Записки рыболова-любителя Гл. 354-358

354

В конце мая - начале июня очередная поездка: Иркутск-Москва. В Иркутске я оппонировал на защите Игоря Сидорова, сотрудника Хазанова. Игорь - здоровенный высокий сангвиник, приезжал со своей работой к нам, выступал в кирхе. Он, как и Клименко, и Бобарыкин, занимался внешней ионосферой, процессами наполнения и опустошения силовых трубок геомагнитного поля, проводил исследования роли инерции ионов, и некоторые его результаты были близки к тому, что получил Клименко, но конкурентами они себя не считали, относились друг к другу дружелюбно и справедливо полагали, что совпадение полученных одновременно и независимо результатов доказывает лишь их достоверность.
Объёмом, правда, и количеством новых результатов работа Клименко значительно превосходила сидоровскую, но и его диссертация была вполне крепкой. Однако, неприязнь сибизмировцев к Хазанову сказалась и на защите Сидорова. Присутствовавшие на защите сотрудники лаборатории Климова и сам Николай Николаевич задавали вопросы Сидорову явно с пристрастием, придираясь ко всему, к чему только можно было придраться. Надо сказать, отвечал Сидоров неважно, чувствовалось, что он смутился, подрастерялся, и мне пришлось в добавок к тому, что я написал в отзыве, отвечать за него на критику. Правда, в конце концов и Климов в своём заключительном выступлении дал в целом положительную оценку работе Сидорова, но три чёрных шара тот при голосовании всё же схватил.
Затащил меня в гости к себе Миша Коен, пригласил вместе с Хазановым. Они оба заботливо опекали меня в Иркутске, поселили в одноместном номере в "Ангаре", привозили-отвозили на машине (Коен или Сидоров на своих "Москвичах", и у Жоры тоже своя машина есть). Эта ихняя автомобилизованность меня весьма удивила, тем более что приличных дорог у них в области помимо как по городу да на Байкал, считай, что нету. А вот живут Коен с женой и двумя детьми уже больше десяти лет в общаге: две комнатки и санузловое помещеньице, где они готовят на электроплитках буквально рядом с унитазом, и пока Миша докторскую не защитит, с жильём им ничего не светит.
А с докторской одна проблема - Климов против.
- Почему? Потому же, почему Кринберг против Хазанова выступал. Просто не нравимся мы им и всё.
Чёрт те что, ерунда какая-то!
Конечно, всё не без причин, и Миша с Жорой, наверняка, не такие уж безобидные жертвы несправедливых притеснений. Но мне вспомнилось, как Слава, когда мы с ним встретились в Москве, рассказывал мне с удивлением:
- Понимаешь, подходит ко мне Власов, который молодой, из Иркутска (Кринберговский аспирант, один из писавших отзывы на работу Хазанова) и ни с того, ни с сего - я с ним и не знаком даже вовсе - стал мне рассказывать, какой плохой человек Хазанов. Я так и не понял - зачем, и что он от меня хотел?
Я пояснил Славе ситуацию:
- Наверное, чтобы ты, паче чаяния, отзыв хороший на хазановскую диссертацию не написал, - и рассказал ему о хазановской защите.
- А что, Хазанов - хороший человек? Вы с ним друзья?
- Нет, друзья - это слишком. Приятели, пожалуй. Но мы не так часто встречаемся, чтобы я его хорошо знал. Обычно только на конференциях. И честно, я так и не пойму настоящих причин их конфронтации: Коена и Хазанова с Кринбергом и Климовым. Конечно, последние двое считают первых выскочками, ведь они чуть ли не на десять лет каждый моложе их, а уже в доктора лезут. Но в этом ли только дело? Научная принципиальность? Но тот же Кринберг прикрыл явную халтуру Бобарыкина, хотя я и предупреждал его, что это халтура. Да и что за методы борьбы - вроде этого наушничества Власова тебе?
Коену я ещё в Томске дал согласие быть у него оппонентом и в этот раз подтвердил его, хотя обкаточное выступление его у нас на семинаре в кирхе мне не понравилось. Сделано много, но подано плохо, новизна и оригинальность результатов тонут в повторениях того, что уже было получено другими. Миша уверял, что всё ещё будет переделано, так как то, что написано, - скорее монография или даже учебник, а не диссертация.

