Записки рыболова-любителя Гл. 351-353

С самой же ловлей поначалу всё обстояло как обычно, то есть никаких форелей, как и прочих рыб. Но вот в одном месте, ничем особенно не выделяющемся, со сравнительно ровным течением и средней глубиной мне показалось, что поплавок мой ныряет временами резче, чем это бывает при зацепах, но зацепов не было, и подсечь ничего не удавалось. Всё же я задержался здесь, снова и снова забрасывая снасть на середину речки, следя за этими нырками поплавка и безуспешно делая подсечки. Потом мне это надоело, я перекинул снасть в другое место, но неудачно: поплавок пошёл близко от моего берега и вдруг нырнул рядом со мной. Я автоматически дёрнул удилище и сразу почувствовал, что подсёк приличную рыбину.
Вода забурлила, форель заходила ходуном, кувыркаясь и сгибая в дугу моё удилище. Слава Богу, пластиковое, телескопическое, то есть очень гибкое и само гасящее рывки. Не торопясь, не ослабляя и не усиливая натяг лесы, я выжидал, когда рыбина утомится, и, потихоньку поворачивая катушку, подводил её к берегу, а потом рывком выбросил её на сушу. В воде она выглядела золотистой, а на берегу несколько поблекла, стала серебристее, но круглые пятнышки на спине и боках ещё ярко выделялись. Экземпляр был граммов на триста, не меньше, то есть вполне приличный.
В этот день по штуке поймали и Серёжа, и Лёша, и Кондратьев, приехавший с женой и дочкой на десятичасовом автобусе. Но им всем попались небольшие форельки граммов по сто-сто пятьдесят, так что только моя рыбина имела право именоваться форелью, а не форелькой. Вечером Сашуля её пожарила и оценила вкусовые качества - не костлявая и совсем рыбой не пахнет (для Сашули это главное достоинство рыбного блюда).
Итак, счёт форелям открыт! Но вот продолжить его никак не удавалось.

3 апреля мы ездили с Сашулей и Митей на Корневку за черемшёй, которая в изобилии там произрастает. Я немного походил с удочкой и видел своими глазами двух небольших форелек, одна плескалась на мелководье, другая выпрыгнула на моего червя, но не схватила. А с утра, говорят, пацаны хорошо ловили, штук по шесть поймали каждый, но не крупных.

8 апреля Таранов поймал 12 форелей, причём одну на 1 кг 200 г!

23 апреля ездили с Серёжей на Корневку. Глухо.

15 мая ездили с Митей на Корневку на мотоцикле. Разведывали возможности подъезда к речке. Оказалось, подъехать можно со стороны дороги Ладушкин-Корнево, второй поворот налево (и вверх) после Берлинки, (а первый - мощёная дорога), грунтовая дорога к мосту через Корневку и далее к танкодрому. У моста дорога непроезжая даже в сухую погоду, но полями можно подобраться к речке, точнее, к краю каньона.
Внизу у речки уже полно комаров, не дают спокойно ловить. Извели меня и Митю. (Май этот был удивительно жаркий, стабильно держались 20 градусов тепла, а 16-го - 30, 18-го - 28, 24-го - 27 градусов.) Я побродил с удочкой полчасика и тащил одну небольшую форель, но сорвалась. В Корнево у магазина какой-то поддатый парень, принявший меня за своего знакомого, а, может, и в самом деле знавший меня по Ладушкину, рассказывал, что его приятель на днях в этом месте 13 штук здоровых форелей поймал.
Ну, что ж, поймаем и мы когда-нибудь столько, Бог даст.

