Уютное счастье

* * *

Четыре разных почерка,
четыре жизни и судьбы.
Одно окно для всех
на вид дымящейся трубы.

Четыре глаза и руки.
В два сердца не прорастет трава,
и многочисленные дневники,
и бесполезные слова.

Роль первая,
 вторая,
 третья
и роль четвертая.

1.

Я покидаю свой дом.
Я уйду днем,
а может быть ночью,
когда луна станет солнцем,
а солнце луной.

Сожаление и грусть,
повседневная боль,
ожидание непосредственного чуда,
когда станет ясно,
что “каждый прожитый день
достается смерти”.

Могучий Чингиз Хан со своей невидимой ордой
и с победным криком диких зверей поднебесья,
опускает на землю ночь.

Ночь.
Справедливая и свободная.
Свободная,
как дорожная пыль,
овеянная неслышными молодыми ветрами.

Чайка верна морю,
ласточка небу.
Кто-то должен умереть за предательство.

Друзья, знакомые...
Единство душ в неуютных квартирах,
где один метр приходиться на человека.
Бутылка дешевого вина, душная кухня,
толстые мужья и морщинистые жены.
Мир сквозь розовые очки.
Постоянное чувство одиночества.
Стремление к совершенству.
Живут, смеются, работают, пьют.
Говорят, что игра в шахматы
аналогична игре в преферанс
и называют это одним словом: “Жизнь.”
И никто не решается посмотреть в окно
на отчужденный пустырь
покрытый белым снегом.

Жить и не ходить.
Жить и не бежать.



Мы вместе, мы одно целое.
Нам хорошо от того,
что мы не одни.

Мы любим, страдаем и ревнуем вместе,
но встречается на пути кочка,
неровная поверхность,
то, обо что можно споткнуться
или подвернуть ногу...
И мы неожиданно понимаем,
что одиноки.

2.

Твой дом не гора Казбек,
а я не демон.

Ты - не Анна Каренина,
а я не поезд «Желтая стрела».
И никто не знает, где он остановится,
и никто не решится нажать на стоп кран,
чтобы начать новую жизнь.

Объедки на праздничном столе.
Все сыты и довольны.
Повседневный театр в наркотических снах
нимфоманки бальзаковского возраста.

Я и общество.
Всем безразлично кто в этой стае прав,
а кто виноват.

Ребенок увидел радугу после дождя.
Он счастлив.
Он начал познавать мир.
Мать не отвечает на его вопросы,
потому что она умеет только созерцать,
но не объясняться...

Твой дом не собор Парижской Богоматери,
Ты не прекрасная Эсмиральда,
а я не жалкий Квазимодо
и, неважно, что между нами нет гармонии и постоянства
в день святого Валентина.

3.

Просыпаюсь,
чтобы увидеть солнце,
чтобы еще сильнее зацепиться руками за эту планету.
Чужая и сонная брожу по улицам города,
думая о том, что жизнь моя превратилась
в страх пробуждения,
который затянулся на многие годы.

Просыпаюсь,
чтобы не оказаться в объятиях смерти.
Просыпаюсь, где-то под облаками небосклона,
далеко от мирских благ и суеты,
и начинаю бесцеремонно тыкать пальцем в звезды
со словами: «А, может быть, это моя планета...»

24 декабря, 1998г.


4.

Странные те вещи,
которые на первый взгляд
кажутся странными.
Странные те люди,
которые разлучают друг друга
не скорбя,
не страдая,
не жалея о том,
что потери невозможно вернуть.

Странные те потери,
которые навсегда приклеиваются
к подошвам ботинок
и преследуют человека,
как изнеможенные тени, всю жизнь.

Странные люди лживы,
а странные вещи всегда правдоподобны.

18 марта, 1998г.


* * *

Какая грусть томится в щелях
и рвет мою любовь напополам.
Мне холодно в чужой постели,
и больно целовать сухим губам.

Какая жажда от прикосновений.
Зачем шагаю я через черту?
Не избежать твоих мне сновидений,
и не заполнить в теле пустоту

12 декабря, 1998г.

* * *

Глазницы на крыше усопших антенн.
Разбитые окна, осколки в груди.
Ты воздвигаешь защиту из стен
со мной оставляя ветра и дожди.