На обратном пути из Иркутска я задержался на пару дней в ИЗМИРАНе: Шагимуратов выступал на семинаре лаборатории ОНЧ-излучений с материалами диссертации и просил меня там быть для поддержки. Они с Саенко уговорили меня согласиться на научное руководство шагимуратовской диссертацией (в паре с Саенко, который был фактическим руководителем), так как это рекомендовал им Яков Иосифович Лихтер, предполагаемый будущий оппонент, состарившийся уже авторитет по ОНЧ-излучениям, но только недавно защитивший докторскую.
Юра работал над своей диссертацией под опекой Саенко около десяти лет, не спеша, но тщательно. Изобрёл и сконструировал периодоанализатор, автоматическую станцию обнаружения свистов (свистящих атмосфериков - естественных радиосигналов из космоса в килогерцовом диапазоне, воспринимаемых на слух как свист), разработал методику обработки, наладил регулярные наблюдения, обработал кучу материала, а на стадии интерпретации ему пришлось заняться ещё и моделированием плазмосферы, в которой его любимые свисты распространяются. Это и дало им с Саенко повод обратиться ко мне с просьбой о научном руководстве.
Шагимуратов выступал с утра, а после обеда в конференц-зале института состоялось совместное заседание секций солнечно-земной физики и ионосферы и распространения радиоволн, на котором Гор Семёнович Иванов-Холодный и Юрий Кириллович Калинин делали сообщение о своих последних работах, которые они представляли как открытие (самое настоящее) и подали соответствующую заявку в комитет по изобретениям и  открытиям. Я, конечно, пошёл их послушать.
Сами работы, опубликованные в "Геомагнетизме и аэрономии", я читал, и они, честно говоря, показались мне мурой собачьей. Вся суть открытия состояла в "универсальном свойстве экспоненциальности высотного распределения электронной концентрации в ионосфере", из которого вытекали некоторые возможности упрощённых оценок важных для прикладных задач параметров. Но это свойство экспоненциальности было установлено Чепменом ещё в тридцатых годах и для всякого грамотного физика-ионосферщика представлялось естественной и очевидной вещью, следствием ещё Больцманом открытой экспоненциальности распределения давления в земной атмосфере. Правда, никто до сих пор не отважился застолбить за собой эту очевидность как открытие. Неужели кроме этого здесь ничего нет?
С робким недоумением задавала вопросы Наталья Павловна, с плохо сдерживаемым раздражением - Марс, но никто не нападал на "открытие" в открытую. Молчали и многоопытные молодые старички - Дёминов и Ситнов, и их только ещё набирающиеся опыта молодые сотрудники - Ким, Хегай, Павлов, за глаза пожимавшие плечами и уверявшие, что всё это ерунда чистой воды.
Я не выдержал, вылез на сцену и попытался показать на доске, как я понимаю суть "открытия", заявив напоследок, что если суть именно в этом, то ничего нового здесь нет, и, по крайней мере, моим представлениям, что такое открытие в науке, это никак не соответствует. Авторы "открытия", однако, совершенно невозмутимо проглотили моё выступление, впрочем, как и вся аудитория в целом. Напротив даже, после меня Черкашин и Гуляева (не специалисты, правда, по физике ионосферы) вовсю открытие расхваливали за его практическую ценность, а Бенькова с Марсом после вопросов не выступали.
Никакого официального решения по поводу "открытия" на этом заседании не принималось. Думаю, авторам нужна была просто галочка в графе: обсуждалось там-то и там, в том числе в ИЗМИРАН. Дальнейшая судьба "открытия" мне неизвестна. На меня за моё выступление ни Иванов-Холодный, ни Калинин вроде бы не обиделись, во всяком случае виду не подали.

