За Гранью часть третья

Что-то ударилось о стекло окна, что выходило во двор дома.
Затем еще и еще.
«Наверно гуси-лебеди за мной прилетели» - сама для себя сострила я и выглянула в окно. Но внизу, под окном стоял не лебедь и даже не гусь, а какой-то гадкий утенок.
Щуплый, длинный как жердь индивид. Рыжий брат-близнец Несмеяны. На нем был черный костюм местной эпохи. Короткий пиджак с двумя хвостами. В таких сейчас еще дирижеры ходят, да тусовочная элита.
Наверное, думают, что такой костюмчик сразу сделает их лордом, пэром или типа того, а того, что похожи на стадо пингвинов, озабоченных чистой манишек - не замечают.
 Степенно прохаживаясь по паркетным залам, выгуливают свои капиталовложения - шедевры пластических операций, живые витрины дома мод и ювелирных магазинов. При этом, важно сообщая, друг другу последние новости о погоде и по секрету, делятся тайнами, которые знают все и сплетнями которые уже никого не удивляют.
Смешно и глупо.
Старье – одним словом.
Но Рыжий на пингвина еще похож не был,  пузо еще не наел, а потому выглядел еще нелепее - этакий больной пингвин-дистрофик.
Похоже, он знал, что не красавец и ужасно неловко этого стеснялся. Видимо как раз для того, чтобы казаться более привлекательным он снял пенсне, оно  болталось у него на ухе, и подслеповато щурясь, вытянувшись в струнку мне навстречу, залопотал.
- Татьяна Владимировна, добрый вечер. Как хорошо, что я застал Вас дома. Простите бога ради, что осмелился обратиться вот так, через окно. Но в парадной боялся столкнуться с Вашим батюшкой. А мне непременно надо с Вами переговорить, и обязательно наедине. Вы не сердитесь?
Я энергично помотала головой. Рыжий с усилием сглотнул, встал на цыпочки, как будто это что-то меняло или приближало его ко мне, и театрально на весь двор зашептал.
- Я очень обеспокоен Татьяна Владимировна. Зная, как Вы по-доброму относитесь к моему брату Пьеру, я счел необходимым Вас предупредить. В последнее время я стал замечать, что он сам не свой. Плохо ест, совсем не спит. Мечется по комнатам, а потом срывается и куда-то исчезает. Мне чудилось самое страшное, что он увлекся курением опиума и прочей гадостью. Но действительность как всегда оказалась гораздо страшнее. Сегодня днем уйдя куда-то ненадолго, он вернулся сам не свой. Заперся у себя в комнате и все рвал, жег какие то бумаги. Затем вышел. Собрался, было уйти, но словно решившись на что-то, подошел ко мне и признался, что по дурости - толи от скуки, толи от сверх деятельности натуры связался с революционерами. Хуже того с бомбистами. Поначалу он воспринял все это как азартную игру. Но игра начала превращаться в бойню, а его поставили перед фактом - либо он с ними и делает, что они укажут, либо смерть. Вы знаете сегодня бал у вице-губернатора Владимира Николаевича, Вы же туда тоже собираетесь?
Я опять кивнула головой и по пояс высунулась в окно, что бы лучше слышать.
- Так вот, - торопливо продолжил Рыжий, - эти, революционеры, предложили Пьеру пронести туда бомбу, и взорвать ею всю элиту столицы. Пьер естественно не согласился, тогда они пригрозили ему скорой расправой, но так как разговор состоялся в людном месте, они не смогли ничего с ним сделать там же, на месте. Ему удалось убежать от них и пробраться домой. Он собирался идти в полицию, но решил сначала рассказать все мне. Как он сказал «на всякий случай». Я тут же сказал, что пойду с ним, и попросил минутку подождать идти в полицию в таком виде, как-то нелепо. Я ведь тоже собирался на бал и задержался лишь оттого, что ждал его, Пьера. Но не успел я войти к себе, как он выбежал на улицу… Услышав, как перед домом остановился экипаж, я выглянул в окно и увидел, как двое мужчин подхватили его под руки, насильно усадили в коляску, и увезли неведомо куда…
- Плохо дело. Они взяли его в заложники. – Сказала я, забыв, что я выдаю себя за другую. – Однако теперь многое становиться понятным….
Рыжий отпрянул от окна, словно отброшенный гигантской волной.
- О Боже! Кто ВЫ?
- Друг.
- Чей?
- Татьяны Владимировны твоей. А значит и твой. Кто мне не враг, тот друг. Но сейчас не об этом. Спасать их надо. Мою Владимировну - она уже на бал укатила и твоего Петьку. Если конечно еще не поздно.
- Но как?
- Подожди, я сейчас к тебе спущусь. Ты на колесах?
- Что? А да, у меня экипаж.
- Жди. Я мигом.