Я в кухне зажгу отравляющий газ
и несколько слов тебе напишу:
“На прощанье огонь твой сияющих глаз,
в свой мир навсегда у ношу.”

Черные дыры сомкнутся в ладони.
Ты обвиваешь руками мой стан
и тихо прошепчешь: “Любимая, вспомни,
шипы диких роз нас лечат стран.”

Позднее утро.
Хмельное затишье
порвется,
как нить в голове.

Ты скажешь мне снова: “Любимая, слышишь,
как ветер тоскует и рвется к тебе.”

26 января, 1998г.

* * *

Ты спишь? Как!? Мечтаешь о свободе?
Оплакиваешь тот не возвратимый день.
Я поднимусь на лифте и прямо на пороге
глазами томно попрошу: “Раздень.”

Ты спишь? Храня свою любовь стыдливо,
пытаясь избежать присутствие беды,
а тонкий луч луны глядит пытливо
сквозь занавески на легкие мои следы.

Чарующий поток растрепанной листвы,
забьется в окна под тяжестью объятий.
Я вспомню шорох девственной травы
и силу власти дьявольских проклятий.

Тебя таинственно, как плод вкушая,
небрежный поцелуй забуду на запястье.
Единство душ бездарно разрушая,
страдание и грусть приму за счастье.

Глубокий вздох вершин коснется облаков,
и тень моя блеснет в далекой стороне.
Ты спишь? Тебя избавив равнодушно от оков,
я буду приходит теперь во сне.

10 января, 1999г.

* * *

- Ты хочешь знать о чем мои стихи?
О праведности твоих мыслей на земле.
Она ласкала линии моей руки,
гадая сколько лет я буду жить в тебе.

- Миг. - отвечаешь ты. - И на страницах дневника
останешься распятым мною вожделением.
Вместит твой образ лишь одна строка,
а в памяти я назову тебя мгновением.

- Ты хочешь осушить мою тоску до дна
и чтобы я была с тобой почти на равных,
но не тебе признаюсь иногда верна
я на земле и в мыслях странных.

12 января, 1998г.

* * *

Она достанет с полки книжку.
Листая, скажет: «Знаешь,
ты стала взрослой слишком,
поэтому детей не понимаешь.

...Нашла я про цветочек аленький.
Садись, чтоб не мешать.
Вот стул. Он, правда, старенький...
Я начинаю в слух читать».

«Ты рифмы путаешь, малыш», -
Скажу ее перебивая.
Она ответит: «Ты опять грустишь
и на целые дни обо мне забываешь».

«Ну вот, какая ты смешная, -
С обветренных моих сорвется губ, -
Давай, я лучше почитаю
тебе про лес,
 который рубит лесоруб».

«Нет мне про цветочек аленький.
Остановилась я в конце страницы», -
шепнет мне человечек маленький
и вниз опустит длинные ресницы.

Она достанет перед сном пижаму.
В кроватке по серьезному рассудит:
«Скажи, ты любишь мою маму?
И мама тебя очень любит!»

28 января, 1998г.

* * *

Мой маленький остров
потерян в толпе.
Я каждую ночь
звезды ловила в воде.
Писала на стенах
слова о любви.
Мой маленький остров
всегда оставался в тени.

Бой старых часов,
а в памяти миг.
Вершители судеб
между страницами книг,
где пыль вековая
сохранила свой запах и цвет,
где бессмертной душе
спасения нет.

Лишь память,
заблудшая память,
в твоей обитает квартире.
Мой маленький остров
одинок в этом мире.

Я двери открою
на встречу тебе.
Мой маленький остров
потерян в толпе.

3 марта, 1999г.

* * *

В руках тетрадь и карандаш - огрызок.
Стихи Цветаевой и “Фауст” в переводе Пастернака.

На улице темно и очень тихо,
“Элизе” ноты и лирика Бальмонта.

В глазах печаль и грусть одновременно.
Страница двести пятая раскрыта “Идиота”.

На полке классика и книги об искусстве,
и “души мертвые” наедине с живой.

22 сентября, 1999г.

* * *

Мне не хватает времени на светлые раздумья.
Я свои года считаю наказаньем.
Я не верю глупым, но доверяюсь умным
и не могу привыкнуть к расставаньям.

Мне не хватает в дружбе откровенности.
Источник всех моих богатств кончается.
Я создаю из чувства верности
 свой храм,
когда в нем мало кто нуждается.