352

На март была назначена защита Володи Клименко в ИЗМИРАНе. И вот недели за три до неё мы узнаём интересную новость: Клименке в пару Ситнов поставил ... Колю Бобарыкина. Мы уж про него как-то забыли, ничего не было слышно после того, как Бобарыкин прошёл-таки секцию.
Правда, перед Новым годом ещё мы узнали, что оппонентами у него будут два доктора (а не доктор и кандидат, как обычно) - Фаткуллин и ... Кринберг. Значит, Кринберг переменил своё решение, если говорил правду мне тогда, на защите Хазанова. Я написал ему письмо, не очень, правда, надеясь, что Кринберг откажется оппонировать или даст отрицательный отзыв: сам, ведь, говорил ему, что бесполезно давить на оппонентов, когда Кринберг рассылал свой отрицательный отзыв оппонентам Хазанова. И всё же письмо послал. Вот оно.

"Глубокоуважаемый Игорь Августович!

Помнится, в Ленинграде я спрашивал у Вас, не собираетесь ли Вы оппонировать Бобарыкину. Вы ответили, что нет, хотя Осипов Вас и уговаривал. Недавно, будучи в ИЗМИРАНе, я узнал, что ситуация изменилась, то есть Осипову, похоже, удалось Вас уговорить, и Вы согласились быть оппонентом у Бобарыкина. Думаю, что Вам будет интересно знать наше мнение (моё и моих коллег по обсерватории) о работе Бобарыкина и о самом диссертанте, тем более, что ситуация чем-то сродни Вашему конфликту с Хазановым.
Работая в соседней с нами организации - Калининградском университете, Бобарыкин тем не менее не захотел обсуждать диссертацию у нас, а сразу отправился в ИЗМИРАН в отдел Беньковой. Однако на секцию Учёного совета ИЗМИРАН его не выпустили. Председатель секции (тогда им был И.А. Жулин) потребовал рекомендацию нашего семинара. Бобарыкин был вынужден выступить у нас, а предварительно мы изучили его работу и подготовили проект отзыва семинара - резко отрицательный, в котором, в частности, разоблачалась его попытка подлога: выдать результаты расчётов, выполненных в диффузионном приближении, за результаты, полученные с учётом членов инерции (расчёты для условий Миллстоун Хилла, 3-я глава). Мы предложили Бобарыкину выбрать - либо выходить с этим отзывом на секцию, либо забрать диссертацию на переработку с последующим обсуждением у нас, в этом случае наш первый отрицательный отзыв никуда не посылается. По настоянию своего научного руководителя К.С. Латышева Бобарыкин выбрал второй вариант. Это было в начале 1981 года. Весной 1982-го года Бобарыкин принёс мне переработанную диссертацию и попросил уведомить секцию Учёного совета о том, что он диссертацию переработал и теперь она может быть рекомендована к защите.
Я предложил Бобарыкину повторно выступить у нас на семинаре. Он отказался, а на секции Учёного совета в ИЗМИРАНе заявил, что обо всём договорился со мною, что якобы я смотрел диссертацию и одобрил её. Из нашей обсерватории никого на секции не было, и фокус ему удался.
Теперь о самой работе. Она и в переработанном виде содержит недостатки, совокупность которых позволяет утверждать, что работа требованиям ВАК не удовлетворяет.
В частности, в первой главе, где автор исследует влияние силы инерции на параметры F2-слоя в задаче с верхней границей на высоте 800 км, автор получил в расчётах для спокойных ночных условий различие в NmF2, достигающее 2-х раз, обусловленное членом инерции. Этот основной результат главы нефизичен и обусловлен неправомочным заданием на верхней границе резко переменного потока частиц. Бобарыкин, не задумываясь, использовал в этих расчётах сделанную Л.П. Захаровым аппроксимацию данных Эванса, воспроизводящую все мелкомасштабные колебания потока, связанные скорее всего с погрешностями измерений. Эти быстрые изменения потока, не соответствующие постановке задачи и даже не имеющие физического смысла, и обусловили полученные автором всплески инерциальных членов. Вообще ясно, что роль инерции в поведении F2-слоя корректно изучить можно только в задаче интегрирования по трубке, а не в задаче с верхними граничными условиями.
Нестационарный полярный ветер. Здесь автор путает нестационарные процессы в ионосфере с методом установления, позволяющим получить стационарное решение от произвольных начальных условий. Именно это и сделано в работе: получен выход на стационар от совершенно нефизичных начальных условий: начальный профиль концентрации взят соответствующим стационарному полярному ветру из работы Бэнкса и Хольцера, а начальный профиль скорости - нулевой (если не ошибаюсь: пишу по памяти, так как диссертации у меня нет). Новый стационарный профиль концентрации отличается от начального, так как все параметры задачи отличны от использованных Бэнксом и Хольцером. Бобарыкин же приписывает это различие "эффекту нестационарности". Лишён физического смысла и колебательный характер процесса - это паразитные колебания самой вычислительной схемы.
О формировании плазмопаузы. Бобарыкин почему-то считает, что сразу за плазмосферой имеет место режим полярного ветра, тогда как полярный ветер потому и назван полярным, что имеет место в полярной шапке. Конечно, если произвольно включить полярный ветер в любом месте, то и плазмопаузу можно получить, где угодно.
Что же остаётся от диссертации? Так называемые прогностические расчёты на диффузионной модели, которые сравниваются с данными Эванса? Так сейчас таких расчётов произведено тьма тьмущая. И причём здесь процессы переноса с учётом инерции, которые предположительно должны быть предметом исследований в диссертации?
И, наконец, помимо слабости самой работы меня вынуждает выступить против присуждения Бобарыкину учёной степени его моральная нечистоплотность, неоднократные попытки надувательства.
Латышев мои претензии к работе знает, он отговаривается (тем), что несёт ответственность только за вычислительную сторону работы. Осипову же мне не удалось изложить свои замечания во время редких встреч с ним по той причине, что он либо спешил, либо был нетрезв. Сам Бобарыкин тоже хорошо знает, чем именно мне не нравится его работа, и я предупреждал его, что буду выступать против. Специально на защиту я, может, и не поеду, но отрицательный отзыв в совет пошлю, а если окажусь в это время в ИЗМИРАНе, то и выступлю на защите. В этом случае неизбежно столкновение с оппонентами: Фаткуллиным и Вами. Если с Марсом это уже вошло в традицию, то с Вами мне такую традицию не хотелось бы устанавливать.
Мне кажется, что, вчитавшись в работу Бобарыкина, Вы согласитесь с моим мнением о ней. Ну, а если нет - значит, нет. Всё же уведомить Вас о нашем отношении к работе я счёл своим долгом.
Примите мои новогодние поздравления и искренние пожелания всего наилучшего.
Ваш А. Намгаладзе
27 декабря 1982 г."