355

7-го июня мы с Митей впервые бегали (!) утром по двору 25-й школы, примыкающему с тыла (с южной стороны) ко двору нашей многоподъездной девятиэтажки. Пробежали круга три вокруг школьного здания. Но этому знаменательному событию месяца за два до того предшествовало другое, давшее толчок последующему. Ещё в марте, кажется, если не раньше, к нам как-то зашёл Юра Саенко с предложением перекупить у него кроссовки, которые ему принесла с работы жена Маринка, а ей там по блату предложили. Кроссовки ему самому очень нравятся, он с удовольствием бы их взял, но они, увы! - ему не по ноге, тесноваты, а мне должны быть как раз.
К кроссовкам я был абсолютно равнодушен, так как бегом заниматься не собирался вроде бы, не взирая на рекомендации врачей, а то, что сейчас вообще это самая модная обувь, - меня совершенно не волновало. Померить их, однако, я согласился, раз уж человек принёс. Кроссовки оказались югославскими, фирмы "Пума", и вид у них был, действительно, фирменный - добротный и элегантный одновременно.
Я надел их на ноги. Они были мне, мало сказать, как раз. Они были мне в самую пору, мягко облегая ступни, нигде ни в едином месте не давя и не будучи ничуть свободными. А когда я встал в них, мне показалось, что в подошвах у меня появились пружинки, и захотелось бежать.
- Да, вот это обувь! И почём?
- Шестьдесят пять рублей.
Я плюхнулся на диван.
- Ни фига себе! Это что за цены такие? За тапочки спортивные! Сапоги зимние женские можно купить.
- Цена не моя. Столько просят. За фирменные кроссовки меньше не берут. Так ведь зато это вещь! Хочешь бегай, хочешь на работу в них ходи.
- Вещь-то вещь, но за такие деньги!
Сашуля тоже была ошарашена ценой, и всякий интерес к этим кроссовкам у неё пропал. Мне же что-то не хотелось снимать их с ног. Разнашивание всякой новой обуви всегда было для меня сущим мучением с неизбежными мозолями, так что обычно я донашивал старую до полнейшего развала. Теперь у меня на лето ничего не было, всё равно надо покупать. А такого приятного ощущения от одетой на ногу обуви я ещё не испытывал, и вряд ли другой случай такой представится.
Кроссовки - дефицит, импортные - тем более. Люди гоняются за ними месяцами и отстаивают в очередях часами. А тут тебе на дом принесли! Может, всё-таки взять? На книжке деньги есть. В конце концов, на что я их зарабатываю? Пропиваю больше. И потом - с такими кроссовками, может, я и бегать начну! Врачи советуют, в газетах пишут, отчего же не попробовать, если будет в чём?
И я решился, хотя Сашуля не одобряла - кроссовки, конечно, хороши, но цена... Добро бы спортсмен был, а то вместо босоножек...
Но для бега помимо кроссовок нужен был ещё спортивный костюм, которого у меня не было, и который я давно был не прочь приобрести, но острой надобности всё-таки не было, и я прекрасно обходился без него. Теперь костюм был нужен, и я принялся навещать соответствующие отделы магазинов. К началу июня поиски увенчались, наконец, успехом, и я за 85 рублей стал владельцем синего шерстяного костюма. Можно было приступать к занятиям бегом.
Поначалу мы с Митей бегали нерегулярно и безо всякой системы. Потом, после отпуска уже, в августе или сентябре мы стали бегать по системе, описанной в журнале "Наука и жизнь" в пространной статье, посвящённой оздоровительному бегу. По этой системе в течение первого цикла занятий бег перемежается с ходьбой, причём интервалы времени бега постепенно удлиняются, а ходьбы сокращаются, с увеличением общей продолжительности занятия. Месяца за два мы освоили этот первый цикл и запросто совершали пятнадцати-двадцатиминутные пробежки в любую погоду.
Вставали мы теперь в полседьмого утра, выбегали на школьный двор, делали там десятиминутную зарядку, благо есть и стенка, и скамейки, и турники, потом двадцать минут бега и под душ. Бегали и в дождь, и в слякоть, и в гололёд, и в снег, и в мороз. В минусовую погоду по скрипящему снежку бегать особенно приятно, прямо наслаждение, особенно, если правильно выбрать темп, не зарываться.
Бывали у нас с Митей и конфликты, то вставать не хочет, то бежать не может, то покакать забыл, капризничает, но в целом он меня радовал своей дисциплинированностью. Здоровье своё мы оба несомненно укрепили. Митя стал реже простужаться, мне через полгода стали делать комплименты, что я помолодел. Про таблетки я напрочь забыл.
А всё началось с кроссовок, которые оказались тесны Саенке...

