Прогулки марты, или порно-пробы

    … Городской парк в городе Дрездене, как и многие другие парки, утром отдан на откуп старикам и детишкам, вечером – влюблённым парочкам, и только ближе к полуночи, раскрашенный электричеством, он становится ярок и загадочен. В такое время любила посещать парк фройляйн  Марта. Она с наслаждением вдыхала вечерний Дрезденский воздух, и витающий повсюду запах горячих баварских колбасок навевал приятные грёзы…       
    
     …Марте, вдруг, вспомнился мясник, с которым они ещё в городе Бонне жили по соседству. Кажется, его звали Дитрих. Или Шульц, Марта не помнила точно. Она даже и лица его не помнила, в узких коридорах многоквартирного дома всегда царили сумерки. Мясник всем весом прижимал Марту к стене, тёрся небритыми щеками о её грудь. А Марта зарывалась лицом в его шевелюру, и пока узловатые, но ловкие пальцы тискали, задирали и стаскивали, она вдыхала аромат копчёных рёбрышек и жареных колбас. Он брал её стоя, всегда в одном и том же месте, возле лестницы, по пятницам, когда она возвращалась из клуба. Мясные лавки в Бонне открываются очень рано.          
          Стоя – одна из самых неудобных позиций, и Марта просто отдавалась своему неизбежному любовнику в полное распоряжение. Он поднимал Марту за ягодицы, прижимая её хрупкие коленки к своим округлым, как бочонок, бокам. Насадив тело Марты на изогнутый, толстый бюргерский стержень, мясник начинал легонько подкидывать бёдрами. Его тугое, поросшее рыжей шерстью брюхо, подушкой безопасности вжимало Марту в стену.  Утомлённая долгой ночью Марта от ритмичного покачивания, обычно, впадала в полудрёму. Её руки обвивали крепкую шею мясника, и ей представлялось, что она обнимает пыхтящий и колышущийся окорок. Горячий, пульсирующий фаллос, бесцеремонный, как дубинка полицейского, проникал так глубоко, что у Марты перехватывало дыхание, и ногти цепко впивались в гладкую толстую спину.       
           Марта была абсолютна беззащитна перед своим партнёром, он брал её грубо, примитивно и властно, но именно Марта была инициатором этих отношений, и всегда с нетерпением ждала пятницы. Мясник ни разу  не ласкал её, не говорил ни одного слова, но когда он опускал заполненную спермой Марту на пол, у неё не было сил даже подняться. Кончив, он поворачивался и шёл к лестнице, больше не взглянув на неё, а Марта ещё долго сидела прислонившись к стене и широко раскинув ноги…            
               
     … Сама того не замечая, Марта углублялась всё дальше, в малоосвещённую часть парка. Исчезли прохожие, даже звуки, казалось, робко стихли. Выделившись из окружающей темноты, наперерез ей выплыла тень. Избегая лежащего вокруг фонаря тусклого круга, тень остановилась около скамейки. Марта решила, что это наверняка какой-нибудь извращенец, кто ещё станет караулить в кустах беззащитную девушку. Но страха не было, за свою недолгую жизнь Марта успела повидать множество довольно странных типов. Этот, в длинном плаще, скорее всего эксгибиционист, и не опасен. Очередной старикашка, выбравшийся в центр смущать одиноких фройлян. Марта, изображая явное безразличие, стала на ходу рыться в сумочке, пусть думает, что у неё там баллончик. В том, что этот тип собирается себя демонстрировать сомнений не было, из под плаща белели его тонкие щиколотки.            