И вот теперь Коля, видать, подготовил все документы и попал в пару с Клименко, причём Ситнов уверял, что у него нет никаких формальных зацепок, чтобы отодвинуть Колю, и заменить его некем, так как другие очередники не готовы.
Володя Клименко, конечно, очень расстроился, да и все мы вместе с ним. До этого я не собирался устраивать преследование Бобарыкина - слишком много чести, но отзыв, конечно, в совет бы представил. Отрицательный, разумеется. Может быть, и выступил бы на защите, если бы на ней оказался, что, впрочем, было маловероятно, так как дни защит не совпадали с днями заседаний секции, на которых я бывал, а специально на защиту Бобарыкина топить его я бы, конечно, не поехал.
Теперь же получалось, что мне не миновать быть на его защите. И выступление моё против Бобарыкина (да даже наличие только письменного отрицательного отзыва от меня) скажется уже не только на Колиной защите, но и на защите Клименко, причём, наверняка, неблагоприятным образом. Во-первых, озлобит Марса и Кринберга, которые будут на защите. Ведь моё выступление против работы Бобарыкина будет очередным выступлением и против них, давших положительный отзыв на Колину диссертацию.
Вполне возможно поэтому, что в пику мне они начнут цепляться к Володе, моему подопечному, работа которого в ряде мест пересекается с работой Бобарыкина и посвящена исследованию близких или даже тех же вопросов (провал, плазмопауза, полярный ветер, учёт инерции ионов). Клименко, конечно, боец и чувствует себя уверенно, но всё равно неприятно знать, что к тебе с предубеждением относятся доктора наук, специалисты в твоей области, к мнению которых совет обязан прислушаться.
Во-вторых, моя критика Бобарыкина может быть воспринята некоторыми членами совета как попытка помочь Клименко, как намерение притопить его конкурента, а это может зародить сомнения в достоверности и надёжности результатов Клименко.
Правда, ситуация может немного облегчиться, если сначала будет защищаться Клименко, а потом Бобарыкин. Это можно будет устроить через Ситнова. Но про мой отрицательный отзыв оппоненты Бобарыкина всё равно будут знать, я обязан представить его в Совет заранее, и они могут начать превентивную атаку на Клименко, не дожидаясь моего выступления.
Плюнуть, не выступать и не посылать никакого отзыва о Колиной работе? Промолчать в тряпочку. А значит, послать коту под хвост и забыть всю прошлую борьбу с Колей, о которой многие в ИЗМИРАНе знают - ребята от Дёминова и Ситнова, прежде всего? А как тогда своим потом в глаза глядеть? Боролся, боролся, а в решающий момент отступил?
Дать Коле защититься, чтобы не испортить защиту Клименко, а потом вечером наблюдать, как вся измирановская гостиница будет ходуном ходить от Колиного празднования своего успеха? Или уж и праздновать вместе с ним и Костей, Марсом и Колей Осиповым, Кринбергом и ещё там кем? Нет уж, на фиг. Надо постараться не допустить, чтобы Клименко и Бобарыкин защищались в один день. Но как это сделать?
- А чего ты голову ломаешь? - говорил мне Кореньков. - Это Бобарыкину надо голову ломать. Думаешь, он обрадовался, что попал на защиту в одну пару с Клименко? Ему с нами на защите тоже неохота встречаться и, пожалуй, даже больше, чем нам с ним. Пусть сам перенесёт свою защиту, попросит отсрочки. Должен же понимать, что ему невыгодно и очень даже опасно идти наверняка на открытое столкновение с тобой.
- Ты что, Бобарыкина не знаешь? Он ведь как бык на красную тряпку полезет, лишь бы покончить разом со всем этим, наконец.
- А ты попробуй Костю уговорить. Костя не дурак всё-таки и влияет на Бобарыкина. Научный руководитель, как никак. Объясни ему ситуацию. Косте ведь тоже скандал не нужен, первый его диссертант защищается, к чему рисковать?
- Пожалуй, ты прав.