Втянув себя обратно в комнату, я подбежала к шкафу, схватила одно из Танькиных платьев, свою сумку завязала все это в узел из скатерти, отрезала от гардин длинный шнур, который декоративным кантом опутывал занавески и, привязав его к ножке кровати, стала осторожно спускаться по нему из окна.
Рыжий оторопело уставился на меня, и так закаменел от увиденного, что даже пришлось на него прикрикнуть. Только после этого он догадался натянуть веревку, потом принять узел с вещами, а чуть позже и меня саму.
По его виду я поняла, что сейчас он примется ахать и охать, по поводу столь странного способа покидать дом, поэтому, не дав ему даже раскрыть рта, я потащила его к экипажу – эдакая, закрытая кожей колымага, возничий с которого за время моего спуска тоже превратился в соляной столб.
- Хватит уже на меня пялиться, - рассердилась я на Рыжего. – Время - деньги. «Цыгель, цыгель. Ай-лю-лю». Поехали давай.
Рыжий послушно сказал кучеру: – Пошел. - И мы мелко затряслись по булыжной мостовой.
- Как мне вас называть, мадмуазель? – Наконец сообразил, что сказать Рыжий.
- Машкой меня зовут. Мария Николаевна.
- Очень приятно, Мария Николаевна. - Рыжий сделал попытку привстать и поклониться. Не вышло. Плюхнулся обратно и кажется, ударился головой о заднюю стенку. Сконфузился и, ограничившись наклоном головы, представился сам. – Михаил Сергеевич . . .
Наверное, еще хотел фамилию назвать и титул, но я перебила.
- Отлично Мишань. А теперь помоги-ка мне вот это нацепить, - и я вытащила из тюка платье.
- Как? – Похоже, он был в ужасе.
- Ну, тебе, наверное, виднее как. Я такой фасон не ношу. Так что как-то надо изловчиться.
- А зачем?
- Ты считаешь, что меня на этот бал вот в таком виде пустят? – Я сняла с колен платье и показала глазами на широкие с порезами джинсы, короткую майку и голый пупок.
Рыжий икнул и промолчал.
- То-то и оно. – Констатировала я. – И давай договоримся - удивляться, расспрашивать кто, что и откуда - будем после.
- О`кей?
- Хорошо. А нам, что на бал нужно?
- Ну конечно. Куда же еще?
- Но это в другую сторону.
- Так поворачивай.
- Но разве нам не нужно обратиться в полицию?
- В полицию конечно же нужно, но не сейчас, - прокряхтела я, путаясь в юбках платья, натягивая его прямо поверх одежды. – Ну, помоги же, видишь, мучаюсь, потяни юбку сзади. Во-первых, полиция в России никогда ничего быстро не делала, а время не ждет. Во-вторых, что ты скажешь, когда придешь к ним?  Мол, в таком-то доме бомба ахнет, а они - откуда знаете, а ты – мне брат сказал. Ну и где твой брат после этого окажется? В тюрьме или на виселице, как «декабристы». Нет, надо все по уму сделать, а для начала посмотреть, что там к чему. Так что у нас получилось. Кофту придется снять. Торчит. Да?
- Да немного выглядывает. Особенно рукава и декольте.
- Ну, отвернись тогда. Я сейчас.
Ковыряясь с платьем и изрядно при этом, потея, я мрачно ругала про себя изобретателя всего этого кошмара. Закончив надевать платье, я была похожа, на облитую водою мышь,  однако Рыжий, после того, как ему пришлось, это платье сзади застегивать на миллион крючочков, вспотел еще больше.
Пыхтя как паровозы в душной крытой коляске, мы за двадцать минут управились с тем, на что приличная дама потратила бы часы.
 А еще надо было что-то придумать с волосами. Хорошо, что с собою был лак для волос. Начесала их, что бы сделать видимость обилия волос, Рыжий сказал, что стрижки в свете – не очень.
В это время коляску тряхнуло так, что Рыжий свалился на пол, потому что сидел на самом краешке, освободив мне место для творчества, а я свалилась на него, потому что, начесывая кудри, естественно не держалась.
   С улицы послышался шум, ругань, щелканье кнутов, конское ржание.
- Что это? - спросила я, пытаясь подняться в неудобном платье.
- Колесами с кем-то сцепились, - ответил рыжий, выковыриваясь из-под меня, понимая, что самостоятельно, я встать не смогу. – Видимо уже подъезжаем, экипажей много, вот и не могут разъехаться. Всем же вперед надо.
- Пробка - это понятно, - сказала я, рассматривая в зеркало испорченную прическу, - может и так сойдет?
- Я сейчас, - промолвил загадочный Мишель и выскочил из экипажа.
Пока его не было, я успела подкрасить губы, поправила тушью ресницы. Румянить щеки не стала, и так от духоты была красная, как перец. Рыжий вернулся с небольшим букетиком искусственных цветов в руках.
- Живых что ли не нашлось? - Спросила я, протягивая руку к цветам.
- Это для прически, - ответил мой кавалер и, отобрав расческу, принялся, словно в цветочном горшке, рассаживать в моих волосах розочки и незабудки.
Закончив, молча протянул мне зеркало.
- В общем, мне нравится. – Успокоила я новоиспеченного стилиста, который от похвалы из красного стал просто пунцовым. – Что-то такое космическое. Клумба в Магелановом облаке. Пошли.
Коляска остановилась перед шикарным трехэтажным домом, с высокой лестницей, колоннами, ковровой дорожкой и шустрящими между гостями лакеями. Здесь Рыжий взял инициативу в свои руки. Когда лакей открыл дверцу, сам вышел первым, потом весьма галантно вытащил меня.
Ощущая себя в дурацком платье неуклюжей гусеницей, постоянно напоминая себе о прямой спине, поднятом подбородке, мелком шаге я медленно взбиралась на эшафот по отполированной до блеска гранитной лестнице, покрытой ковровой дорожкой, что вела в главную залу.
Эшафот же маячил впереди в виде хозяев дома, встречающих собирающихся на праздник гостей. Стараясь в точности повторять все, что делает впереди идущая дама, я взяла Рыжего по руку и когда пара раскланявшись с хозяевами, пошла в залу, стараясь изо всех сил, изобразила подобие реверанса. Благо под платьем у меня были устойчивые ботинки, а не туфли на каблуке, в которых подобный маневр точно бы не удался.
По напряженному локтю, на котором лежала моя рука, я чувствовала, как напряжен представляющий меня хозяевам кавалер, не знающей чего ожидать от такой как я мисс «Неизвестности». Но я была на высоте.
Пока Рыжий обменивался любезностями с принимающей стороной, я глупо улыбалась, застенчиво придвинувшись к нему. Видимо, желая хорошенько рассмотреть меня, хозяйка затеяла какой-то разговор, но о чем они говорили, я так и не услышала, потому что отвлеклась, увидев в это время Несмеяну, прогуливающуюся по комнатам с пышнотелой дамой.
Наконец Мишель отделался от расспросов, благо сзади подпирали новые гости, и мы посмешили в зал.
Увидев меня под руку с кавалером, спешащую к ней на встречу Несмеяна не то, что удивилась, она просто выпала в осадок.
Отделавшись по быстрому от дамы, она двинулась к нам. Встретившись посередине зала, и расцеловавшись, словно старые знакомые, мы отошли к стене, и там Мишка быстренько пересказал ее всю историю, выслушав которую Несмеяна побледнела, попыталась было упасть в обморок, но я строго сказала ей,  что сейчас некогда, и она передумала.
- Какой ужас. Здесь все так мило и ничего не предвещает беды. Скоро будут танцы, а как стемнеет, губернатор обещал представить невероятно красивый фейерверк.
- Вот что-что, а фейерверк сегодня будет в любом случае. Вопрос лишь в том, будет ли на него кому посмотреть, – вернула я Несмеяну с небес на землю. – Надо что-то сделать, чтобы Пьера с террористом не пустили в дом, а дальше проще – руки за спину и «встать – Суд идет».
- Что? – не понял Мишка.
- Не вникай, - отрезала я.
- Я думаю, что надо предупредить папа. Он обязательно что-то придумает. Сейчас он внизу с твоим дядей, кивнула она Рыжему, ожидают генерал-губернатора. Я его сейчас найду.
- А что ты скажешь, откуда тебе обо всем этом стало известно?
- Придумаю, что-нибудь.   
 
