О мальчиках и поездах

Рельсы, блистая холодным металлом, растворялись в серо-зеленой дали. Черные ажурные столбы, обезображенные временем, пронзали кровоточащий лазурью океан неба. Напряженные провода казались блеклыми, истонченными тенями сияющих рельсов. Насыпь источала тяжелый приторный запах гудрона. Лужицы мазута радужно блестели на растрескавшихся шпалах. Ржавая трава чахло лохматилась в кюве-тах, сплошь устланных мусором – станция близко. Не скупясь, рас-сыпало раскаленные золотые капли послеполуденное солнце… Август – время расплавилось и остановилось.
     Поезда магнитом притягивают мальчишек. Их манит любая техни-ка, но мчащийся поезд – привлекательней. Родители не разрешают иг-рать на железной дороге. А запретный плод – слаще. Пацанам инте-ресно не только полюбоваться грохочущим чудовищем. Привлекает и возможность, положив гвозди и монеты на рельсы, получить «на вы-ходе» забавные безделицы. Впрочем, это для лишенных воображения взрослых – безделицы. Для детей это ценные и нужные предметы, ко-торыми можно меняться и гордиться. Ведь их «изготовление» требует известного мастерства, – лишь тогда получаются по настоящему необычные вещи.
     Особенно ценятся расплющенные шурупы. После «обработки» они похожи на карликовые пилки. Здесь поезд не помощник. Нужен оди-нокий локомотив или дрезина. Многие пацаны караулят их часами. И все мечтают узнать график движения, если он вообще существует. Второе по популярности место занимают огромные костыли. Так на-зываются гвозди, которыми прибивают рельсы к шпалам. Побывав под колесами, они похожи на маленькие кинжалы. Теплые – будто только из кузницы. Только костыли можно класть под скорый поезд. Несущийся на огромной скорости состав, ничего больше не оставляет – вся мелочь прилипает к стучащим колесам.  Ну, а монеты, превра-щающиеся в оладьи, кривые и ломкие гайки и прочая дребедень – спросом не пользуются.
     В голой, выжженной степи, поезда видны издалека. И суета воз-растает по мере их приближения. Лишь покажется вдали расплываю-щаяся в искаженном волнами испарений воздухе зеленая морда локо-мотива, немедленно начинаются приготовления. Пацаны, деловито, подчас с открытыми от усердия ртами, размещают на рельсах железки.
     Поезд неумолим в движении. В последние мгновения происходит соревнование – кто хладнокровнее – поезд, который  никогда не ос-тановится, или они, расставляющие гвозди-шурупы-монеты на дро-жащих рельсах….  Как удав и кролики. Но эти кролики – успевают раньше.
     Теперь другие времена. И на рельсы ложатся бутылки и камни. Иногда, особенно в пустынных местах, бревна. И поезда останавли-ваются. Недавно, в некоторых «придорожных» школах, даже повесили плакаты, призывающие не кидать под поезд кирпичи и поленья. Впро-чем, без особой надежды, что их прочтут…
     Он стоял на пустынном перроне. Ветер выдувал последние кучки пыли из щербатого бетона. Электричка, как всегда, опаздывала. Про-гуливаясь, вспоминал былое. Он провел детство недалеко отсюда. Мало что изменилось с тех пор. Лишь разрослись деревья, да обвет-шали постройки. Впрочем, еще одно. Бронзовый бюстик Ильича, с хитрым прищуром глядевший из гущи елок, исчез. Старикана сдали в пункт приема цветных металлов. Теперь его под видом дверных ручек продадут на Запад.
     Ветер перемен будто забыл об этом, некогда веселом и шумном, пригороде. Пригород будто навечно отдался навьим чарам августов-ской сиесты, порой удивляясь суете, деловитой возне, царящей вокруг. Без работы, денег и надежды на лучшее, он с тупой озлобленностью и страхом ждет, когда время, наконец, до него доберется.
     В магазине «Продукты», толпятся все те же почерневшие от непо-сильного труда, колючего ветра, старости и степного солнца, старуш-ки-колхозницы. Прошедшие десять лет нанесли непоправимый урон лишь их домишкам, сараям и заборам. А они будто родились такими – смуглыми, морщинистыми и добрыми. Вокруг ветхость и запустение, стыдливо скрытые зеленью. Лишь торчащие тут и там пятиэтажки не дают забыть, что это все еще город.
  …В детстве они обожали ходить на станцию. Недалеко, над путями, возвышался холм – Курган. С вершины было видно город, а по другую сторону – широко раскинувшуюся степь. Заметив поезд, легко можно было, спустившись, успеть подготовиться к встрече. И, вернувшись, ждать, подобно партизанам в засаде.
     Не меньшим удовольствием было лежать под перроном. Да, да, именно под перроном – к старинному сооружению, возведенному из известняка для удобства благородной публики, пристроили бетонное продолжение. Боковые стенки сделать, разумеется, забыли – лишь опоры и лежащие сверху плиты. И так приятно было жарким летним днем, удобно разместившись на старом пандусе под бетонной крышей, наслаждаться прохладой. Смотреть, как мимо, с лязгом и грохотом, проносятся поезда…
     Каждые полчаса останавливались электрички. Сверху доносился шум толпы, а он и его закадычный друг Дюха – Андрей Величин, рас-кладывали прямо под колесами особо хрупкие заготовки – тонкие, длинные шурупы. Это было их изобретением. Получались велико-лепные штуковины. Ювелирная работа – никакая дрезина так бережно не сумеет.
     Одно лишь омрачало радость – Дюха. Нет, их отношения склады-вались замечательно. Но его нервировала странная Дюхина привычка плясать и прыгать на шпалах перед приближающимся поездом. Пока Дюха скакал, он всегда отворачивался, чтобы не видеть «этого идио-тизма». Андрей успевал «юркнуть в бетонную норку», буквально из-под колес. А потом, захлебываясь от восторга, принимался делиться впечатлениями. Вообще, Величин вечно околачивался у перрона. Ка-тался по нему на своей зеленой «Каме», вызывая тем самым ругань сердобольных теток. До поздней осени валялся на пандусе, покуривая, порой, отцовскую «Приму». Этакий «фанатик железных дорог». Он явно намеревался «прожить жизнь быстро», хоть это и было тогда – давным-давно, еще совсем не модно…
     Перрон постепенно заполнялся людьми. Показалась зеленая с красными полосками, физиономия электрички. Опоздала на семь ми-нут. Да, до революции в России по поездам сверяли часы. Хотя, хо-рошо еще, что вообще пришла…
     Стоя в заплеванном тамбуре, он вспоминал как «покидал навсегда» это место. Родителей переводили в областной центр – лихорадочные сборы, спешка, беготня, паника… Вихрь хлопот, океан не решенных проблем. Тогда и случилось в их сонном пригороде «это ужасное несчастье» – именно так зафиксированно оно в анналах местных куму-шек. Тут и там, по углам слышался их едкий шепот – «…надо же, вос-паление… не уберегли, жалко-то как… лучше надо за детьми смот-реть… ничего страшного, ведь этого следовало ожидать… и поделом – одним хулиганом меньше!»
     Он уезжал поездом, с родителями и незнакомцами, и в стук колес вплетался едкий бабий шепот, чужие рыдания, Шопен, выдуваемый с натугой старыми трубами и неотвязные мысли о тяжелой пневмонии.