Я по телефону пригласил Костю для разговора в кирху, объяснив вкратце, по какому поводу. Он пришёл вместе с Бобарыкиным, которого я не звал, видеть не мог, а слушать тем более. Вопрос, однако, касался его самого, и я согласился на Колино присутствие, оговорив только, чтобы он помалкивал и в разговор не лез, пока не попросят.
Суть моего предложения состояла в том, чтобы Коля отложил свою защиту под любым предлогом, болезни, хоть, например. Это позволит избежать открытой конфронтации на защите. Если же Клименко и Бобарыкин будут защищаться в один день, то я вынужден буду не только представить отрицательный отзыв в Совет, который я уже приготовил - вот он, но и выступить на Колиной защите со всем, что я думаю о его работе и о нём самом как специалисте и человеке.
Костя должен знать, что если меня понесёт, то я могу быть достаточно красноречивым, чтобы склонить на свою сторону необходимое число членов Совета, а уж если я ещё займусь их предварительной обработкой до защиты, то шансы защититься у Коли будут очень невелики. Пусть они сами сообразят, смогу ли я уговорить проголосовать "против" таких членов Совета как ... И я перечислил тех, кого мог со спокойной совестью числить в своих хороших знакомых или просто доверяющих моему научному авторитету. С Даниловым-то я уже говорил, и он обещал меня поддержать, если я публично выступлю сам (он ведь и Осипова, и Марса терпеть не мог).
С моей стороны это был, конечно, шантаж чистой воды, запугивание. Но что было делать?
Костя ещё мог пойти на компромисс, поскольку не любил и избегал всяких конфликтов, и, конечно, не хотел скандала на защите у первого своего диссертанта. Но Бобарыкину-то давно уже надоело ждать, и он к тому же боялся, что в любом случае выступлю против него, даже если он сейчас и перенесёт свою защиту. Наконец, на его стороне доктора наук Фаткуллин, Кринберг, Осипов, в качестве ведущей организации должен дать отзыв ИКИ (Гальперин), чего ему Намгаладзе бояться?
Я обещал Косте и Коле, что если они сейчас с защиты работу снимут, то я во всяком случае не появлюсь потом у Коли на защите. А если они хотя бы минимально работу переделают в самых ненадёжных местах - они знают в каких - даже без переоформления, показав только мне результаты, то я и вовсе оставлю Колю в покое.
В ходе всего этого разговора Бобарыкин порывался возникать и упираться:
- Чего это Вы меня, Александр Андреевич, так не любите? Я готов защищать свою работу и не надо меня запугивать.
Костя, однако, одёргивал его:
- Ты, Коля, помолчи пока.
И, обратившись ко мне, стал расспрашивать о формальных возможностях переноса защиты, как это оформляется и т.д. Я объяснил, что ничего страшного и криминального в этом нет, придётся только по всем адресам рассылки автореферата разослать сообщение об изменении срока защиты, а для Ситнова достаточно телеграммы о невозможности приехать на защиту хоть по причине болезни, хоть по какой другой - служебные или семейные обстоятельства не позволяют. Костя попросил несколько дней на обдумывание моего предложения и на этом мы разошлись.
Наш разговор был утром, а после обеда мне в кирху по телефону позвонил из Красноярска Николай Константинович Осипов, второй Колин научный руководитель. Видать, Коля уже связался с ним и пожаловался на меня.
- Ты что там к Бобарыкину цепляешься? Чего тебе от него надо?
- Чтобы работу переделал.
- Работа и так вполне диссертабельная, он ведь её уже переделывал по вашим требованиям, я сам всё проверял.
- Николай Константинович, там есть грубейшие ошибки, галиматьи всякой понаписано много. А в этот же день мой Клименко будет противоположные результаты защищать - по опустошению силовых трубок, например. Не могу же я с обеими работами одновременно соглашаться!
- А ты вообще на защиту не езди. Присутствие научного руководителя вовсе не обязательно. Я так, например, не поеду, у меня лекции как раз во вторник. Пусть они сами защищаются.
- Нет уж, чего это я Клименко буду бросать?
- А чего тебе Бобарыкин дался? Было бы за что бороться - за жалкие кандидатские крохи! Да и подумай сам, какое ты впечатление произведёшь на публику со своими нападками на Колю! Стал доктором и изгаляется теперь, давит конкурентов своих учеников!
- Но Коля вообще жулик и проходимец! Таких надо подальше от науки держать!
- Ну, а кто с этим будет на защите разбираться? Кому ты что докажешь? Раньше надо было с ним бороться.
- Вот я и не хочу мараться - сталкиваться с ним на защите. Пусть переносит её.
- Тогда уж пусть твой Клименко переносит, если тебе так невмоготу.
- Ну, вот ещё!
Так мы ни до чего и не договорились. Приближался назначенный срок защиты. Ни Костя, ни Коля мне не звонили. По слухам из университета, Бобарыкин часами гонял машину на ВЦ при Костиной кафедре, никого другого в эти дни к машине не подпускали. Похоже было, что он надеялся ещё до защиты принести мне результаты, доказывающие его правоту. Но не нёс.
Я отправил свой отзыв на его диссертацию Ситнову с оговоркой, что заберу его обратно, если Бобарыкин переделает работу или снимет диссертацию с защиты. И вот, когда Клименко уже отправился в ИЗМИРАН дней за пять до защиты, позвонил Костя:
- Вышло, как ты хотел. Бобарыкин откладывает защиту.
А через пару дней я сам приезжаю в ИЗМИРАН, встречаю там Клименко, и он мне сообщает:
- Моя защита переносится на апрель. Нет кворума.
- Тьфу, чёрт!

