Необходимость

04.04.2003г. – 08.04.2003г.

«Кубики» мои провалились
ultra-RZ da поймет :)

«…Мне уже не важно. Все не так уж важно…»
(с) Мумий Тролль «Дельфины»


Сергей Иванович Котов был большим мудаком.
Он любил сахарную пудру, клубничный джем с белыми гренками; теплый приторный портвейн, разогретый на июльском солнце, за 27 рублей; свои домашние тапочки с протертыми пятками; свою пижаму в разноцветную полоску (она уже давно выцвела, пообтерлась, но все равно была любимой).
Он любил целовать выступающие ключицы школьницам выпускных классов, часами слушать радио, сидя на широком подоконнике, есть таблетки, запивая их горькими микстурами и читать прошлогодние газеты.
Он любил вырезать из журналов фотографии знаменитостей и развешивая их на стенах говорить всем что это его ближайшие родственники.
Он тоже любил.

Никита Сергеевич Прохоров, был оригиналом.
Он любил когда его звали «Хрущев»,
Он любил пить ледяную водку и закусывать ломтиками сала; белоснежного с тоненькой, нервной прожилкой мяса, где-то по середине, с мягкой шкуркой, которую он мог часами обсасывать, закатывая глаза и тихо постанывая от удовольствия.
Он любил пить крепкий чай из алюминиевой кружки, бутерброды с «останкинской» колбасой, сахар-рафинад и черные женские колготки.
Он тоже любил.

Вероника, просто была.
Она любила все.
Она любила греться о мужские тела, молча получать удовольствие, когда крепкие руки начинали тискать ее упругое, податливое тело.
Он любила когда ей дышали в лицо гниющими зубами, отрыжкой из-за проблем с кишечником; она молча любила и это.
Он любила лежать на подоконнике и смотреть с тоскою в окно, наблюдать как голуби садясь на карниз подолгу наблюдали за ней, по-птичьему косясь на нее одним глазом, она млела и радовалась где-то глубоко внутри себя.
Она тоже любила.

--^..^--

Сергей Иванович, а проще и чаще всего просто Сережа, встал со скрипучей кровати, потянулся, вытягивая свои худющие руки, со следами уколов, над головой и громко зевнул. Встал, нащупав ногами тапочки, поправил сбившуюся пижаму и подошел к окну.
За окном полным ходом шло лето, стремительно проносясь по улицам города, захватывая, закручивая, впитывая в себя, радуя всех солнцем, брызжущим из безоблачного неба.
Очередное лето, утомляющее жарой изнывающих  в тени акаций пенсионеров, отсутствием дождя горе-огородников; отчаянно бросающихся на борьбу с засухой, суетясь на своих огородиках и дачных участках, спасая пожухшие огурцы, помидоры и прочую растительность, которая должна будет радовать их промозглыми зимними вечерами. Обычное лето, снова и снова повторяющееся из года в год.
Сережа протер глаза, залез с ногами на подоконник и уставился в окно. Сквозь стекло в размывах грязи, не мытое уже много лет, за исключением случайного дождя, он смотрел как вяло трепещет листва на деревьях от дуновения еле живого ветра, на редких прохожих, которые выползли из своих душных квартир, что бы пройтись по магазинам, пока солнце не раскалило воздух.
Хрущев спал, засунув край одеяла в рот и тихонько обсасывая его. Сережа подошел к нему и сев на край кровати осторожно потряс за плечо:
- Вставай, давай.
Никита приоткрыл один глаз и посмотрел на Сережу:
- Че надо?, - сонно спросил он, выплюнув одеяло изо рта.
- Завтрак. Вставай будем есть еду.
- А смысл?, - Никита протер глаза и попытался придать лицу серьезное выражение, у него ничего не выходило, так как мозг все еще пребывал в полусонном состоянии и обрабатывал недосмотренный сон о сливочном эскимо.
- Смысл?, - Сережа задумчиво посмотрел на него, затем потеребил редкую бородку, - Смысл в том, что бы есть.
- Ну так другой разговор, - Никита сел, свесив ноги с кровати, жалко скрипнули растянутые пружины, нащупав тапки, он встал и потянулся глядя в окно, - Что, все еще лето?
- Как будто бы и да. Пойдем, стынет все.
Они прошли в столовую, псевдо-шведский стол услужливо растянулся перед ними металлическими стойками, предлагая на выбор:
- Макароны с тертым сыром.
- Запеканку с клубничным джемом.
- Молочный суп с пенкой.
- Выпечка в ассортименте.
- Чай без сахара.
- Компот из сухофруктов.
Заставив подносы тарелочками со скудным завтраком они прошли в дальний угол и уселись за свой любимый столик, покрытый вырезанными похабными надписями и скабрезными стишонками о нелегкой мужской жизни.
Никита ел молча, тщательно пережевывая запеканку и запивая все компотом. Сережа удрученно уставившись в свою тарелку гонял по ней вилкой пенки в молочном супе.
- Хоть бы раз предложили что ни будь экзотичное, - он мечтательно посмотрел в потолок, покрытый трещинками и желтыми подтеками, - Мне вот помнится ели мы как то в Метрополе…
Его речь перебил хохот Никиты, из его открытого рта вылетали непрожеванные частички запеканки, они падали на стол создавая мягкие лужицы.
Сережа посмотрел на него, поджал губу в знак обиды и вытер рукавом начавшие выступать слезы.
- Ну чего ты?
Никита отсмеявшись вытер рукавом пижамы рот:
- Да так, вспомнил Метрополь.
- Я пошел.
- Не трогай Веронику.
- Это с чего вдруг?
- Сегодня моя очередь.
- А это ты у нее сам спроси.
Сережа протопал по коридору, остановился напротив двери с цифрами 28, чуть пристав на цыпочки, он дотянулся до двойки и перевернул ее вверх тормашками, глупо захихикал, оглядевшись по сторонам зашел внутрь и тихо притворил за собой дверь. Двойка дернулся и снова перевернулась на свое место.