                Окопавшись в сумочке с головой, Марта ускорила шаг, решив пройти мимо скамейки как можно быстрее. И вот уже почти за спиной осталась нервно вытянувшаяся фигура, шелест раздвигаемого плаща и сбивчивое дыхание, когда природное любопытство подставило Марте ножку. Всего одного, брошенного искоса взгляда, было достаточно, Марта остановилась, привлечённая неожиданным зрелищем. Вместо дряблых, сморщенных, с красными прожилками, поросших  редкой сединой телес, перед ней предстал плоский рельефный живот, неширокая грудь, белая и гладкая, острые ключицы, узкие бёдра с выступающими косточками, худые, ровные ноги, и главное – Член! Да, именно Член, или даже ЧЛЕН, уж в членах-то Марта кое-что понимала. Большой, но в меру, очень правильной формы, без всяких там искривлений и выпуклостей. И никаких пошлых, вздувшихся  артерий, только чуть-чуть синеющие кое-где, из под очень бледной кожи, ниточки капилляров.         
            Марта в упор разглядывала эту мраморную фигуру, так неожиданно распахнувшую перед ней свою античную красоту. Впрочем, для античности этот тип, пожалуй, слишком худ, и слишком молод. Юнец, трогательный вчерашний мальчишка, его лобок был лишь слегка прикрыт прозрачным, светленьким пушком. Он стоял, зажав в раскинутых руках полы плаща, с плотно зажмуренными глазами и весь слегка подрагивал. К его щекам через бледные покровы пробивалась краска, закушенные губы едва пропускали воздух. Но обелиск белой плоти, устремлённый в ночное Дрезденское небо, указывал не только на смущение. Марта вдруг подумала, что свет фонаря, отражаемый от некоторых тел, может быть очень похож на лунный. Похож до того, что в силах околдовать случайную прохожую.               
            Она повернулась, подошла к юноше совсем близко, и стала аккуратно вдыхать запах его тела. Марта почему-то решила, что он должен пахнуть приятно. Нет, запах не был детским, ни молока, не карамели. Пахло юношей, неострым ещё потом, пробивавшимся из-под слоя недорогого дезодоранта, фруктовой резинкой, газировкой, средством от угрей. Марта представила, как она обнимет его: одна рука пойдёт вниз, к его левой ягодице, а другая вверх, будет легко поглаживать спину. Голову же она положит в основание его шеи, и станет тихонько целовать бледную, бархатистую кожу. Марта усмехнулась, представив изумление, которое предстоит испытать её лунному любовнику, и, сделав последний маленький шажок, прильнула к восхитительному телу.               
               Он не закричал, и не отпрыгнул. Он замер, и казалось даже, что совсем перестал дышать. Марта водила ладонями по напряженным, неподвижным мышцам, как будто гладила статую. А когда она стала действовать решительнее, то обнаружила, что от великолепной эрекции не осталось и следа. Марта, в некотором недоумении, разомкнула объятия и выпустила свою жертву. Он тут же осел на корточки, и, пряча лицо, тихонько затрясся. В ногах у Марты плакал несчастный, маленький, голый ребёнок. Проглотив сжавший горло комок, Марта опустилась рядом, гладила его голову и нашёптывала что-то успокаивающее. Он всхлипывал, что-то бормоча в ответ…            

         
      … Его зовут Ульрих, ему семнадцать, и жизнь его закончена. Четыре года назад он принимал душ, как это положено делать после посещением бассейна. К его несчастью в душевую в это же время зашли старшеклассники из футбольной команды. 
        Ульрих никогда не увлекался спортом, родители отдали его на курсы флейты. К тому же Ульрих – единственный ребёнок в семье, был довольно стеснителен, в  душ, например, он всегда заходил в плавках. Что сразу же заметили футболисты. Они стали смеяться над Ульрихом, интересоваться, не девочка ли он, и велели снять плавки. Ульриху вдруг стало очень страшно, что его побьют, смущаясь, он слегка приспустил резинку, прикрываясь одной рукой.               
             Но это только развеселило его мучителей, ему велели снять трусы совсем, и развести руки, что бы все убедились, что среди них нет девчонки. Ульрих подумал, что это, в общем-то справедливо – кроме него все были абсолютно голыми, некоторые даже не скрывали свой явно напряжённый член. Под общий одобрительный хохот Ульрих разделся, и, смущённо улыбаясь, ощутил приливающее внизу живота тепло.            