Но ничего придумать Несмеяна не успела. Мы вдруг увидели, как изменилось лицо Мишеля, стоявшего лицом к входу и обернулись.
В зал входил очередной щеголь, которых здесь было немеряно, в сопровождении мрачного вида молодого человека.
- Пьер. - Прошептала Несмеяна, и по ее глазам, вспыхнувшим от радости и тут же потухшим от ужаса, я поняла, что это он и есть – красавец разбившей ее сердце, а не просто брат Мишеля, которого она хорошо знала.
Оба вошедших молодых человека были бледны. Но если по лицу Пьера разлилась, что называется мертвенная бледность, то его спутник, был бледен той пятнистой бледностью фаталиста, что говорила о его безучастности ко всему, всем и самому себе в том числе.
Скоро Пьер тоже заметил нас. Одними губами он произнес слово БОМБА, и погладил себя по сюртуку.
Татьянино «А-а-х» мы пропустили мимо ушей, потому что Пьер опять сказал БОМБА и показал глазами на своего спутника.

Казалось, что хуже уже быть не может, но хуже стало почти тут же.
По залу пробежал легкий озноб, и все придвинулись поближе к дверям.
Весть о том, что наконец-то подъехал Генерал-губернатор, мгновенно разнеслась среди присутствующего бомонда. Дамы в возбуждении принялись энергично обмахиваться веерами, мужчины нервозно переминались с ноги на ногу.
Негромкие шаги по лестнице. Преувеличенно радостный голос встречающего почетных гостей хозяина. Все это мелькало для меня где-то там, на втором плане. Я как завороженная смотрела на спутника Пьера.
Тот, не спеша, вполне обыденно,  достал сигарету и потребовал, что бы наш бедолага зажег спичку, что бы якобы прикурить, при этом чем-то небольшим, умещавшемся в его правой руке, террорист упирался Пьеру в бок.
Сказать, что в тот момент на горе-революционере не было лица, значит, ничего не сказать, оно просто как бы отклеилось и съехало вниз. Дрожащие пальцы одну за другой ломали спички, что безмерно злило его спутника, и тот, уже не переставая, тыкал Пьера в бок, от чего тот всякий раз морщился от боли.
Понимая, что сейчас все и всех здесь проглотит море огня я, тем не менее, не могла даже шевельнутся.
Наверное, испугалась.
Не каждый день вот так в десятке метров от себя видишь террористов, готовых взорвать мир, в котором в данный момент находишься именно ты.      
И тут… 
Я даже вздрогнула от неожиданности и, наверное, от этого очнулась, через весь зал, едва ли не бегом, к сладкой парочке устремилась… да, да, да наша Таня, что обычно громко плачет, а здесь….
Увидев свою любовь в опасности, она тараном устремилась ему на помощь. Подойдя к Пьеру Несмеяна, кокетливо стукнула мрачного типа по руке, освобождая тем самым любимого из плена.
Тот на миг растерялся и отпустил свою жертву. Этого было достаточно Татьяна, тут же оттерла их друг от друга.  Она тихо шептала что-то Пьеру на ухо, бросала вопросительно-наивные взгляды на бомбиста, беззаботно смеялась и с ленивой грацией тигрицы вроде как обмахивала себя  веером, на деле же  загораживала себя и Пьера от любопытных взглядов, которые уже начали бросать на них собравшиеся.
Террорист оказался в довольно затруднительном положение. Понимая, что девица ни за что не отдаст его заложника, в руках которого к тому же остались спички, он рыскал по сторонам растерянным взглядом.

Но с этого момента события начали развиваться столь стремительно, что мозг успевал просто констатировать увиденное, но никак не анализировать происходящее.
Неожиданно у  одного из раскрытых окон залы, возник слуга, что до этого прохаживался со свечой на подносе, давая возможность прикурить всем желающим. Теперь же чтобы не помешать шествию он скромно задвинулся подальше от прохода.
Бомбист тоже увидел его и устремился к своей новой цели, хотя это значительно удаляло его от прохода, по которому уже входил в зал генерал-губернатор со своей многочисленной свитой из первых мужей города.
Ситуацию, которую, казалось бы, удалось разрулить Таньке, снова обострилась.
За террористом тут же выдвинулся Рыжий, но толпа собравшихся гостей, стояла столь плотно, что у того не было ни малейшего шанса перехватить бомбиста по пути к огню.
 Я смотрела, как этот рыжий мотылек летит в самое пекло, и не знала что делать…
 Рыжий в этом чужом мире был, после Танюхи, единственным близким мне человеком и естественно за него вдруг стало страшно.
Бомбист между тем уже добрался до свечи, но поджег, как и следовало ожидать вовсе не сигарету, а небольшой шнур торчащий из кармана.