***

Вероника лежала на подоконнике устремив свой взгляд в бездну неба, наблюдая как иногда мимо окна пролетают пронырливые голуби.
Сережа подошел к ней сзади и начал осторожно гладить ее по спине, тихо приговаривая: «Милая моя».
Никита подошел, встал рядом и наблюдая за манипуляциями Сережи:
- Все хватит, она моя сегодня.
- С чего вдруг?
- А с того, - он оттолкнул Сережу, тот покачнулся и упал на пол увлекая за собой близстоящую табуретку.
- Идиот. Ты у нее спроси, может она тебя сегодня не хочет.
- А кто ее спрашивать будет, - он схватил Веронику, которая смотрела все это время на них своими голубыми, вечно глупыми глазами и молчала.
Он бросил ее на кровать, разделся и посмотрев на Сережу, который вжался в ребристую батарею и тихо плакал, победным взглядом, накинув одеяло на голову навалился на Веронику, через некоторое время до Сережи донеслись так ненавистные ему хлюпающие звуки и шумное дыхание, вскоре все смолкло, и послышался довольный храп Никиты.
Сережа встал, размазал по лицу слезы, тяжело вздохнул, забрался на подоконник, взял в руки старый, потертый радиоприемник, включил его, приставил к уху и задумавшись уставился в окно.
За окном проплывало лето, солнце беспощадно давило город прессом небывалого тепла, набережные канала были забиты лежащими горожанами, которые немного полежав на солнцепеке снова залазили в воду, напоминавшую топленое молоко.
 Сережа уперся лбом в нагретое стекло, расплющил нос и начал пускать тонкие струйки слюней, они медленно скатывались вниз, оставляя на пыльном, замызганном стекле светлые дорожки.
Его взгляд привлек мужчина, среднего роста, с короткой стрижкой, одетый в глухое пальто, несмотря на стоящую жару, он медленно шел, озираясь по сторонам и было видно, что он что-то держит за пазухой.
Дойдя до густой заросли шиповника, он еще раз огляделся и нырнул в колючий кустарник.
Сережа удивленно хмыкнул и пустил еще одну слюнную струйку.
Через несколько минут из кустов вышел молодой человек, одетый в ярко голубую футболку, с непонятной надписью на груди, в светлых парусиновых штанах и в сандалетах одетых на босую ногу.
Он посмотрел на окна, прищурился от светившего в глаза солнца, махнул рукой и пошел к остановке трамвая. Сережа вздрогнул, оторвался от окна и попытался сквозь грязное стекло получше разглядеть удаляющегося парня. Радиоприемник выпал и больно ударил по коленке, Сережа тихо взвыл потирая ушибленное место, отставил его в сторону и снова посмотрел в окно, но все что он увидел, это как голубая футболка мелькнула в окне отъезжающего трамвая.