          Он решил, что теперь его оставят в покое, но один из парней, живший по соседству, узнал Ульриха-флейтиста. То, что Ульрих играет на флейте, вдруг показалось всём очень забавным. Зазвучали сальные шуточки, вопросики, намёки. Один из шутников предложил ему продемонстрировать технику игры прямо сейчас. Глядя на торчащие, подрагивающие, как от нетерпения, члены, Ульрих, предчувствовал что-то очень недоброе. Он промямлил, что он не взял с собой флейту. Ему ответили, что если он нагнётся, откроет рот и закроет глаза, будет инструмент получше флейты.         
             Перепуганный Ульрих метнулся к выходу, но его тут же схватили несколько крепких футболистских рук, поставили на колени, чьи-то промежности стали тереться о его лицо. Ульрих плакал, крутил головой, просил отпустить его. Видя, что своего им, по всей видимости, не добиться, парни, смеясь, сказали Ульриху, что они его, конечно же, отпустят, но, поскольку Ульрих ослушался взрослых, он должен быть наказан. Сначала его хотели побить, но это было бы слишком просто, и кто-то предложил поставить Ульриха к позорному столбу.            
          Под общий одобрительный смех, упирающегося, голого Ульриха выволокли  в спортивный зал, затащили на вышку для прыжков, и там крепко привязали страховочными ремнями. Вдоволь повеселившись, отпуская на ходу язвительные шуточки, мучители скрылись в раздевалке. Ульрих остался совершенно один, привязанный к вышке в трёх метрах над бассейном. Он хотел кричать и звать на помощь, но представив, что из этого выйдет, только тихонько заплакал. Изо всех сил Ульрих желал сейчас же умереть. Но худшее было ещё впереди, несколько минут спустя по стенам бассейна запрыгало многоголосое эхо.             
             На занятия пришла группа синхронного плавания. Дружный вздох изумления сменился на отдельные возгласы, и вот уже каждый взгляд устремлён к его обнажённому телу, каждая рука указывает на его неприкрытую наготу. Ульрих крепко зажмурился, звонкий девичий смех заложил ему уши, заполнил голову. Наверное, там были и знакомые девочки, потому что вскоре стали выкрикивать его имя. От страха и стыда Ульрих едва мог дышать, но к его ужасу примешивалась какая-то непонятная истома, зуд, и сильнейшее напряжение в паху. В зале несколько раз повторили слово «столбик».         
         Прибежала подслеповатая инструктор по плаванию, и, видимо, решила, что Ульрих сам туда забрался, потому что обозвала его хулиганом, приказала немедленно слезать и  грозила директором. Напряжение Ульриха всё росло, все звуки смешались для него в один непрерывный стон. Ни одной мысли не осталось, горячие волны пульсировали в голове, поднимаясь от торчащего члена, вверх, через живот и грудь, приятно сдавливая горло. Ульрих выгнулся, его тело забилось и задрожало, на живот упали тёплые капли. Когда Ульриха сняли с вышки он был без сознания…               

          
      …Марте, хотя она и не была психоаналитиком, уже довелось выслушать несколько подобных историй. Бледный мальчик, чью светло-рыжую шевелюру она гладила сейчас у себя на коленях, более других нуждался в сочувствии. Шесть месяцев он пролежал в больнице, в крайне тяжёлом состоянии, периодически впадая в кому. Администрация школы раздула процесс, после которого его семье пришлось переехать в Дрезден. С девушками отношений он иметь не мог, с юношами, впрочем, тоже. Единственный способ, которым он мог удовлетворяться – такие вот вечерние прогулки в парке.