 «Зачем, зачем он продолжает идти туда, там же сейчас море огня и гора трупов? - крутился в голове один, единственный вопрос. - Что он задумал?»
И вдруг…
Еще, не зная, правильно ли я разгадала план рыжего безумца я, тем не менее, извиняясь направо и налево, начала протискиваться поближе к проходу, постоянно наблюдая за происходящим у окна.  И прибавила оборотов, когда увидела, что террорист уже начал расстегивать пуговицы сюртука, видимо, собираясь его снять, и кинуть через толпу на головы сиятельных господ, беззаботно идущей в центре залы.
 Бесцеремонно растолкав, последнюю преграду из стоявших передо мной девиц я выпорхнула, как мне хотелось бы верить, в проход перед высокопоставленной свитой.
В голове махом пронеслось несколько вариантов - как отвлечь на себя внимание всех.
Можно было бы как в кордебалете прыгнуть на руки идущим мужчинам, но где гарантия, что эти «пеньки» поймают меня на лету, а если и поймают, то не уронят.
Еще можно было раненым лебедем свалиться им под ноги, но мне всей такой самой из себя, как-то совершенно не хотелось валяться, на истоптанном сотней ног полу. Оставалась одно…
Выйдя из толпы, прямо перед генерал-губернатором и, влюбленным взглядом посмотрев в его безмерно расширившиеся от удивления блеклые очи, я свалилась без чувств, метя попасть ему прямо в руки.
Чтобы не свалиться самому, от падающего ему на грудь тела, губернатор подхватил меня и… попался надолго.
Трудно описать поднявшийся тут переполох и суету.
Заохали, стоявшие поблизости, мужчины, зло зашипели женщины. Жена же генерал-губернатора, беря с меня пример, тоже свалилась в обмороке, но в отличие от меня по-настоящему.
Стоящие, в задних рядах любопытные напирали, пытаясь выяснить у впередистоящих, о том, что произошло.
Какие-то руки пытались меня поднять, кто-то еще совал мне под нос какую-то гадость, от запаха которой я всякий раз вздрагивала, но глаз так и не открывала.
Намертво вцепившись в рукав губернаторского мундира, я не подавала признаков жизни, до тех пор, пока внизу не раздался сильный взрыв.
После которого всем стало как-то не до меня и моего обморока…
 
Едва улеглось эхо от грохота разорвавшейся на улице бомбы, как вслед за ним грянул второй, третий и началась такая канонада, словно мы попали под артиллерийский обстрел.
Однако вместо стонов раненых и криков умирающих, повсюду были слышны радостные возгласы, смех и аплодисменты.
«Мир сошел с ума» - решила я и, открыв глаза, огляделась вокруг себя.
Но вокруг никого не было. Весь народ, прилипнув к окнам, радовался рвущимся на улице «шутихам» и «петардам».
Каждый новый взрыв салюта, фейерверка – называйте, как хотите, вызывал бурю ликования и восторга у собравшихся на балу дам и кавалеров.
Народ был не в состоянии отвести взгляд от красочного зрелища, а я ничего не видела, кроме того места, где еще пару минут назад стоял Рыжий, а сейчас посреди груды разбитого стекла лежало скрюченное тело моего кавалера.
Страшная картина.
Понятно, что Рыжему удалось-таки выкинуть террориста через окно, но взрывная волна все-таки накрыла его.
 Я подбежала к несчастному и, перевернув на спину начала тормошить его, пытаясь отыскать на шее пульс, который так легко находят играющие в кино актеры, и который никак не могла нащупать я сама.
В конце концов, бесцеремонно разодрав уже далеко не белоснежную рубашку, я упала головой ему на грудь…
Если бы не грохот фейерверка, продолжавшего снаружи, то народ нервно бы вздрогнул от моего радостного визга, когда прямо в ухо мне бухнули громкие удары часто бьющегося сердца….
Тут подошел какой-то мужчина. Скорее всего - доктор, если судить по тому, как быстро он нашел пульс на руке, оттянул нижние веки и деловито ощупал пострадавшего на предмет ран. Затем немного похлопал Рыжего по щекам и влил ему в рот что-то из фляжки.
Последние лучи заходящего солнца в этот момент упали на Рыжего и он показался мне совсем и не рыжим, а нежно золотистым, словно ангел. Почти тут же ангел открыл глаза, словно разбуженный солнышком и с удивлением посмотрел на меня, стоявшую перед ним на коленках и размазывающую по лицу слезы радости.
- Ну что Вы Машенька. Будет, будет уже. Все позади. Испугались, душа моя?
Мишель говорил неестественно громко, видимо его сильно оглушило, или он пытался перекричать уличную канонаду,  но от этих слов я взревела в голос и повалилась ему на плечо.
Сначала робко и весьма неловко он обнял меня за плечи, а потом прижал к себе так крепко, что я уже не смогла плакать, но еще долго всхлипывала и несла какую-то чушь.
Когда же я, наконец, успокоилась, он протянул мне свой платок, наверное, догадавшись, что свой у меня вряд ли найдется…

- Ну-с, молодые люди, - раздался сзади строгий голос, - а теперь извольте объяснить, что все это значит?
Рядом с нами стояли несколько мужчин. Все при сверкающих погонах и орденах на слегка припорошенных побелкой мундирах, что осыпалась с потолка после взрыва. И среди них Пьер и Татьяна, которую один из мужчин, скорее всего отец, пытался выпроводить вон, но она, вцепившись в Пьера не уходила.
- Оставьте ее Владимир Михайлович, - сказал губернатор. - Видимо это одна компания и мне хотелось бы выслушать их всех, прежде чем этим делом займется полиция.
- Во всем, что произошло лишь моя вина, – выступил вперед Пьер, нежно отстраняя от себя Несмеяну. – Я все объясню, вам господа и готов понести любое наказание за свое легкомыслие.
Я попыталась было задержать Мишеля, сделавшего шаг к брату, но тут же поняла, что это бессмысленно и смирилась.