356

С 15-го по 25-е июня я пробыл в Ленинграде, причём часть этого времени вместе с Сашулей и Митей. В эти дни наша кафедра отмечала юбилей - 60-летие, мы с Сашулей были официально приглашены, и Саенко оформил Сашуле командировку к заказчику. У меня тоже были дела на "Векторе", а кроме того предстояла защита Кукушкиной, которой я должен был оппонировать.
На юбилейные заседания в Петергоф я не ездил, ничего интересного там не было, а на банкет мы с Сашулей, конечно, явились. Проходил он в новом просторном ресторане в Нижнем петродворцовом парке. Народу собралось много, но кроме Лариски и Аллочки наших близких друзей почти не было. Кошелевский, Аля и Игорь Петровы, Люся и Саша Пороховы, Наташа Чичерина да Арсений Липатов, вот и всё, пожалуй. Приятно было их увидеть, поболтать о том, о сём, особенно с Игорем о любимом нашем "Зените", который шёл вроде бы в гору.
Не было Лялиной, Оберца, Димули - отца Ианнуария, Таньки Рассказчиковой, Мишки Крыжановского, Силиной, Дубатовки, Лизунковой. Никогда не увидим больше Мишку Родионова. У Наташи Чичериной я пытался разузнать об отце Ианнуарии, как он там, ведь она регулярно ходит на службы в церковь при Академии.
Наташа очень строгим тоном, поджав губы по своему обыкновению, сообщила мне, что отец Ианнуарий очень занят, буквально сжигает себя:
- Такие люди в пятьдесят кончают инфарктом, - тем не менее он никогда не отказывает никому из желающих встретиться и поговорить с ним, но этим не следует злоупотреблять, и только уж если очень надо... - последние слова Наташа произнесла очень многозначительно.
Рискуя показаться ей непонятливым, я переспросил, что значит - очень надо:
- Я бы очень хотел его видеть, но не знаю, насколько мне это нужно.
- Вот когда ты не сможешь без этого обойтись, тогда и иди к нему.
Но я в любом случае не мог бы увидеться с отцом Ианнуарием: на следующий день я возвращался в Калининград к оставленной там Ирине, а Сашуля с Митей поехали во Владимир навестить родных.

Зато повидался я с Борисом Евгеньевичем (на защите Кукушкиной, на кафедральный банкет он почему-то не пришёл), который выглядел всё так же подтянуто и моложаво в свои уже семьдесят лет. Наша встреча с ним носила в этот раз не просто лирический, а прежде всего деловой характер.
Ещё в начале года в ответ на моё поздравление с семидесятилетним юбилеем Б.Е. прислал мне письмо, в котором, между прочим, напомнил о своём давнем желании написать книгу об ионосфере вместе со мной. Вот это письмо.

Дорогой Саша!

Обращаюсь к Вам с небольшой просьбой. Мне для своих личных дел понадобилось отчитаться о судьбе аспирантов, у которых я когда-то был руководителем. В этой связи я должен сообщить - когда ВАК утвердил Вас в степени кандидата наук.
Напишите, пожалуйста!