353

Кроме защиты Клименко у меня были в ИЗМИРАНе ещё и другие дела: заседание у Зевакиной оргкомитета предстоящего осенью этого года в Калининграде 3-го Всесоюзного семинара по ионосферному прогнозированию и сдача темы "Буран" ("Ураган") по расчётам ионосферных поправок к спутниковым навигационным измерениям, которую выполняли, главным образом, Саенко и Шагимуратов. Я считался одним из научных руководителей (второй - Лобачевский), а, примазавшись к этой дорогостоящей теме, числилась на ней ещё прорва людей из отдела Лобачевского.
Приёмную комиссию возглавлял Юрий Кириллович Калинин, с которым я как-то не встречался больше после сочинской Школы 80-го года, когда неудачно подъехал к нему на банкете с вопросом о смысле жизни. Присутствовал в комиссии представитель по связи с военной промышленностью, некто Щорс, и Лобачевский просил очень серьёзно отнестись к сдаче темы, хотя сам не появился - болел. Саенко с Шагимуратовым тоже приехали и, волнуясь, сидели в сторонке, поскольку в комиссии от обсерватории был только я.
Заказчик же к теме уже охладел, хотя и ухнул на неё прорву денег, у них начались новые веяния, сменились люди, и к сдаче нами темы отношение было сугубо формальное. Председательствовавший Калинин умело и даже с неким воодушевлением разыграл спектакль с вопросами, ответами и обсуждением, хотя, похоже, не шибко разбирался в задаче, после чего к взаимному удовлетворению сторон был составлен акт об успешном выполнении темы в полном соответствии с ТЗ, и здесь с важным видом каждую фразу акта корректировал Щорс.
На существо работы всем было явно наплевать, так что зря Саенко и Шагимуратов переживали. Два миллиона рублей было оприходовано, хотя, в сущности, они были выброшены на ветер, так как фактические затраты на сделанное не составили и процента от этой суммы, да и то никому не понадобилось. Зато отдел Лобачевского обзавёлся кой-каким оборудованием, раздобыть которое на бюджетные средства было бы невозможно. Да и заказчик был не в накладе - он сумел истратить деньги на научные исследования, о чём свидетельствовали наши отчёты и теперь вот акт приёмной комиссии.