Мужчины удалились в одну из задних комнат.
Мы же с Татьяной словно жены декабристов ожидали решения суда внизу, в столовой, за дверями которой стоял полицейский.
Сверху полились звуки музыки, и веселый беззаботный смех гостей – фейерверк закончился.
Нам, однако, было не до веселья.
Несмеяна нервничала.
Не в силах сидеть на месте, прохаживалась по столовой, задевая при этом то стол, то стулья. От этого снующего перед глазами маятника начала кружиться голова, а может от голода, а может курить хотелось.
Но сигарет не было, последнюю  стрельнули в клубе.
Еды тоже не наблюдалось, кругом одни сервизы, красивые, но не съедобные. Оставалось одно – остановить «маятник».
- Тань, - взмолилась я, - остановись хоть на мгновенье. Так нельзя. Давай поговорим.
- О Пьере? – Последовал моментальный вопрос.
- Ну, почему о Пьере? Давай о тебе.
- Что обо мне говорить. Я совсем обычная, простая, - Несмеяна присела рядом со мной. – С такими, как я мужчинам не интересно. Они любят таких как ты – острых, быстрых, бесшабашных. А я люблю приключения лишь в мечтах. Трусиха жуткая. Летаю себе в облаках, мечтаю о семейном, тихом счастье, думаю о смысле жизни, рассуждаю о людях и пишу стихи. Такие как я скоро вымрут, за невосстребованностью.
- Дуреха ты. Таких - не берут в космонавты, а замуж как раз очень и очень. Это мы - искрометы мечемся по жизни в поисках чего-то своего, абсолютно индивидуального.  И ребята чаще видят в таких не объект преследования, а просто друзей. Поэтому не бояться и не убегают, понимая, что ты не потащишь их под венец, даже если вы пару раз поцелуетесь. Но мы тоже ищем. И ищем, не переставая свою половинку.
- Так ты еще не влюблялась, ну, серьезно по-настоящему?
- Нет, но надеюсь, что еще не все потеряно. Мне ж не сто лет, а чтобы влюбиться много времени не нужно.
- Это точно. И ты знаешь там наверху мне показалось. . .
- А у вас с Пьером все будет в порядке. – Тут же перебила ее я. - Даже если его сошлют в Сибирь, ты будешь его ждать, или отправишь за ним следом. Вы обвенчаетесь, народите детей, и долгими зимними вечерами ты будешь читать ему свои стихи, в каком-нибудь таежном поселении. Кстати, какие стихи ты пишешь?
- Разные, - отстранено ответила Несмеяна, очевидно любуясь нарисованной мною картиной ее жизни.
- Хорошие?
- Себя оценить трудно.
- Тогда почитай. Я оценю
- Ладно, только если не понравиться - ничего не говори. Стихи, как дети, родителю за них больно.
- Заметано.

Сердце рвется в куски – боль,
Слезы катят из глаз – соль,
Для тебя – я ничто – моль,
Я с тобой холодна – роль,
Все мечтанья мои – ноль,
Как черно все внутри – толь,
Лучше б бедной была – голь,
И не знала б тебя – Поль.
 
- Ну, ты прямо как «калашник» содишь, очередью.
- Калашник?
- Это оружие такое. Мини-пулемет. Стреляет долго и часто, а пули находят цель далеко, далеко от стреляющего, а если не находят, то падают на землю и умирают сами.
- Грустно и так, и эдак.
- Точно, но «калашник» еще не изобретен, поэтому тебе больше подойдет сравнение с винтовкой Мосина или Монлихером.
Татьяна, наконец-то, заулыбалась, но в этот момент, полицейский, что стоял у дверей сообщил, что княжну Татьяну Владимировну Голицыну, просят подняться наверх.
«Вот тебе и Несмеяна - обалдела я, и посмотрела на Татьяну так, словно увидела ее впервые, - она и вправду княжна, да еще Голицына! Про Голицыных я помню, в школе проходили».
Княжна же зарумянилась, как девчонка схватила меня за руку, и мне ничего не оставалась, как пожать руку ее светлости, передавая ей тем самым как бы часть своей силы.
Плотно сжав губы, и гордо выпрямив плечи, княжна в сопровождении, то ли сторожившего, то ли охранявшего нас полицейского отправилась на допрос.
Выйдя проводить княжну до лестницы, а потом, возвращаясь в импровизированное КПЗ, я заметила кое-что оставленное полицейским на столике.
Пожалуй, это была первая хорошая находка за весь сегодняшний вечер…