Ваша диссертация с Вашего разрешения отослана в Харьков и там по крайней мере два учреждения проявили горячий интерес к её содержанию.
Между прочим - мне всегда, по крайней мере много лет, хотелось предложить Вам или посоветовать Вам написать книгу об ионосфере. Разумеется, мне и самому хотелось бы принять участие в её составлении. Свою роль я понимал бы как подборку и осмысливание результатов исследований методом некогерентного рассеяния, выполненных за рубежом, ну а от Вас, или Ваша часть - это процессы в ионосфере и их физико-математическое осмысливание.
В прошлом я не решался делать Вам такое предложение; в настоящем письме это пришлось к слову, между прочим, потому и пишу. Но если бы Вы отнеслись к такому предложению серьёзно - я был бы очень рад.

В отпуск ухожу 6 июня, около 10 июня уеду в Ленинград и вернусь к 1 августа. Ответ, если напишете, лучше прислать в Апатиты. Ленинградский адрес, на всякий случай: 195112, Новочеркасский проспект, 40, кв.65, тел.221-26-85.

Наилучшие пожелания всей Вашей семье, Ваш
Брюнелли.

Не думаю, что, когда Б.Е. писал это письмо, он серьёзно надеялся на мой положительный отклик. Так, мечтания - хорошо бы! А я взял, да и откликнулся. Давайте, мол, Борис Евгеньевич! Согласен под Вашим руководством, то есть, рассчитывая прежде всего на Вашу инициативу.
Действительно, писать самому монографию на основе своей диссертации, как советовали мне многие и тот же Б.Е., мне уже не хотелось, неинтересно было, хоть и планировал себе на 82-83-й годы. Браться же одному за книгу более широкого плана было страшновато, да и это заняло бы почти всё моё рабочее время.
С другой стороны, я отчитал только что курс лекций по физике ионосферы на Серёжиной кафедре и заново поднял для себя весь предмет. Работа над большой моделью тоже заставила меня интенсивно расширять ионосферный кругозор, а это всё способствовало бы написанию монографии по физике ионосферы, если бы я за такую взялся.
Вспоминая же прекрасные лекции по аэрономии, которые читал нам Б.Е. на пятом курсе, можно было надеяться, что вдвоём мы бы справились с задачей. Если Б.Е. действительно возьмётся за это дело и будет лидером, а я ведомым, то отчего же не попробовать?
Так я ему и написал. И предложил для начала изложить свои представления о возможной будущей книге, её объёме, содержании, для кого предназначена и т.д., и т.п. Надобность в обширной монографии по физике ионосферы была несомненна: все вышедшие отечественные и переводные давно устарели, и написать такую книгу для широкого круга специалистов мне было бы лестно, а вместе с Б.Е. - особенно приятно. Но всё же - в чём должно проявиться наше лицо?
Идея Б.Е. была в следующем: изложить физику ионосферы с позиций преимущественно двух новейших методов исследований: наблюдательного - метода некогерентного рассеяния радиоволн и теоретического - метода математического моделирования. По первому специалистом можно было считать Б.Е., он соавтор монографии по некогерентному рассеянию, а по второму - меня. Я согласился принять эту идею за основу и предложил при встрече в Ленинграде обговорить наши дальнейшие действия.
И вот встреча состоялась. Мы подтвердили друг другу окончательность и серьёзность намерений писать совместную книгу, в которой попытаемся изложить всё, что мы с ним знаем про ионосферу, и договорились, что следующим шагом будет первая попытка плана или его конспекта, который Б.Е. составит и пришлёт мне, от чего и будем отталкиваться для составления окончательного рабочего плана. Нас даже охватил порыв некоего энтузиазма при этой встрече - а что, и в самом деле, чем мы не Чепмен и Акасофу?