Бессвязные мысли. Они не уловимы.
Мои старания тобою жить напрасны.
Мои ошибки, они уже неизмеримы
и для тебя становятся,
 как яд опасны.

Мой взгляд исполненный немой тревоги,
дарует с горечью смертельную агонию.
Мои святилища небес по-истине убоги
и преданны великому безмолвию.

4 апреля, 1999г.

Весна.

Весна, когда еще не кончился февраль,
обнаженное бросает отчуждение.
Я приношу в твою постель печаль
и мимолетное слепое отвращение.

Все испытания на прочность уз
изощренным подвергались трениям.
Я раздражительной все больше становлюсь,
уподобляясь комнатным растениям.

Растаскивать твои сокровища по мелочам:
любить и ждать одновременно,
и воровать тебя лишь по ночам,
и уходить с рассветом незабвенно.

Идти чуть дальше от природы.
Быть отражением возвышенных страстей.
В твоем трельяже дыханием свободы,
касаюсь душ бесчувственных людей.

Весна - рабыня некрасивых женщин.
Всегда тревожная от ложного величия.
Я избегаю острых ощущений трещин
и возраста, и социального различия.

24 марта, 1999г.

* * *

Всем существом и до корней волос
любить себе подобных и уступать влечению.
Однообразный слушать стук колес
не придавая этому значение.

Раскаяние в вечернем очертанье звезд
и чувство странное изнеможения.
Всем сердцем и до корней волос
способной быть на самоотречение.


Блуждать в невидимом потоке смутных
представлений:
о красоте, о роскоши, о том,
что навевает страх.
Сознательно владеть обрывками видений
и все живое превращать в обычный прах.

Оценивать происходящее больными крохами ума
и находиться на теплом месте зрителя,
и понимать, что жизнь огромная тюрьма
из стен высоких сумасшедшего строителя.

Быть непокорной,
но подчиняться унизительным соблазнам.
Циничной быть, лишая прав любимых навсегда
и думать об одном, а говорить о разном,
и не испытывать поддельного стыда.

Всей глубиной души и до корней волос
я собственное не люблю бессилие.

14 апреля, 1999г.

* * *

Тебя я больше не обижу,
рассеянные прячу пальцы рук.
Я нашу жизнь в потемках ненавижу
провидицу безжалостных разлук.

Я эту ночь дыханием покрою
во мраке сбившихся с пути.
Я заберу все зло с собою...
И ты позволишь мне уйти.

17 мая, 1999г.

* * *

Море, тоскливое море
у твоих расплескалось ног.
Соленая пена в горле,
а в теле прибрежный песок.

К тебе подплывают волны,
твоей, не касаясь кожи,
и, кажется, чаек стоны
на мои уж больно похожи.

25 мая, 1999г.

* * *

Клочки бумаг на письменном моем столе.
В полночной час подруга тишина
и лампы тусклый свет так неприятен мне,
и чуть заметно,
как дрожит рука.

Минута, вдохновенье берегла,
пока еще не сбывшуюся страсть.

- Ах, здравствуй, как дела?
Мне повторяют миллионы глаз.

...И я иду, как будто в нереальность
сквозь души в барах, как к себе домой.


- Чего ты ждешь? Ведь все банальность
под нервною твоей рукой.

- Ах, не рожденная любовь...

- Кому, какое дело?
На шахматной доске шаг вправо,
а может быть и влево...
Предпочитаю быть не смелой...

12 августа, 1999г.
Тень.

Ко мне приходит ночью тень,
садится рядом без дыханья.
В ее движеньях набожность и лень,
во взгляде блеск очарованья.

Случилось так,
что женщина не мертвая и не живая
приходит в облике прозрачной тьмы
и мной во сне повелевает.
Я исполняю все ее мечты.

Вернувшись вновь
не ангелом, не бесом
из снов чужих,
из долгих странствий в пустоте.
Я шла домой непроходимым лесом.
Я шла по лунной в сумерках тропе.

Тень сложит крылья на моей постели,
вдыхая запах сладкого вина.
Случилось так,
что целые недели
осадок горечи она пила до дна.

Я выйду к ней,
спускаясь по ступеням.
Забытых два крыла отдам, и
- “Уходи скорей!” -
Была она чернее ночи тенью
потерянной средь множества теней.