Татьяна вернулась достаточно быстро, я еще не успела соскучится. Но это, наверное, из-за того, что я всегда умею себя чем-нибудь занять.
Не обошлось и на этот раз. Но, не зная о моем умении находить катастрофу даже в обычном чайнике - Несмеяна, схватилась за сердце, едва увидев мое лицо…
- Что с тобой, на тебе лица нет. Ты плакала? Тебя допрашивали? Пытали? – один, за другим посыпались ее вопросы.
- Да нет, ничего не случилось, все в порядке. О чем тебя спрашивали? Как там вообще?
- Ой, не знаю, но кажется все плохо. Пьер говорил о революционерах, продавших его секте с такими философскими догмами, что жить страшно, а потом не задумавшись отправившей его на убийство. Все делают вид, что не понимают о чем идет речь, а когда я заикнулась о «черном Бомпо», отец прямо-таки выкинул меня за дверь, обозвав круглой дурой, кидающейся словами, значения которых не понимаю. Все там сидят злые и растерянные одновременно и, похоже, не знают что делать. Дядя Пьера и Мишеля - Сергей Николаевич Трубецкой, профессор Московского университета, стоит за племянников горой, пытаясь доказать, что юные глупцы даже не понимают о чем говорят. И чтобы не болтали, что не следует, предлагает отправить их немедля за границу с глаз долой.
- Что ж его можно понять, дело то пахнет плахой. Какой ни какой, а заговор. Потому лучше быть глупым, но живым, чем умным с петлей на шее.
- Все это так, но с тобой-то что стряслось? Что здесь произошло, пока меня не было?
- Да ничего страшного. Помнишь, я тебе говорила, что курю.
- По настоящему, с дымными кольцами? - у княжны округлились глаза.
- Ну, в этом деле кольца, знаешь ли, не самое важное.
«Как же с ней тяжело, - в очередной раз подумалось мне, – семнадцать лет, а все как ребенок».
- Это же гадость. Брось. – Сочувственно посоветовала Несмеяна.
- Не могу. Подсела. У нас все курят. Тенденция на самоистребление. Ну, так вот. А сигареты кончились. Такие дела тут, а расслабиться нечем. Сижу здесь, а мне курить охота  – смерть, а тут на столике вижу, табакерка раскрытая стоит. Дай, думаю, папироску скручу, пыхну малость.
- Но ведь в табакерках нюхательный табак, его же курить нельзя.
- А я откуда знала. Это уж потом как попробовала поцыбарить, увидела, что он не дымит, не телится. Только тогда на коробочке прочла, что он нюхательный. А сколько его нюхать - черт его знает. Так я решила прямо из коробочки нюхнуть. Решила сколько надо столько и вдохнется... Во дура!!! Что тут началось… Чихала так, что думала мозги, внутри черепушки разбрызгаются. Минут десять надрывалась. Видела б ты меня тогда – лицо красное, слезы ручьем, соплей пригоршня. Кайф словила оттого, что чихать перестала. В голове пустота, на лице дурацкая улыбка. Отпад. Потом полицейский заглянул, глаза испуганные такие. Доброго здоровья пожелал и снова за дверь спрятался. Заглядывал, наверное, чтобы проверить, не загнулась ли я от чихания своего. Ну и результат не замедлил сказаться - нос распух, глаза красные. Как теперь на глаза людям показаться?
- Это, каким людям-то, Мишелю что ли?
- Почему Мишелю? Мне то что. – Сказала я, чувствуя, как предательски краснеют уши. - Он тебя любит, слышала бы ты, как он воздыхал перед твоим окном, думая, что это ты его слушаешь.
- Ага, рассказывай. – Усмехнулась Несмеяна.
- А тебе он совсем, совсем не нравиться? – спросила я с деланным равнодушием.
- Ты что? Нет, конечно. Он же рыжий.
- Уж кто бы говорил. – Тут же вздыбилась я, но Танюха захохотав, сразу бросилась мне на шею.
«Специально разыграла, мерзавка», - подумала я с нежностью и рассмеялась следом за нею.

Тут пришла моя очередь, идти на допрос.
Полицейский зашедший пригласить меня наверх, близко не подходил - косился издали.
Что ж его можно понять.
Явно ненормальная девица, то чихает, как сумасшедшая, то хохочет перед допросом.
В комнате, куда меня проводили, все было чинно и строго. Похоже, это был кабинет хозяина дома. Массивные кресла, стулья с высокими спинками, стопки книг и кипы бумаг, на огромном темного дерева столе, за которым в рядок расположились важные мужи города.
Ни дать не взять экзаменационная комиссия.
Будто мало меня в школе мучили - опять двадцать пять.
Мне указали на стул напротив стола, рядом с входной дверью. Я еще подумала: «чего так далеко-то, я ж не заразная».
Но спорить не стала.
Кое-как устроившись в своем платье-чехле на широком стуле, я стала ждать их вопросов.
Но деды молчали, словно воды в рот набрали и во все глаза рассматривали что-то на полу, под моим платьем.
«Нет, как вам это нравиться? Нормально?» – подумала я.
Потом самой стало интересно, чего это они там у меня там такое эдакое увидели - нагнулась и слегка приподняла подол платья, и… едва не расхохоталась, когда же из-под него показались мои увесистые «камелоты»,
Надо признать любопытство и удивление присутствующих были не безосновательны. Не сразу найдешься, что сказать девушки, у которой на ногах вместо бальных туфелек прототип пожарных башмаков…
Можно конечно было пошутить, что это новая модель обуви для верховой езды, и я прискакала на бал верхом на своей каурке, но решила, что это может быть чревато инфарктом одного из них…

Однако молчание затягивалась.
Меня сверлили глазами, то ли не зная с чего начать, то ли пытаясь запугать длинной паузой.
Только они ведь не знали, что я и не такие взгляды выдерживала.
Не привыкать.
На меня директор школы так смотрел, когда застал нас с подружкой в пустом классе, за рисованием чернильных татуировок на пупках, что думала у него глаза лопнут…

Наконец молчание было нарушено.
Но совсем не присутствующими…
Который раз за вечер я стала свидетельницей резкой смены действия…
Совершенно неожиданно в комнату влетел щуплый, мужчинка средних лет, с прилизанными редкими волосенками и скользким взглядом.
Он пробежался взад-вперед по комнате и опять исчез за дверью, поразив всех своим исчезновением еще больше чем появлением.
- Господа – это случилось! – воскликнул он через какое-то время из другой комнаты. – Он ожил, господа! Извольте взглянуть – это просто чудо!
Все очумело уставились на вопящего и подпрыгивающего сумасшедшего, который снова появился в дверном проеме.
Правда, уже через секунду, всем тут же стало совершенно не до него, потому что никто не мог отвести глаз от столика, что вкатывал в кабинет ненормальный, на котором красовался….мой давний знакомый…
«Зеркало Мира» – как называла этот кристалл Несмеяна, искрился и переливался на черной бархатной салфетке.
Готова была спорить на что угодно, что это был тот же самый камешек, что я видела в музее.
Вздрогнув, я обернулась и поискала глазами старикашку из сквера. Нет, никто из местных «пеньков» на него не походил, зато в углу, в кресле я заметила кота с подозрительно знакомыми внимательными глазами…
«Ну, это уже чересчур…» – решила я, и отогнала, вылупившуюся было мысль, как совершенное безумие…
Хотя…
Ключ…
Катализатор…
И тут меня осенило…