От Ситнова я узнал, что неделю назад в Совет пришла телеграмма от Осипова, в которой он просил отложить защиту Бобарыкина, а от самого Бобарыкина ничего не было. Но его и так не поставили бы на защиту, так как до сих пор не было отзыва на его работу от ведущей организации - ИКИ, или хотя бы обещания оттуда, что отзыв будет. Наконец, полсовета уехало в Казань на какое-то совещание, так что и Клименке не повезло - кворума нет, и ничего нельзя сделать, так как людей нет в Москве. Защита переносится на апрель.
Узнал я, что на днях в ИЗМИРАНе будет выступать со своей докторской Юра Мальцев. Он и Слава Ляцкий здесь в Москве, в ИФЗ на семинаре по суббурям. Мы с Клименко и Саенко поехали туда - про суббури послушать, а я, главным образом, чтобы повидаться со Славиком и Юрой.
Встретился там я не только с ними, но и с Лариской, Аллочкой, Свет Санной, Пудовкиным (вся его лаборатория тут была), Людой Макаровой, Саней Можаевым и Юрой Пономарёвым, работавшим раньше с Гальпериным и знакомым мне по Верхне-Туломскому. От него-то я и узнал, что Бобарыкин выступал со своей работой на семинаре у Гальперина в ИКИ и выступил очень плохо, его заклевали, и Гальперин не стал писать отзыв. По этой причине Осипов и просил отложить защиту, так что отнюдь не мои угрозы заставили это сделать.
Со Славиком мы проболтали все перерывы, а на вечер он пригласил меня пойти с ним в гости к Саше Хоршиладзе, с которым он недавно знаком, и который ему очень нравится. Там будут ещё Левитин и Белов - из ИЗМИРАНа, сотрудники Фельдштейна, магнитосферщики, хорошие, по мнению Славы, ребята, странно, что я их не знаю. Я, действительно, слышал все эти фамилии, но ни с кем из них не был знаком, так как научные интересы наши вроде бы не пересекались. Юра Мальцев тоже был приглашён, но не пошёл - заболел.
И с диссертацией своей в ИЗМИРАНе Юра не выступал, мы с Клименко думали - по той же причине. Оказалось, нет - Распопов запретил, специально телеграмму в ИЗМИРАН послал, ссылаясь на то, что Юрина диссертация ещё не рассмотрена в ПГИ, хотя это и не могло формально препятствовать обсуждению работы в любом месте. А у себя в институте Распопов не выпускал Юру на семинар, не заботясь даже о приличии, под смехотворными предлогами типа - есть более срочные вопросы. Просто задерживал и всё. Надеялся, что ли, что тот, как и Слава, махнёт рукой и плюнет вообще на диссертацию?
Во всяком случае, вот уже более года прошло к моменту, как я пишу эти строчки, а у Юры дела с диссертацией всё в том же положении. Ждёт, когда его соблагоизволят выпустить из ПГИ. За это время Распопов успел попасть в больницу после автомобильной аварии, что, естественно, отложило рассмотрение вопроса, но и замещающий теперь Распопова Игорь Кузьмин (у которого я когда-то на "Наири" работал) продолжает в отношении Юры ту же линию проволочек, не подписывает характеристику и другие документы, не затрудняя себя при этом мотивировками, а следуя, видимо, чётким указаниям сверху (или сбоку).
В институте, конечно, хорошо были известны Юрины взгляды, да и сам он слишком уж лез на рожон со своей активностью на политзанятиях или с выходками вроде той, когда он на встрече с депутатом Верховного Совета дал тому наказ - добиться, чтобы все города Советского Союза снабжались одинаково.
