Каждый день

Приятно потягивалось тело; в каждой точечке его разливалась нега и истома. Пробуждение после долгой темной ночи, длинного и приятного сна …
Каждый день повторялось примерно так же. Тепло, мягкость слегка смятой постели. Солнце, пробившееся сквозь занавески и попрыгивающее озорными весенними лучиками по переплетам поставленных одна к другой книг. Иногда – пасмурное небо: предвестник скоропортящегося настроения. Тогда – в самом начале – в день вкрапливается серое пятнышко, появляется грустинка … Опять – возвращение зимы, снег за окном, лужи, покрытые слоем вязкой жижи … Все усилия весны – насмарку. Опять – таять целую неделю, чтобы стало «как вчера». А вчера ведь дул мягкий южный ветер, галдели птицы за окном, и уже совершала пробный вылет первая муха …
После этого – перелезть через Гошу, подкрасться к окну и, откинув занавеску, взглянуть на термометр. «Плюс несколько … Боже мой, когда же это кончится! Господи, как хочется лета!..»
Гоша, конечно, давно не спал, а только тихо лежал, не издавая «ни ползвука». Спиной чувствовал Танины движения, следил за ее перемещениями и даже будто бы знал весь ход ее мыслей. Такой незамысловатый и такой созвучный …
– Ну, и сколько там? – вопрошал Гоша со своего «лежака», когда Татьяна наконец отрывалась глазами от градусника и, сладко позевывая, изгибая назад крепко сбитое тело, видела, что благоверный уже бодрствует.
– Давно ты уже не спишь? – отвечала Таня, в свою очередь, вопросом.
– Давно, Таня. – Гошины глаза грустно хлопали: вроде, на Татьяну, но одновременно – куда-то в пустоту. – Как настроение?
– Да как … Весны снова ждать придется.
– Ну, это я уж и сам вижу … А как состояние? Не болит ничего, не тревожит?
Таня в ответ с улыбкой лишь помотала головой, всем своим видом говоря: «Порядок» … Поглаживала себя по чуть уже округлившемуся животу. Те тревожные, страшные «больничные» дни, с ежедневными поездками, бесконечными звонками и нервотрепкой были, кажется, уже в прошлом.
По очереди умывались. Пока умывался Георгий, Таня подпиливала и одновременно грызла ногти (ох уж эта глупая привычка!); Гоша при Танином «туалете» запихивал в недра дивана увесистые одеяла и подушки. Потом – «раздельный» завтрак: Таня грустно глядит из кухонного окна на подмороженную за ночь землю; Георгий же лезет во «всемирную сеть»: мировые новости, проверка корреспонденции, спорт, сводка новых читателей … Все каждый день будто бы ново, но все – по заведенному порядку.
Каждодневный поход на рынок, затем – расхождение «по углам». У Георгия нет выхода «на работу». Либо – за книги, либо – за монитор. Начало недели, мысль не клеится, тянется с большими запинками, с трудом выстраиваясь в единую нить; тем более проблематично с «озарениями». Во многом «виновато» вчерашнее времяпрепровождение с приятелями, хотя Гоше вполне понятно, что главная причина тягучести мысли и томления «в членах» – в нем самом. Таня в то же время кашеварит на кухне, готовя обед вместе со свекровью Галиной Михайловной. Разговоры крутятся вокруг разных тем, но то и дело возвращаются к главной, животрепещущей: Таниной беременности. Режим дня, питания, лекарства, свежий воздух, прогулки, избежание переутомлений и волнений … Галина Михайловна видимо соглашается со многими Таниными мыслями, тактично и исподволь внедряя в невесткину голову «концепцию будущей матери»; обе судачат о «поведении» Георгия, волнующем и порой удручающем обеих … «Виновник» тем временем, вперившись в монитор, выводит в «Ворде» незамысловатые словеса, то и дело бегает курить и, выполнив намеченное – явно необременительное «самозадание», в конце концов, обретается на кухне.
– Чего-то поесть бы уже не помешало … – позевывая и приобнимая жену, протягивает Гоша.
Таня, улыбаясь, методично и с большой прытью кромсает капусту; улыбается и Галина Михайловна.
– Видишь, Гоша: золотая у тебя жена! – улыбается мать Георгия. – Хозяйственная, заботливая; на все руки мастерица! Сокровище настоящее …
По лицу Татьяны пробегает розовая краска.
– А ты вот, дорогой, часто не даешь нам повода для гордости! Вроде бы, талантливый человек, умный, а всё вот со своими …
– Короче, друзья! – обрубает Георгий, которому тенденция в развитии разговора перестает нравиться и клонится в известную сторону. – Обедать-то когда будем?
– А ты когда хочешь? – Татьяна ловким движением сметает последнюю порцию капусты в кастрюлю с бурлящими щами. – Готово будет через полчасика. Будем?
– С удовольствием! – заключает Георгий, стремительно ринувшись смолить очередную сигарету.
… После обеда – сон. Недлинный, но глубокий. Пробуждение, позевывание на диване – все «по заведенному»; снова – расползание по углам. Георгий опять – то читать, то строчить; Татьяна же щелкает по телевизионным каналам, выключает надоевший «ящик», берется то за томик Чехова, то за «женский» журнал … В глазах ее застывает сентиментальность, мечта, отягощенность однообразием. Вот бы на работу снова – и то дело было бы. Гоша вот говорит, что каждый должен уметь находить себе применение даже в моменты вынужденного безделья, но у Тани как-то не получается …
За окном, пробиваясь через гряду хмурых облаков, пробивается уже заходящее солнце. Окончившийся не так давно липкий снег промочил всё вокруг: нахохлившихся прохожих, показавшуюся местами землю … Даже сугробы, еще не собирающиеся окончательно растаять, стали сырее. Крупные капли нависли с тополиных веток. Из трубы сочится струйка прозрачной воды. Таня стоит у окна, и глаза ее наполнены все той же печальной неопределенностью …
Сзади тихо подошел Георгий, слегка обнял Татьяну, прикоснулся губами к взъерошенному затылку. От супругиной головы доносился приятный запах шампуня, перемеженный с толикой кухонных ароматов.
– Солнышко … – тихо, почти шепотом, протянула Татьяна.
– И ты … – невнятно отвечал Гоша.
– Да я говорю, на улице, – произнесла Татьяна, улыбнувшись и оборачиваясь к Георгию лицом.
– И на улице тоже …