- Господа, мне кажется, я могу сделать Вам такое предложение, от которого Вы вряд ли сможете отказаться. – Осторожно начала я.
- Очень интересно. – Усмехнулся кто-то.
- Надеюсь, что будет еще интереснее. Но сначала мне хотелось бы оговорить некоторые условия моей компенсации, – не замечая иронии, продолжила я.
- Вы блефуете, что у вас может быть? - Всплеснул руками, один из присутствующих.
- Эта сделка больше нужна вам - нежели мне. Не хотите, так…- я соорудила на лице притворно-безразличную мину. – Хотя мой опыт показывает, что умные люди, всегда могут договориться, имея на руках равнозначные козыри. А мое условие – это всего лишь прощение этим молодым людям. Это такая мелочь по сравнению с тем, что получите вы.
- Вы торгуетесь? Это неслыханно. – Опять воскликнул тот же мужчина. – Они на пороге каторги, а может и…
- Да погодите Вы, Владимир Николаевич, - остановил его отец Татьяны.
Седовласый мужчина, на протяжении всего диалога нервно покусывал губы. Я прекрасно его понимала. «Утопающий хватается за соломинку». Когда твой ребенок ввязан в такое дело, любой бред покажется спасением.
Вслед за князем еще один мужчина, видимо как раз дядя нерадивых племянников, так же призвал всех к тишине и спросил, повернувшись ко мне:
- Что конкретно Вы можете предложить, мадмуазель. Каков Ваш козырь и против кого?
- Я знаю почему «Зеркало Мира» ожило…, - мгновенно наступившая тишина придала мне уверенности в правильно выбранном направлении, - и я знаю КТО хотел устроить здесь сегодня взрыв…
- Вы знаете его имя?
- Конечно. Вы тоже знаете это имя. Это Бадмаев.
- Ваши слова недоказуемы. – С сожалением вздохнул князь.
- Думаю, что я смогу Вам это доказать, - усмехнулась я и вытянула вперед руку, где на ладони красовалось Кольцо Чингизхана. – Мне кажется, некоторые из Вас знают, что это такое, откуда взялось и понятно ПОЧЕМУ «Зеркало Мира» вдруг проснулось.
Похоже, в комнате НЕ НАШЛОСЬ ТЕХ, КТО НЕ ЗНАЛ.
Удивленный рокот прокатился по кучке собравшихся.
Ко мне подскочили сразу двое мужчин, протягивая руку к кольцу.
- Мы договорились? – спросила я, захлопнув ладонь и глядя в глаза генерал-губернатору.
- Вне всяких сомнений, - ответил тот, и то ли удивленно, то ли восхищенно покачал головой. – Однако, если я спрошу как оно к Вам попало - Вы вряд ли ответите?
- Это уже следующая сделка,  а Вам больше нечего мне предложить - улыбнулась я и, подойдя к столу, положила кольцо перед главой города. - То, что мне было надо, я уже получила.
Я не боялась, что генерал-губернатор изменит свое решение, после того, как кольцо попадет в его руки. Присутствие заинтересованных свидетелей, в лице князей Голицына и Трубецкого делали меня персоной «нон грата», а наше дело закрытым.

Все кинулись разглядывать реликт, и я в какой-то момент поняла, что на меня уже никто не обращает внимание. Самое время отчалить.
 «Да, погуляла сегодня на славу, - подумала я про себя, пробираясь к двери, - не обманул кудесник из сквера. Такого драйва я на вечеринке вряд ли бы получила. Однако в гостях хорошо, а дома лучше. Пора и честь знать. Надо попробовать в тот дом вернуться. Может быть, Бадмаева арестуют, и путь в родные пенаты будет свободен».
- Одну минуточку, мадмуазель, - послышался сзади голос, как только я подобралась к двери.
Пришлось остановиться. Нехотя обернулась. Всем своим видом показывая - ну, что еще от ребенка надо.
- Не смею даже просить Вас назвать свое имя, мадмуазель, - продолжал губернатор, - дабы сохранить в тайне Ваше инкогнито, которое Вам удавалось так виртуозно скрывать, пребывая в нашем городе, - но в ответ, надеюсь и на ваше абсолютное безмолвие в связи с тем, что вам довелось здесь увидеть...
Я решила ограничиться важным кивком головы, дабы не сболтнуть лишнего и торжественно удалилась.

Губернатор не обманул.
Никого не арестовали, даже Пьера.
Как объяснил мне позже Мишель, когда мы в его экипаже ехали к дому Несмеяны, вопрос было решено уладить «без посторонних».
Уж слишком деликатна была тема и действующие лица. Дело решили замять, то есть не упоминать в его связи имена братьев, в полицейских отчетах, взвалив все на подорвавшегося бомбиста, который выброшенный Мишелем за окно угодил в ящик с «шутихами» приготовленными для фейерверка. С мертвеца какой спрос?
А может и вовсе обойдется лишь рассказами о неожиданном сюрпризе, приготовленным к приезду генерал-губернатора.
Ведь из присутствующих на балу никто так ничего и не понял. Все искренне порадовались шумному развлечению. И после того как прислуга быстренько собрала осколки «нечаянно» разбившегося стекла, беззаботно начали танцевать и танцуют до сих пор.
Однако братьям, на время следствия было велено удалиться, куда-нибудь подальше, а лучше всего за границу.