357

В один день с Кукушкиной (после неё) защищался Веня Захаров, наш калининградец, от Никитина. У обоих - Кукушкиной и Вени, научным руководителем был Пудовкин. Рая Кукушкина делала у него диссертацию с незапамятных времён, когда Пудовкин работал ещё в Лопарской. Рая работала там и сейчас, не блистая способностями, но старательно, в традиционной стиле чистого морфолога. Пудовкин вносил физику в её исследования, и за долгие годы работы материала у Раи набралось на довольно крепенькую диссертацию.
Сама по себе Рая - женщина довольно вульгарная, невысокого роста, в очках, курящая и не прочь выпить, а, выпив, ведёт себя не вполне прилично, о чём с содроганием вспоминал Саенко после банкета в Верхне-Туломском, где Рая его охмуряла. Но, безусловно, женщина добрая. Перед защитой она ужасно тряслась, и Пудовкин за неё побаивался, но всё прошло благополучно, хотя Макаров и не удержался от пары иронических реплик.
За Веню Захарова Пудовкин, напротив, не беспокоился. Я у этого Вени был в своё время рецензентом дипломной работы, которую он делал у Никитина, и оценил её на отлично. Среди своих однокурсников он заметно выделялся и способностями, и трудолюбием, даже настырностью, я бы сказал. Он так и остался работать у Никитина, написал с ним пару статей, а потом поступил в заочную аспирантуру к Пудовкину и с Никитиным уже больше не печатался, хотя по службе оставался его подчинённым. Был момент, когда я ему предлагал перейти к нам в обсерваторию, но Веня отказался под тем предлогом, что это было бы некрасиво с его стороны по отношению к Никитину.
И вот этот Веня на своей защите перепугал всех присутствующих - чуть не грохнулся (в буквальном смысле) в обморок от волнения. Председатель совета Глеб Иванович Макаров стал задавать ему вопросы, как обычно, в своей довольно агрессивной манере. Веня многословно, но не очень чётко ответил на первый вопрос - похоже было, что он его не понял, и Макарова ответом не удовлетворил. Тот с пристрастием задал следующий вопрос. Веня разволновался, никак не мог собраться с мыслями, и вдруг его явственно закачало. Он начал шарить вокруг себя рукой, инстинктивно пытаясь опереться, и упал бы, если бы кто-то не заметил неладное и не подскочил к нему, поддержав.
Его усадили, расстегнули воротник, начали дуть в лицо, послали за врачом. Веня сначала смотрел перед собой совершенно неподвижным взором, потом начал озираться и бормотать, что он сейчас ответит на вопрос, явно не соображая, что с ним происходит. До приезда скорой он, однако, оклемался и упросил разрешить ему продолжить отвечать на вопросы. Макаров к нему больше не приставал, другие задавали ему вопросы явно только для проформы, очень осторожно, чтобы опять не разволновать беднягу. Отзывы (все положительные) зачитывали с сокращениями, чтобы поскорее закончить утомительную процедуру. Шла вторая защита, и одуревали от духоты уже все.
Проголосовали за Веню единогласно. Отмечали обе защиты у Пудовкина дома, что редко бывает - научный руководитель у себя для диссертантов застолье устраивает, но для Пудовкина это как раз характерно, у него и останавливаются многие, как в гостинице, и живут подолгу...