***

В трамвае было душно, приторно пахло дамскими духами, наполнившими, растворившимися в раскаленном железном нутре трамвая, легкий случайный ветерок изредка вкрадывался в отрытое настежь окно. Активно, но не навязчиво работая локтями пробиваюсь к спасительной дыре, несущей освежающую радость, припадаю лицом и ловлю порывы ветерка.
Футболка противно и отвратно намокла подмышками, выступая на василькового цвета ткани темными, притягивающими посторонние взгляды пятнами.
Потные горожане, обтирая платками катящийся пот, едут растекшиеся по пластмассовым креслам, готовые, пышущие жаром как булки.
Трамвай сонно перекатывается по Троицкому мосту, ловлю улыбаясь жадные взгляды пассажиров наполненные безграничной завистью, устремленные на пляжик петропавловки. Рты завистливо приоткрыты, словно у рыб, у некоторых начинает медленно капать слюна, попадая на брюки, юбки, кофты, шорты, платица легкого покроя. Зависть как наркотик, естественная, всепоглощающая глубина.
Выхожу на Суворовской площади, улицы пусты, иногда проскакивают полупустые троллейбусы да редкие автолюбители на своих разгоряченных «повозках».
Улыбаясь снимаю футболку, подставляя свое изнеженное зимой тело под солнечные ванны, легкая природная смугловатость позволяет такие радости без страха быть обгоревшим.
Плывущая, не бывалая для таких мест жара. В голове варево, помня о конечной точке своего пути начинаю медленно плестись по Садовой, мимо перекатывается пожухший Летний сад, мамаши нацепив на себя и детей белоснежные чепчики пытаются спрятаться в тени деревьев. Дети же пребывая в полном восторге беззаботно бегают подставляя солнцу свои молодые, наливающиеся тела.
Поворачиваю налево, вскоре впереди меня начинает маячить моя цель, про себя я называю это место троицей, и почему-то считаю его полным загадок, какого то мракобесья и прочей чуши, столь не понятной обычным людям. Стою на перепутье мостов, подо мной Мойка медленно сливается в единый поток с Фонтанкой, а может наоборот, это меньше всего волнует меня, важен сам факт происходящего действа.
Озираюсь по сторонам, и начинаю медленно спускаться вниз, оказавшись у кромки воды, подползаю по парапету к тому месту, где заботливой рукой моего предшественника на граните выцарапан крест и стрелочка. Именно здесь это место, где сливаются две реки, место столь важное для меня в данный момент, важное на столько, что весь мир замирает вокруг, перестает существовать, пропадают звуки, даже солнце как кажется, начинает печь меньше, словно проникнув моей ситуацией, чуть убавляет свою небесную печку.
Волнуясь слегка, чуть дрожащими руками достаю из сумки маленькую бутылочку, вылитую специально по заказу из темно синего стекла, где-то далеко в забытой богом амазонской сельве, откупориваю, сдирая ногтями сургуч затычки, наклоняюсь и зачерпываю священной воды.
Ставлю бутылочку на парапет и достаю жидкий сургуч, стараясь не трясти бутылку, что бы вода не вылилась, запаиваю горлышко, на солнце сургуч застывает почти сразу, ставлю отпечаток большого пальца и убираю в мягкое отделение сумки. Выбираюсь наверх, оглядываюсь по сторонам как бы ни кто не увидел. Оперевшись на перила смотрю вниз на воду, сплевываю и улыбаясь провожаю взглядом медленно уплывающую кляксу слюны.
Бегу вперед, тяжело дыша, хватая как жабрами сухой воздух, по Литейному, вперед, сломя голову, не смотря по сторонам, бегу, остатки сил вливая в ноги, лишь бы добежать. Кирочная, кирочная, мне на лево, бежать, еще бежать, морщась от появившегося во рту привкуса крови.
Нависла на доме влекущая меня «М».
Прохлада обнявшая меня кажется неестественной, под землю, качусь, устало усевшись на ступеньки эскалатора.
Встаю у края платформы, ловя расставив руки врывающийся порыв от приближающегося состава.
Вагон, пустой почти, сел, откинув голову и закрыв глаза.
- Осторожно двери закрываются. Следующая станция площадь Ленина.