- И когда вы уезжаете? – спросила я, чувствуя всем телом, как улетают последние минуты общения с удивительным рыжим недотепой.
- К сожалению немедленно. Губернатор дал нам несколько часов, чтобы привести в порядок личные дела, - Мишель при этих словах покраснел, что стало заметно даже в свете фонарей, мелькавших вдоль дороги.
- Тогда почему Вы здесь со мной, а не занимаетесь своими делами? – Спросила я и, поняв, что от вдруг охватившего меня волнения перешла на «Вы», а это не спроста, сравнялась окраской со своим попутчиком, который после этого вопроса нежно взял мою руку, и в свою очередь зашептал.
- Боюсь что вот уже несколько часов самое главное мое дело в жизни это Вы Мария Павловна. Я знаю Вас так не долго, но, кажется, я знал Вас всю свою жизнь и даже раньше. Я люблю Вас.
Мишель замолчал. Он смотрел мне в глаза и искал там ответ на свои слова. Под его пронзительным взглядом я опустила глаза и прошептала:
- Вы тоже стали мне очень не безразличны. Это так неожиданно. Со мной такого еще не было… – Смутившись, я замолчала.

После этого Мишель целовал мои руки и шептал что-то по-французски. Я не понимала ни слова, но это было не важно. Мне было достаточно просто слышать его голос.
- Как только я смогу вернуться в Россию я приду к Вашему отцу и попрошу у него Вашей руки.
Его слова вернули меня с небес на землю.
- Но Вы же не знаете меня. Ваш отец может Вам просто не позволить, узнав, кто я и откуда, – грустно сказала я.
- Это совершенно не важно. Мне скоро будет двадцать один год. Через три года я закончу, свой юридический курс в Университете и стану совершенно самостоятельным человеком. И ничто не сможет помешать мне. Разве только сама судьба…

Я смотрела на Мишеля, и не узнавала его. Каким замухрышкой он показался мне при встрече.
А сейчас…  Гордый разворот плеч, аристократический профиль, уверенный взгляд. Чудеса преображения или обычная человеческая слепота «встречающая по одежке»?

Мы подъехали к дому. Пришло время прощаться. Я встала на цыпочки, закрыла глаза, сложила трубочкой губки, но нежный поцелуй в висок, доказал мне серьезность намерений моего кавалера и его порядочность настоящего дворянина.
Тут же, следом за нами, подкатил экипаж с Пьером  и Татьяной. Молодые люди, проводили нас до дверей и, передав с рук на руки дворецкому, откланялись.

В глубокой задумчивости я поднялась в комнату Несмеяны, которая поспешила пройти к матери, которую муж отослал домой, сразу после происшествия, чтобы успокоить ее. 
Стащив с себя ненавистное платье, я без сил свалилась на кровать, и закрыла глаза. Думая о Мишеле, о случайностях, обо всех тех невероятных событиях, что произошли за эти несколько часов я, наверное, задремала…

Тихонько скрипнула дверь, и я с трудом разлепила глаза. Все тот же пузырчатый плафон на лампе, лениво подумалось: «Что-то не проснусь никак, может заболела».
- Добрый вечер, - улыбнулась Несмеяна, заглядывая мне через плечо.
- Ночь на дворе, - буркнула я, мельком взглянув на часы.
- Да. – С мечтательным вздохом согласилась Несмеяна. -  Скоро утро.
- Знаешь Татьян, я думаю, что ты зря переживала на счет Пьера. Он тебя любит.
- Я уже знаю. Он признался.
- Еще бы, после того как ты практически спасла ему жизнь.
- Мы все спасли друг друга. И все благодаря тебе. Ты словно фея появилась в этом доме, и все так изменилось. Возвращаясь в комнату, я боялась, что уже не увижу тебя.
- Куда ж я денусь отсюда?
- Ты говорила у тебя дела.
- Слушай, мало того, что ты мне так долго снишься, ты еще и нудишь не переставая. – Разозлилась я оттого, что уже перестала понимать, где реальность, а где видения. - Спи, давай. Очень надеюсь, что когда ты заснешь, я наконец проснусь. И уж наверняка у себя дома, а не у тебя.
- Ты что же лунатик?
- Почему лунатик?
- Ну, как же, ты проснешься у себя дома, если заснешь у меня. Ясно, что если только во сне побредешь. Только это вряд ли. Никитич на ночь ворота запирает, да и собаки по двору бегают, а тебя они не знают. Так, что я нас здесь лучше запру. Чтоб ты ненароком не покалечилась.
- Ой, делай что хочешь. Устала я. Ничего не хочу. Только спать. - И сладко зевнув, нырнула в уютную норку сновидений.
Засыпая, я смотрела на картину, что висела на стене, напротив. На ней был изображен рыцарский турнир.
Если вот так в полудреме, сквозь пелену ресниц, при неярком свете ночника смотреть на любую картину, то она оживает. Фигурки начинают двигаться, деревья качаться от ветра, а ручей весело нести свои воды куда-то далеко-далеко, где вечное лето и все люди счастливы…
Совсем скоро я увидела, что благородная леди, приехавшая на турнир – это я сама и самые блестящие рыцари графства, а может даже, и всего мира сейчас станут в мою честь ломать копья и биться на мечах. И будет много цветов и света.
Рыцари будут сменять друг друга, кто-то, сдавшись на милость сильнейшего, кто-то раненый настолько, что не в силах продолжать бой. И вот наконец останутся всего двое. Самый молодой и красивый, ну, например такой как Пьер и другой - сдержанный, благородный, как Мишель. Но победу одержит сильнейший.
Я улыбаюсь, издали узнавая золотые кудри победителя, он подъезжает на охромевшем коне ближе и я кидаю ему с королевской трибуны свой платочек и потом… потом… 

Продолжение следует...


Рецензии