На "Векторе" я собирался устроить небольшую демонстрацию. Время шло, а с машиной дело не продвигалось. Заказчик, похоже, считал достаточным того, что выделил нам на неё деньги, а добывайте уж сами, как сумеете. Лобачевский же внушал нам, что машину должен поставить заказчик, на него нужно давить, ссылаясь на его же письменное обещание, иначе мы ничего не получим.
Тем временем заканчивался уже первый этап, и надо было представлять отчёт по нему. Так вот вместо отчёта я написал коротенькую техническую справку на полтора страницы, в которой только и содержалась констатация факта непоставки нам обещанной ЭВМ и, соответственно, невыполнения запланированных вычислительных работ. С тем я и явился к Бубнову. Тот повертел мои бумажки и сказал:
- Ну, и чего Вы таким образом добьётесь? Зачем вставать в позу? Наше начальство просто махнёт на Вас рукой и всё. Его надо заинтересовать, убедить, что Вы делаете как раз то, что нам нужно, и только этой ЭВМ Вам не хватает. А если Вы ничего делать не будете, пока задерживается решение вопроса с ЭВМ, то до конца договора у Вас просто времени потом не останется. Это уж начальство наше сообразит и решит, что теперь давать Вам машину бесполезно, так как время ушло. Неужели Вы и в самом деле ничего не делали?
- Да нет, конечно, делали, - и я рассказал о ходе работ над большой моделью, о проекте структурной схемы, о подробном описании постановки задачи, о том, что уже разработаны многие модули верхних уровней, о работах Карпова по термосфере и Суроткина по экваториальной ионосфере ...
- Вот и представьте всё это в отчёте. Надо пропагандировать свою модель и свои достижения в её разработке, чтобы всем ясно было, зачем Вам нужна большая машина, - уговаривал меня Бубнов.
Логика в его рассуждениях, конечно, была. Но описание своих текущих достижений мы приберегали для будущих отчётов, когда машина появится, а работать на ней будет ещё нельзя (на установку её, пуск и наладку не меньше года уйдёт), на этот период и создавался сейчас задел. В то же время пробивать машину лучше, размахивая уже имеющимися отчётами, из которых явственно следовало бы, что мы уже подошли к цели и только ЭВМ нам не хватает, чтобы полностью удовлетворить заказчика. Или уж во всяком случае, что ЭВМ нам нужна не для того, чтобы на голом месте начинать.
И я согласился за оставшийся месяц до окончания этапа подготовить подробный отчёт о фактическом состоянии дел, что вообще-то не входило в наши планы: мы уже настраивались на летние отпуска, а не на внеочередной отчётный аврал. Так что из демонстрации моей ничего не вышло. Правда, Бубнов обещал подготовить очередное письмо от их министерства в наш Академснаб с просьбой выделить нам ЕС-1045 из резерва Госплана ещё в этом году.

А с Митей мы, конечно, ходили по музеям. Эрмитаж его не заинтересовал, обежали быстренько и на Васильевский остров. В Кунсткамеру опять не попали, а в Зоологическом музее он не пропустил ни одного чучела и скелета, которых там жуткое множество, и умотал меня совершенно.
С Лукиными были в Артиллерийском музее, уже во дворе которого стоит навалом разнообразной техники. Сашуля в первый раз была там и удивилась размерам самого здания, бывший Арсенал как-никак, на лошадях можно было пушки на верхние этажи завозить.
Лукины же водили нас в цирк шапито на Московском проспекте напротив метро "Парк Победы". Нас провели без билетов и усадили на первый ряд их знакомые - гимнасты-каскадёры на брусьях Голышевы. И Мите, и мне очень понравилось, Сашуля почему-то не была. Голышевы - молодцы! И трюкачи, и комики отличные. Их, правда, мы не раз уже видели по телевизору. Они жаловались нам в перерыве, что ленинградская публика прохладновата, сдержанна, не так раскованна и непосредственна как московская или южная, а реакция публики для них очень важна. Всё второе отделение было иллюзионистское, и некоторые фокусы впечатляли...

