или на службе нет никакой возможности, их слишком хорошо охраняют.
- Ну, вот видите. И хотя Петр Сергеевич, человек в нашем деле случайный, временный, не грех воспользоваться его возможностями и титулом.
- Возможности всегда даются не тем, кто в них нуждается – это жизненный парадокс, - пробубнил себе под нос мужчина.
- На мой взгляд - силен те тот, кому дали, а тот, кто взял сам. Однако, меня больше беспокоит другое.
- Что именно?
- То, что Вы задумали. Генерал-губернатор, губернатор, директор Департамента полиции – это даже не пара золотопромышленников. Вся полиция города будет на ногах, пока не сыщутся концы этого дела. А может, даже поднимут военных…
- Обязательно поднимут, мадам. И это как раз и входит в наш план…А полиция будет рыть носом землю в любом случае. Но выбора нет. Если мы сейчас не остановим этих лживых патриотов - масонов всех лож, они уничтожат Распутина. Эти одиночные выпады в его сторону, что прозвучали на их Всемирной Ассамблее в Брюсселе – только начало. Они не успокоятся, пока не выживут его из доверия семьи, а такой доступ к власти, который открыл Распутин, восстановить будет невозможно.
- Я слышала он уже в опале. Царю со всех сторон шепчут о его грехах и пороках. Его все ненавидят.
- Еще бы. Духовенство пять лет назад объявившее его пророком и чудесным спасителем, теперь обвиняет Распутина в ущемлении своих интересов. Великий князь Николай Николаевич возглавил придворную антираспутинскую партию, масоны брызжут слюной доказывая его связи с германской разведкой – царю сложно не замечать всей этой шумихи.
- Так ли далеки от истины эти обвинения? – усмешка очень отчетливо прозвучала в вопросе женщины.
- Французское влияние ничуть не лучше, немецкого, а скорее хуже, губительнее для России. Русские дипломаты, состоящие в ордене, отстаивают на международной арене позицию Франции, стремящуюся к реваншу за поражение в войне с Пруссией. Где же их патриотизм и любовь к Родине?
- Во всем политика. – Устало вздохнула дама
- Европа за последнее время стала очень узкой постелью, для  алчущей стаи монархов и политиков. Каждый тянет одеяло на себя, не стесняясь в средствах. Поэтому политикой сейчас отравлено все – вера, дружба, любовь. Жизнь самых простых людей воняет политикой, не меньше чем кабинеты министров и правительств. 
- И все же Ваше решение, Ваш  приговор, мне кажется, излишне суров. Да и невинные могут пострадать.
- Что ж я готов к этой жертве, - прогнусавил возомнивший себя богом Бадмаев. -  Даже если двое, трое погибнут – не беда, потому что тысячи испугаются, а напуганными управлять легче. Я не так ужасен на самом деле, каким мне приходиться быть. У каждого свой крест. У Вас свой, у меня свой, у Распутина свой, у царя свой. А чей горше и тяжелее нам ли судить?
- Что ж Вам виднее. Однако, чем бы не закончилось это дело – мы с Вами незнакомы. И еще. . .
- Да?
- Меня не может не волновать вопрос о компенсации за услуги. Надеюсь, Вы не забыли о своем обещание представить меня самому «Зеленому».
- Я не забываю своих обещаний, мадам. Однако и я Вас предупреждаю, что он человек непредсказуемый и встреча с ним может быть не безопасной.
- Не пытайтесь меня застращать – я не из пугливых, и добиваюсь своего любыми путями, - дама выделила голосом последние слова, а потом уже совсем обычным голосом попрощалась с хозяином и, судя по шуршанию платья и цоканью каблучков по каменным плитам подвала -  удалилась…