Вдоль намокших улиц тянулись вереницы машин и автобусов; с работы возвращались уставшие, но улыбающиеся люди. Плохая жизнь, плохое настроение, плохая погода; но стоит только солнцу проронить несколько лучей, и всё вокруг немного проясняется. И запутанные, вдоль и поперек исхоженные улицы вновь манят своими лабиринтами, и ветер свежеет; заводит предзакатную трель синица, и в мыслях чуть проясняется. Завтра будет Новое, хотя и похожее в целом на всё это – прежнее и ныне совершающееся. Впереди, поперек дороги, возвышалась знакомая девятиэтажка.
Георгий с Татьяной почему-то синхронно остановились у ограды детского сада. Когда-то давно, будто уже в какой-то былой, иной жизни, и они ходили сюда, беззаботно играя со знакомыми ребятами, вместе радуясь, играя и ссорясь с кем-то. Получали первые навыки жизни среди людей. Конечно, они – двое – тогда и не подозревали о существовании друг друга на белом свете, но теперь оба, не сговариваясь, остановились здесь как вкопанные. Детский сад давно опустел: уж пару часов назад последних ребятишек разобрали по домам. За оградой, как и везде вокруг, рыхлился талый снег, с промокших веранд падали капли воды, кое-где сливаясь в небольшие струйки. Кругом на какое-то мгновение стало на удивление пусто; стихло. Таня и Гоша не отрывали глаз от той, «потусторонней» местности, словно желая найти внутри ее ответ на вопрос о причинах монотонности и бренности Повседневного.
– А помнишь, Гош, мы тоже когда-то были маленькими и ходили вот в этот же детский сад. Как будто мало что изменилось с тех пор …
– Да: только нагородили вокруг домов новых, магазинов … Да и люди другие немного вокруг. И мы с тобой – тоже. Хотя …
– Хотя что?
– Да вот, некоторые говорят, что люди за свою жизнь вообще-то мало меняются. Конечно, взрослеют, умнеют, опыта набираются. Учатся «манерам», искусству лести, коварства, хитрости. А по сути – внутри – остаются теми же.
– Как?
– Да с теми же наклонностями, привязанностями, строем мыслей и чувств … Развиваются, конечно, но: кто-то сосредоточенный, а кто-то рассеянный, кто-то простак, а кто-то хитрец, кто-то спокоен, а кто-то раздражителен …
– А бывают еще люди необычные … – грустно вздохнула Таня.
– Не просто бывают, а так оно и есть всегда. Было, есть, будет … Каждый из нас не похож на другого. И каждый – тяготится. Каждый стремится найти близкого. Конечно, не такого же – этого просто быть не может, но – похожего …
– А ты уже нашел?
В Танином взгляде мелькнула словно какая-то хитринка.
– Спрашиваешь … Не только нашел, но уже, даст Бог, дошли мы с тобой до известных последствий! Дети вот будут …
Гоша ласково потрепал Татьяну по плечу.
– Дети … – мечтательно и тихо протянула Татьяна. – А как ты думаешь, Гош, они будут похожи на нас?
– Конечно, будут.
– Да я не про то. Ты не понимаешь. Не внешне похожи, а так … Жизнью своей?
– Конечно, будут.
– А ты вот говоришь: все люди разные.
– Разные, конечно разные. Каждый отличается от другого. Но это – при ближайшем рассмотрении, что ли. А с другой стороны, все и одинаковы будто …
– То есть?
– Да вот так: жизнь прожить, решить какие-то задачи, «миссию» что ли какую выполнить. Выбрать нужное, пройти своим этим … Путем проб и ошибок.
– То есть, и одинаковые все и разные одновременно?
– Выходит, так. Разные ТУТ, вблизи. А с точки зрения, как говорил Бердяев «aeternitatis» … «Sub specie aeternitatis» – с точки зрения Вечности – равны. Равны именно тем, что каждый из нас выбирает. Но каждый идет своим путем – вот это нас отличает. Это и есть треклятое «единство в многообразии»! Понимаешь?
Таня грустно кивала головой.
– Гош, – тронула она Георгия за руку, – Гош! А наши дети будут какие?
– А какие б ни были! Любить мы их будем сильно-сильно. Мы ведь уже их любим, правда ведь?

Красное солнце понемногу клонилось к Западу.
6 апреля 2003 г.