Горе

— Ой, горе, мне, горе! – несколько театрально запричитал Денис Гаврилович и вполне натурально начал рвать на голове остатки волос.

— Ой-е-ей, доченька, что же ты наделала? Как ты могла? Что же ты о нас не подумала-то? Стыд-то какой! – в тон ему завыла Настасья Кирилловна, прикрыв рот концом платка, и тяжело осела на табурет.

Горе настигло родителей Светланы прямо на коммунальной кухне. Виновница, рослая деваха двадцати пяти лет от роду, стояла между столом Марьи Тимофеевны и холодильником Петра Федоровича и потерянно переводила взгляд от отца к матери, от матери к отцу. Потом она попыталась что-то объяснить, но этим только усугубила отчаяние родителей.

На вопли поодиночке начали выходить соседи. Первым Настасья Кирилловна сквозь слезы поведала о постигшем их большом горе, а остальным об этом шепотом рассказывали первые. Все сочувственно кивали головами и замирали у двери, всем своим видом выражая соболезнование.

Скоро на кухне собралась вся огромная квартира. В середине стоял Денис Гаврилович и методично – правой, левой, правой, левой – выдирал из головы волосы. Если пальцы ничего не нащупывали, то движение получалось вхолостую. Рядом на табурете сидела Настасья Кирилловна и подвывала тонко и жалостно.

— Денис, Настя! Что же вы так-то... Ведь жизнь... она... такая... – Попытался утешить убитых горем родителей пенсионер Калистратыч. Он помнил Дениса Гавриловича еще грудным ребенком и потому выступил в роли старейшины.

— Лучше бы она неизвестно от кого в подоле тройню принесла, меньше бы позора было, - неожиданно громко прорезалось у Настасьи Кирилловны.

— Правильно! – поддержала ее мать-одиночка Люська. – Моих всей квартирой вырастили и ваших бы подняли. Правильно я говорю?

— Правильно – загудели все.
Из соседнего подъезда на гОре пришкандыбала баба Груня и вставила свое шепелявое слово:

— Надо было тебе за Сережку из соседнего двора замуж выходить, когда сватался. Они в колониях, говорят, иногда исправляются, за ум берутся. Правильно я говорю?

— Правильно, баб Грунь, – поддержали все.

Светка неожиданно всхлипнула. Настасья Кирилловна завыла громче. Денис Гаврилович после нескольких холостых движений в недоумении провел рукой по голове, отыскивая, чтобы еще выдернуть.

В разговор вступила тетя Саша. Она торговала пивом в ларьке, стоящем на углу, но сейчас, услышав о постигшем квартиру горе, закрыла торговлю и пришла выразить сочувствие.

— А можно было и за Митроху замуж выйти. Во-первых, он иногда и тверезым бывает, а во-вторых, сейчас от этого дела кодируют. Правильно я говорю?

— Правильно, - одобрили тетьсашин выбор соседи.
Светка зарыдала в голос, по-бабьи, с причитанием, Настасья Кирилловна ей вторила в терцию. Денис Гаврилович не найдя волос дернул себя за ухо, ойкнул и закричал:

— Лучше бы она в проститутки пошла, честным трудом себе на хлеб зарабатывала! Правильно я говорю? У-у, прокляну!
Светка замолчала и изумленно посмотрела на отца – эта мысль явно ей не приходила в голову. Настасья Кирилловна залилась слезами и одобрительно закивала головой. Женщины зашмыгали носами, мужчины посуровели, но все вместе поддержали Дениса Гавриловича.

— Правильно!

В общем, соседи почти успокоили горевавшее семейство. И все уже было бы хорошо, если бы из соседнего микрорайона не явилась эта зловредная и скандальная Лариска. Она закричала прямо с порога.

- Ну что вы на девку накинулись?

- Они всю жизнь честно прожили, а она их опозорила! Кого в семью привести хочет! -загудела квартира.

Но скандалистка не сдавалась.

- Ну и что, что он политик и депутат? – Лариска вздохнула и уже неуверенно добавила. – Молодой еще, может исправится.