***

В здании больницы прохладно и тихо, иногда разносится тихое постукивание каблучков медсестры.
Иду, стараясь ступать почти бесшумно, в сущности бояться не кого, просто захотелось поиграть в осторожность, так бывает вдруг, охватывает легкая паранойя, приятно щекотит струнки нервов, подпитывая кровь каплями адреналина.
Большая дверь, свежевыкрашенная, еще слегка пахнущая краской, толкаю, медленно, со скрипом дверь открывается пуская меня в просторный кабинет.
Вхожу, натягивая на лицо притворную улыбку:
- Здравствуй Катюша.
Дежурная медсестра, дородная женщина, с волосатой бородавкой на верхней губе, поднимает голову и кивает в знак приветствия. Долго, изучающе смотрит на меня, словно вспоминая надо ли мне что-то передать, пытаюсь ей помочь:
- Мне звонили?, - рыбья тишина в ответ
- Меня искали?, - в ответ более живой отрицательный кивок головой.
- Все понятно. Если что я у себя., - положительный кивок головой.
Прохожу в свой кабинет, открываю настежь окно, вдыхаю полной грудью прогретый воздух. Затем закрываю окно, задергиваю глухо шторы, ставлю на стол сумку, закуриваю сигарету, делаю пару быстрых затяжек и положив сигарету в пепельницу открываю сумку.
Достаю бутылочку, смотрю на нее с нескрываемым трепетом и радостью в глазах, подхожу к огромному книжному шкафу, забитому учебниками, книгами разными, написанными умными людьми до и после, открываю потайную дверку, внутри тайника загорается мягкий свет, передо мной на полках стоят бутылочки с красочными этикетками. Ставлю бутылочку, аккуратно наклеиваю этикетку: позитив лакция проба № 1978/5-2.

***

Дверь кабинета открылась, на пороге стоял Ваня, здоровый парень, под два с лишком метра роста, в белом халате, с пятнами чая, крови и еще непонятно чего:
- Катерина Дмитриевна, я это как говорится по просьбе и по поручению.
Катерина подняла голову, черная едва заметная волосинка, растущая из бородавки чуть дрогнула:
- Чего тебе Ваня?
- Мне бы это Катерина Дмитриевна, к главному на пять минут буквально, - он переминался с ноги на ногу, - Все на пять минут.
- Он занят. Говори мне, чего там у вас случилось, потом передам ему.
- Ну мне это, ему бы лично, он поймет.
Я открыл дверь и встал на пороге уперевшись в косяк, небрежно стряхнул пепел на пол, все еще находясь в состоянии эйфории от случившегося, радуюсь каждой клеточкой своего тела новому образцу.
Катерина посмотрев на меня, лишь хмыкнула, пожала плечами и снова уткнулась в очередной женский роман, привыкшая к моим состояниям, не умеющая удивляться, что бы разбавить свои серые будни. Иван смотрел на меня открыв рот и округлив глаза, это немного охладило мою радость, я постарался придать себе подобающее выражение лица, прищурив глаза я посмотрел на него в упор:
- Что там у вас?
- А можно с глазу на глаз.
- Иван ты где работаешь? Думаешь здесь принято что-то скрывать? Говори, я думаю Катерину Дмитриевну трудно чем-то удивить, а уж тем более смутить, - я улыбнулся и посмотрел на Катерину, она немного все таки смутилась и посмотрела на меня с некоторым осуждением.
- Ну так выкладывай давай, нечего тянуть.
Иван немного помялся еще, щеки его чуть покраснели, он уставился в пол, и почти шепотом пролепетал:
- Там это, в двадцать восьмой палате, как бы это… в общем, куклу резиновую выкинуть надо, а то психи до дыр уж ее протерли…