Я решила осторожно выглянуть из-за угла…
Дама уже ушла. Посреди комнаты стоял мужчина, опустив голову на грудь и сцепив пальцы рук на уровне груди. Он долго стоял так, не шелохнувшись, словно каменное изваяние. Я уже было начала сомневаться - живой ли он. Может это восковая скульптура.
- Безумная старуха. - Вдруг зло прошептала изваяние. – Хотите увидеть «Зеленого»?  Что ж извольте мадам, только это будет последнее, что увидят Ваши глаза, потому что Зеленого не видел никто.
- Почти никто. А точнее никто не знает, что под этим именем скрываешься ты сам.
Тихий, спокойный голос, произвел эффект взорвавшейся бомбы. Бадмаев вздрогнул так, что едва не упал на пол.
Даже у меня от неожиданности дрогнули колени, и я непроизвольно присела. А когда увидела, как от противоположно стены, куда меньше всего доходил свет от горящей при входе лампы, отделилась тень и, сделав пару шагов в центр, остановилась прямо напротив Бадмаева, прикидывающегося памятником самому себе, даже схватилась за сердце - испугалась, что выскочит.
- Григорий, как ты напугал меня. Как ты попал сюда? – с трудом переведя дыхание от страха, спросил глава запугавшей всех секты.
- Что ты задумал? – вопросом на вопрос отозвался «призрак».
- Тебя не должно это беспокоить. Чтобы я не сделал, это будет сделано от моего имени и не коснется твоей святости.
- Невозможно быть святым среди греха и порока, и я уже не надеюсь спасти свою душу… 
Одетый в черное с головы до ног, завесив лицо длинными черными волосами, этот человек производил бы довольно мрачное впечатление, если бы не дивный голос, который словно мягкий бархат приятно обволакивал тело и разум.
- Почему ты не в Питере? Ты передал печать Чингисхана царице?
- Нет.
- Почему?
- Меня не пустили к семье. Николай сердит на меня и не хочет видеть.
- Это Джунковский. Я слышал, что он пишет обвинительную бумагу на тебя и собирается представить ее императору. Он ненавидит тебя.
- Может быть. Время и Бог рассудят.
- Время – это слишком долго. Твоей жизни может не хватить, что бы оправдаться перед царями.
- Я не собираюсь оправдываться. Я – не виновен. Возьми ПЕЧАТЬ. Пусть она храниться у тебя. Мало ли что может со мной случиться…
- Как оно замечательно красиво, - со вздохом протянул Бадмаев. – От него исходит сила. Ты чувствуешь?
- Нет. У меня много своей.
И тут же без всякого перехода спросил: 
- Ты готовишь кровавую кашу на вечер?
- Нельзя быть таким терпеливым к своим врагам, Григорий. Они поплатятся за то, что начали против тебя террор.
- Поэтому ты решил ответить тем же – террором.
- Око за око.
- У тебя ничего не получиться.
- Почему?
- Сила против тебя.
- Ты пророчишь? Куда ты? Постой? Ответь мне. . .


Было слышно, как Бадмаев выскочил в коридор, пытаясь догнать собеседника...
Плохо соображая, что вообще-то делаю, я тихо вышла из своего убежища.
Почти пустая комната. Стол, две лавки, небольшой шкафчик в углу. Стало заметно темнее. Светильник в лампе еле тлел. Но даже этого света хватало, чтобы осветить горящую на столе капельку крови.
«Печать Чингисхана», как его назвал местный злыдень, на деле оказалась кольцом.
«Кто бы мог подумать, что Чингисхан был нацистом! – подумала я. - Нет, правда. Перстень был с изображением самой настоящей свастики, а внутри рубин, словно кровавый глаз. Вот тебе и «солнечная птица» - скорее черный паук».
Оригинальное. Оно чем-то приковывало взгляд, и его трудно было не то что вернуть, положить на место, а просто выпустить из рук. Я подумала и решила не сопротивляться – «все равно ведь сон, тем более оно тут по ходу никому пока что не надо было…»
Едва успела отступить в свой коридорчик. Как в комнату опять кто-то вошел. Я заглянула в комнатку одним глазом.
Бадмаев вернулся растерянный и злой одновременно. Даже не взглянув, на то место где лежало кольцо, уселся на пол и, закрыв глаза начал бубнить себе под нос какую-то тарабарщину.
«Медитирует чувак - сразу въехала я в происходящие, - это надолго. Та-а-к, граница на замке и здесь не пройти, надо искать другой путь».
Пришлось ретироваться обратно в свой подвал, а потом наверх в Танькину комнату.

Пока поднималась по лестнице, все думала:
«Чего это такое я сейчас видела?
Эта тетка кто? Та Субботина-революционерка, о которой говорил в подвале Бадмаев с этим двуличным Александром Федоровичем, который то ли масон, то ли тибетский сектант. А может то и другое разом. И что это они задумали? 
А этот – Григорий, что еще за ком с горы. Уж не Распутин ли часом? Точно… Это он царскую семью под себя подмял.
Какая царская семья? С какого перепугу? Их же расстреляли давно. И Распутина тоже, кстати, зарезали, застрелили еще раньше. Ой, мамочки, где я-я-я???»


Опустошенная, без единой мысли в голове я присела на краешек кресла, рядом с роскошной Танькиной кроватью. Взгляд уперся в старинную лампу под жутким пузырчатым абажуром. Решила, что нет, так не пойдет, глаза лучше закрыть.
Посидела так.
Ничего.
Легче.
Забралась в кресло с ногами. Стала успокаиваться и думать.
Думала, прикидывала так и эдак, и решила, что этого быть не может, а значит, я либо сплю, либо без сознания.
Сунула руку в рюкзак, что так и болтался на плече, достала плеер, одела наушники и расслабилась.
Если не открывать глаза, то вообще клево - тепло, уютно, знакомые звуки музыки расправляют сжавшееся с перепугу сердце.
Совсем скоро пришла в себя окончательно, открыла глаза и решила - сплю значит сплю, а раз пока не просыпается, значит, посмотрю этот чудной сон дальше.
«Сон» не заставил себя долго ждать…


Продолжение следует…