нахлынуло, прорвало соком свежим мыслей радугу

Я плюнул, плюнул, плюнул, в темечко попал арбузное, а потом на звезды смотрел долго, как луна щербато лыбится, и смотрит на меня трупными пятнами поверхности, считал звезды, махал руками вслед убегающим дымным облакам, пытался окунуться в млечный путь, пальцами цепляясь за огрызки комет, вычесывая из волос осколки звездной пыли.
Я звездно-радостный, небесно-безграничный, как божий одуванчик, уже мертвый, обдутый, растерявший свои божеские замашки, став безззбожным, с тремя «з», бе-(3-«з»)-божным.
Хвост мой вихляво цепляется за репейник, иду вдоль последней реки, ногами гоняя волны радости по смурой поверхности чудо-явь-озера, безобразие с одной «з». Словно не о чем, словно многоточие.
И покатились слова мои, впереди меня, подгоняемые восклицательными знаками, чебуречные мысли, обмытые жаром сковородок людских душ, залапанные потными руками небесных кухарок, а я вот все равно непокрыто чистый, как блин земли, как варево сердечное от желудочных коликов, выпитое, ое, ое, ое, всосанное через растрескавшиеся губы отшельника большого города, который в подвале снова увидел тысячное счастье.
Азмъ езьм  всея буки живот.