          Марта, вздохнув, поцеловала юношу в макушку и крепче обняла его. Нужно было как-то отвлечь его, подбодрить, пока он снова не расплакался. И Марта стала рассказать ему разные забавные истории.  Про то, как они в детстве играли в шпионов, и она всегда играла за Соц-лагерь, потому что там разрешалось досматривать пленных с пристрастием. Или как её первый возлюбленный - Ивэн, собираясь стать её первым мужчиной, привёл в качестве консультанта приятеля из старшей школы. В результате Ивэн стал её вторым мужчиной. И про свою подругу Еву, которая хоть и была на два года младше Марты, но научила её пользоваться фалоимитаторами, тайскими шариками, вибромассажёрами и прочими интересными вещами.          
     Марта щебетала весело и непринуждённо, нежно поглаживая сперва голову юноши, затем шею, спину, и постепенно его дыхание опять стало глубоким и прерывистым. Не прерывая рассказ, Марта ласково повернула к себе его лицо. В светло-голубых глазах Ульриха уже не было недавней боли, её место занимали благодарность, и ещё кое-что, не имеющее названия, но безошибочно определяемое некоторыми девушками. Марта очень осторожно поцеловала мраморный висок, затем гладкую, шелковую кожу щеки. Ульрих не сопротивлялся, и Марта горячо прильнула к его бледно-розовым губам.         
           Её жадные ладони метались по худому, упругому юношескому телу, дыхание становилось всё отрывистей и жарче. Марте не хотелось пугать своего маленького любовника, прервавшись, испытующе посмотрела на него. Сидящий на траве Ульрих ответил ей взглядом восторженного и преданного щенка. Его возбуждённый, призывно вытянувшийся член говорил лучше всяких слов, Марта мягко уложила Ульриха на брошенный рядом плащ, быстро скинула трусики, короткую юбку, и опустилась на его узкие белые бёдра. Гладкий, очень твёрдый фаллос вошёл в неё быстро, Марта громко выдохнула от удовольствия.
     Прижатый к земле Ульрих выглядел немного скованно, но Марта, плавно раскачиваясь, гладила его грудь, ласкала живот, наклоняясь, целовала шею, шептала что-то на ухо, и с губ его стали слетать первые робкие стоны. Движения Марты становились всё ритмичней, реальность, со всеми её фонарями, кустами и скамейками отдалилась от двух сплетённых тел, оставляя их наедине с нахлынувшими ощущениями. Марта чувствовала, как извивается под ней в судорогах лунный юноша, как внутри неё бьётся упругий маленький зверёк, и  волнами расходится по телу сладкая дрожь. Ульрих лежал, раскинув руки, и постанывал в такт её движениям.               
       Внезапно глаза его широко распахнулись, дыхание сделалось хриплым, громким, и через мгновение в промежности у Марты стало горячо и влажно. Несколько бесконечных секунд вокруг двух объятых оргазмом тел вспыхивали и гасли звёзды, гремел оркестр из ста тысяч инструментов, и земля проваливалась куда-то вниз. Прижимаясь друг к другу, Марта и Ульрих стремительно тянулись к высшей точке наслаждения, чтобы оттуда, обессилев, рухнуть в океан сладкой неподвижности.            
         Марта вдыхала прохладный вечерний воздух, мир постепенно возвращался к ней. Сперва длинный мужской плащ под её обнажённым телом, затем сидящий рядом бледный юноша, с благодарностью улыбающийся ей, затем лужайка, кусты и фонарь в тёмном парке, и город Дрезден, который уже ждал её…             
      
     … Прогуливаясь по неспешным старым улочкам  города Кёльна, фройляйн Марта часто заходила в маленькие тихие дворики, где под одним – двумя деревцами обязательно есть скамеечка, всегда ждущая своего усталого путника. Марте очень нравилось в жаркий день укрыться в этой тени, посидеть, полюбоваться на миниатюрный, укрытый от шумного мира парк, где неизвестный чудак соорудил крошечный фонтанчик, или разбил клумбу, или даже поставил статую. Как раз в одном из таких Кёльнских двориков Марта недавно видела статую. Обнажённый тонкий юноша из белого известняка улыбался ей, и Марту захлестнули неожиданные воспоминания…