Армагеддон

1.
...Сотни, (тысячи?) пёстрых, копошащихся тел. Рынок. Как бы с некоего возвышения, когда одним взглядом можно охватить всю панораму – я представляла его в воображении. Только что пошёл мелкий дождик и сотни, (тысячи?) зонтиков раскрылись, чтобы иллюзорно ещё теснее сомкнуть ряды непрерывного людского потока. Однообразный, специфический гул, присущий только местам большего скопления людей не ослабевал ни на секунду и действовал завораживающе: всё в этом гуле было движение: от постукивающего пальцами по лотку продавца до рабочих в серых замусоленных халатах, громыхающих порожними тележками и грубо покрикивающих на нерасторопных покупателей, чтобы освободили дорогу.
Дождь усилился. Сделав покупки, мы с мамой двинулись по направлению к выходу. Зонта у нас с собой не было, что значительно облегчало манёвренность передвижения, тем не менее, чужие зонтики цеплялись за одежду, норовили пребольно кольнуть в щёку или ещё опасней – попасть в глаз. Волосы мои были спутаны, сумка била по ногам, я злилась и тем с большим наслаждением подставляла лицо косым каплям.
Маман шла следом, поправляя постоянно сбивавшийся платок, который почти совсем промок от этого противного дождика. Ещё чуть-чуть и можно будет вздохнуть свободно!.. Один, два, три... пять шагов...
Запущенная давным-давно машина жизни остановилась в одно мгновение: наступила жуткая, нет, всё-таки самое точное слово – оглушающая, болезненно ощутимая тишина. Ничто не приостановилось, – всё умерло. Моё сердце отсчитало два удара: гулких и тяжёлых. И ни одна капля дождя не упала больше, не сорвалась с листьев деревьев. И... вот это сравнение: будто кто-то, шутя, раздвинул небесный свод, скомкав смешные тучки и облачка; кто-то, находящийся выше неба и дальше солнца: Извечный и Непостижимый... Над нами зияла бездна.
Сколько сомневающихся людей в эту секунду сошло с ума? Мы никогда не узнаем.

2.
В ту же секунду я почувствовала боль, и с непонятной досадой, словно очнувшись, посмотрела на свои руки: на пальцах и ладонях появились язвочки, а куртка, будто её облили кислотой – съёживалась, тлела, капала, как расплавленный целлофан на землю, асфальт. Сразу стало больно щекам, коленкам, шее. Мама!.. Я посмотрела на мать: жадно, как никогда в жизни. Она была изумительно красива. Мама... О, вот что с ней происходит! – преображение.
 – По-моему, мне – в ад, – сказала я, точно извиняясь за то, что нам теперь не по пути. И... рассмеялась.
Слышала ли она мои слова? Но, приподнимаясь над землёй, она тоже смотрела на меня. И, о, чудо! – по её лицу стекала маленькая живая капля дождя. Но зачем в её глазах было столько боли? Я не хотела этого видеть.
Ноги уже едва держали меня, и я всё ещё смеялась, когда ещё что-то более страшное обрушилось, сломало слабую, гниющую плоть – я рухнула на колени. Один глаз уже почти ничего не видел и жуткими, склизкими лохмотьями показались мне мои пальцы, когда я вдруг попыталась в сумасшедшем, отчаянном порыве, протянуть руку – за ней, удержать, остановить! Боль, не сравнимая ни с какими пытками, овладела всем моим существом – боль невосполнимой утраты (в одно мгновение – так истинно!), тяжесть не искупленных грехов, эта живая ворочающаяся глыба – вминала, душила, не позволяя этого последнего счастья – наглядеться, проводить хотя бы взглядом...
Уже из последних сил, сопротивляясь этой чудовищной справедливой силе, я упиралась локтями в странно податливую почву, в беззвучном, исступлённом крике кривя рот с чёрными обезображенными губами, я звала, умоляла и не могла видеть, как вокруг так же корчились, гнившие заживо, в предсмертной агонии, сотни, (тысячи?) людей на этой рыночной площади, чтобы, забывшись так страшно – ещё раз восстать и умереть ещё более страшной смертью – Безвозвратно. И во веки веков.
...Хрип. Но ещё последней клеточкой своего гибнущего человеческого сознания, последней! – я почувствовала, как ОНИ поднимаются всё выше и выше, как ОНИ ослепительны в лучах Его любви и как их мало! Так люди выпускают на волю белых голубей и голуби летят, впитывая в себя и отражая как маленькие зеркала, лучи Солнца – выше и выше, пока не превратятся для наших глаз в рассыпанные по пронзительно-голубому полотну блёстки, а потом совсем не исчезнут за неведомой чертой – Истиной.

30.03. – 1.04.99 
Лизюкова О.