25 августа, 1999г.

* * *

В книжке записной
на странице неясный рисунок:
очертания губ почти незаметны.
Помню, как прошлой весной
ты лицо подставляла ветру.

Мы смотрели на дорогу ночную.
Я курила одну за другой.
Ты тянулась ветер целуя
к книжке моей записной.

Адреса друзей и телефоны.
-Кто ты? Я тебя не знаю.
Постоянно ходишь сонной
над бездной по самому краю.
Дружишь с ветром
и с чайками в море.
Не богата и не бедна.
Тоскуешь в плену,
погибаешь на воле
и как будто со всеми,
но все же одна.

В книжке записной
на странице неясный рисунок:
очертания глаз неисправно затерты.
Помню, как прошлой весной
Ты лицо подставляла ветру.

7 ноября, 1999г.


* * *

Что с тобою стало?
Ты как листопад.
Может быть устала
каждый год подряд
золото колец
накрывать листвой,
миллион сердец
уводить с собой.
Я тебя впервые
в этой жизни слышу.
Листья молодые
падают на крышу.
Мне о чем-то шепчут
под ногой шурша.
Ты, ссутулив плечи,
перейдешь спеша
на другую сторону.
Но не станет лучше,
если поровну
мы поделим душу.
Называют странной
осеннюю печаль.
Ты всегда желанной
уходила в даль.
Я впервые вижу
твой усталый взгляд.
Еле-еле дышит
осенний листопад.

10 октября, 1999г.

* * *

Мне было чуть больше
 за тридцать
Каждый день проходил,
 как десяток лет.
Из ладоней твоих я хотела
 крылатой птицей
без крыльев взлететь на белый
 и чистый свет.

Мне было чуть больше
 за тридцать.
Кондуктор смотрел в окно улыбаясь.
Случайный знакомый на миг испытает
при встрече со мной неподдельную жалость.

В компании пьяной
девушка с грустью моей,
с одиночеством тяжким в кармане.
Где-то и в чем-то мы разные с ней,
но работаем вместе в рекламе.

Хватит о личном...

Я друга теряю целый десяток лет
и первые месяцы лживой любви.
Рука неизвестной отдаст мне билет
со словами и номером: «Жду. Позвони».

18 октября, 1999г.

* * *

Все движется по колесу велосипеда,
по шестеренкам, как бы вскользь.
При каждом дуновенье ветра,
мы были вместе, стали врозь.

Все рушится под действием напора,
когда круг замкнут и не куда деваться,
и хочется узнать из разговора
у двух сердец,
которые решают разбежаться:
как все-таки неправильно устроен мир
одной души,
как бы в другой душе
(там мира нет)
дана изнанка, которая до дыр
истерлась в промежутке вместе проведенных лет.

Все движется по колесу велосипеда.
О двух, в круг не входящее звено.
Без спиц колесная стихия
вертелась в небе, как веретено.

20 октября, 1999г.


Уютное счастье.

Банальная драма. Хозяйка и гость,
любовь на закате. Ночь после
наступит на пятки, - не спросит.
Чуть позже наступит злость,
что он не ребенок, но и не взрослый.

Горящее пламя глаз. Сам Прометей
зажег за гардинами и над кроватью.
Хозяйка и гость, и множество разных вещей
мешают уютному счастью.

Хозяйка и гость, - не склеить беседу.
Он вряд ли нуждается в слове.
- Ну, что же! Бывайте! Быть может заеду,
проездом в Великом Ростове.

г. Ростов.

* * *

Тумана чопорность. Неровен час
на веках бледной амазонки встретить.
Замоленная страсть гипсовых глаз
и волосы, как постоянный ветер.

Любовь поэта - рот без крика.
Скульптура слов выстраивается вряд.
На белом - белое, и нежность лика,
воинственность богов и скорбь плеяд.

Так ночь из паутинки кожи,
одарит вечностью любое ремесло.
С той амазонкой схожи,
рука у скульптора и звонкое перо.

июль, г. Киев.

* * *

Отводишь трубку телефона насовсем:
не в сторону, не в даль, а между.
Мы говорим, но не находим тем,
и называем глупой всякую надежду.

Мы знаем, случай всё решит за нас,
и голоса останутся чужими.
Душа отчаялась, - не в первый раз,
дав имена их называть другими.

г. Киев.