Перед тем, как отправиться в гости, я зашёл в гостиничный номер к Славику и оттуда - ирония судьбы - разговаривал по телефону с Аллочкой, остановившейся в этой же гостинице ("Академической"), насчёт моего оппонирования Кукушкиной, диссертантке Пудовкина из Лопарской. Я было отказался сначала, ссылаясь на то, что не мой профиль, но Аллочка сказала, что Пудовкин обиделся, что Трошичев, на которого рассчитывали, уехал в Антарктиду, и из-за этого защита откладывается, так что если я желаю сделать Пудовкину приятное, надо сейчас же предложить ему свои услуги. Что я и сделал позже, извинившись за первоначальный отказ.
Потом мы со Славой зашли в магазин, взяли бутылку шампанского и отправились к Хоршиладзе. Там уже были плотный, крупный, холерического склада Левитин (про которого Слава сказал, что в нём, к сожалению, много от местечкового еврея) и худой, лысый, скромный Белов. С ними я вообще-то встречался в ИЗМИРАНе, а Хоршиладзе видел впервые. Он жил не в Троицке, а здесь в Москве, в небольшой двухкомнатной квартире с женой, тёщей и ребёнком, и как всякий теоретик на службе появлялся редко. Саша - в большей степени грузин, чем я, как Гивишвили, наверное, но тоже обрусевший, с приятной внешностью и с ещё более приятными манерами, высокой культурой ума и речи. Он меня прямо очаровал. Молодец-таки Слава - продолжает искать и находит интересных людей!
Стол был обильно уставлен закусками, а на шкафу стояла батарея бутылок с водкой, коньяком, вином, шампанским и пивом. Чувствовалось, что позаботились и хозяева, и гости. Хоршиладзе, однако, пил только холодное пиво и то понемногу, наливая его себе в фужер. Славик попивал водочку маленькими глоточками. Остальные - Левитин, Белов и я - пили водку умеренными дозами, но чувствовалось, что Левитин способен и на большее.
Как обычно, беседу вёл Славик в своей традиционной манере допроса, выводя собеседников на избранный им тезис об интеллектуальном превосходстве женщин (?!), который якобы из чего-то там вытекает, забыл уж из чего. Я не мог отнестись к этому серьёзно и непрерывно подначивал Славу, подсмеиваясь над его манерой вести разговор, стараясь, разумеется, не обидеть его. Остальные же слушали Славу весьма почтительно, чувствовалось безоговорочное признание его авторитета.
Разговор, однако, неизбежно перешёл на политику, к которой тут все были небезразличны и, конечно, определённым близким образом ориентированы. Говорили о западноевропейском коммунизме, его переориентации в последнее время, о Рейгане. О нём Саша высказался так:
- Это, действительно, сильный президент. Он понял, как нужно вести себя с нами: так же, как всегда действовали мы сами - говорить о мире, разоружении, делать пышные заявления и добиваться военного превосходства, без которого просто вообще бессмысленно вооружаться. К тому же он поднял экономику Штатов и очень популярен, так что следующие выборы обязательно выиграет.
Белов, будучи не менее других критически настроен по отношению к нашему обществу, возмущался всё же прозападной ориентацией своих приятелей:
- Политика вообще грязное дело, и не надо думать, что там ангелы правят. Такие же крокодилы, как и у нас, а отнюдь не интеллектуалы.
- Нет уж, наши крокодилы - самые крокодильи в мире.
К сожалению, мне нужно было возвращаться в ИЗМИРАН, где я остановился, и около полуночи пришлось расстаться с этой замечательной компанией, чтобы успеть на автобус в Троицк. Давно я так не сиживал с приятными мне людьми.

Через месяц, 26 апреля, Володя Клименко благополучно защитился в ИЗМИРАНе. Оппонентами у него были Фельдштейн и Андрей Михайлов, в качестве головной организации - ПГИ. О Бобарыкине я разговаривал по телефону с Гальпериным. Тот сообщил мне, что бобарыкинская диссертация произвела на него жуткое впечатление, одних грамматических ошибок в ней, мол, штук двести. Бобарыкин забрал работу на переделку, но он, Гальперин, сомневается, что за короткое время из неё можно что-нибудь путное сделать. Я в свою очередь уведомил Гальперина, что оставил в Совете отрицательный отзыв на бобарыкинскую диссертацию.
А ещё через два месяца, в конце июня Бобарыкин защитился, причём без особых осложнений. И отзыв был из ИКИ, подписанный Гальпериным, довольно безликий, правда, поверхностный, с умеренной дозой замечаний, но в целом положительный. Мой отзыв был зачитан на защите и поддержан Даниловым, но это принесло Коле лишь один чёрный шар и два недействительных бюллетеня. Ни Ситнов, ни кто-либо другой из их компании против не выступил. Думаю даже, что Ситнов проголосовал "за", дабы не способствовать нарушению единства Совета и оппонентов в глазах ВАК. Впрочем, точного расклада голосов я даже не знаю, кто-то утверждал, что три было против, а у Ситнова я не стал уточнять. Чёрт с ним.
У Ситнова, однако, хлопоты с Бобарыкиным на этом не кончились. И я здесь был уже абсолютно не при чём. Но об этом позже.
(продолжение следует)