358

Оставшееся время до отпуска мне всё почти пришлось потратить на обещанный отчёт Бубнову. 2-го июля я предпринял вылазку на рыбалку с ночёвкой и очень неудачно. Серёжа и Смертин уговаривали меня поехать на Зелёный остров, но я отказался, так как хотел посмотреть футбол вечером, показывали мой любимый "Зенит". "Зенит" благополучно проиграл - он предпочитает проигрывать как раз те матчи, которые показывают по телевидению, после чего я отправился всё-таки на рыбалку, но один.
Время было уже позднее, и, чтобы не прозевать вечернюю зорю - я поехал поближе - на 14-й километр Балтийского шоссе на морской канал. Было сравнительно сухо, и мне удалось пробиться практически по бездорожью к самому берегу канала. Местечко я выбрал очень удобное: уютный вытоптанный рыбаками закуток в камышах, в воде подставки для удочек, мотоцикл рядом, ветра нет, поверхность воды гладкая, в ней чётко отражается силуэт заросшего большими деревьями насыпного острова напротив - сиди, лови и наслаждайся!
Я расположился капитально, закинул донные спиннинговые снасти и поплавковые удочки, и приготовился к поклёвкам. Но их не было. Абсолютно. Даже ни намёка. Ни ершишка никакой паршивый не беспокоил. Глухо - как в танке. Или как в соляной кислоте, как любил говаривать Саня Шевчук. Уж я и перекидывал снасти туда-сюда, и наживку менял. Бесполезно. А время шло, солнышко садилось, началась вечерняя заря, самый клёв должен быть, - и ничего!
Мне стало казаться, что вода чем-то попахивает. Может, замор от ЦБЗ досюда дошёл? Такое бывает, когда длительные западные ветры запирают устье Прегеля и не дают стекать отравленной отходами ЦБЗ воде. В такие периоды по всему городу вонь стоит, особенно вблизи Прегеля, но в этом году такого вроде бы ещё не было. Тем не менее в том месте, где я сейчас рыбачил, рыба явно отсутствовала. Надо было сматываться, иначе в потёмках я отсюда не выеду. С другой стороны, угорь берёт ночью, сразу как стемнеет, и, может, стоит подождать?
В этих сомнениях я и дождался сначала сумерек, а потом и полной ночи. До полвторого я посвечивал фонариком на фарфоровые изоляторы, служившие у меня сигнализаторами поклёвок на спиннинговых донках, но они не шевелились. Только крыса или выдра, или ондатра шуршала в камышах в метре от меня, иногда плюхалась в воду, плавала там и снова выползала на берег.
Костра я не мог развести, так как в спешке с вечера не заготовил дров. Транзисторный приёмник, правда, отчасти развлекал меня, но и с ним сидеть у мёртвой воды, неподвижно отражающей звёздное небо, мне уже надоело. Хотелось спать. Я расстелил на дне коляске специально взятое с собой из гаража тряпьё - старые пальто, куртку, ватник, надел на себя проолифенку, забрался в коляску как в железный гроб, в которой с трудом можно было повернуться, и уснул.
А часа через полтора проснулся от жуткого холода, от которого не спасали никакие попытки закутаться во что-нибудь из моего тряпья. Безуспешно поборовшись с холодом минут двадцать, я вылез из коляски, сплошь покрытой снаружи каплями сконденсировавшегося тумана. Туман густейшей пеленой заволакивал всё вокруг. Никаких огней - ни Калининграда вдалеке, ни бакенов на канале - не было видно. Какое-то громадное судно, непрерывно мыча, медленно продвигалось мимо меня по каналу и, наконец, встало как-то наискосяк прямо напротив моего места, ожидая, наверное, когда рассеется туман.
Я проверил снасти. Все наживки ободраны, но, похоже, просто об камни, когда снасти болтало волнами от проходивших судов. Наживив свежих червяков, я перезакинул снасти, но наблюдать за ними всё равно было невозможно - ещё и батарейки фонарика подсели к тому же. Приёмник, правда, работал. Я стоял в сплошном тумане, временами приседая, чтобы согреться, и ждал, когда рассветёт. Никогда ещё так тоскливо я не чувствовал себя на рыбалке.
Время тянулось невыносимо медленно, потому что убивал я его на редкость тупо: не спал, не отдыхал и делом не занимался. Просто мёрз и ждал. Но всему приходит конец. Кончились и мои мучения. Всё вокруг стало сереть, а потом вдруг откуда ни возьмись дунул ветерок, и туман стеной откатился куда-то за пойму канала, уступив место тёплому прозрачному воздуху. Зашевелились на судне, и оно неторопливо двинулось себе дальше по каналу.
Я смотал снасти, сложил всё своё барахло, завёл мотоцикл и отправился восвояси, несолоно хлебавши. Однако рассвело ещё недостаточно, и я угодил-таки пару раз в рытвины-колдобины, из которых выволок свою телегу с большими мучениями. Но вот и шоссе. Солнышко показалось. Люди, вон, только едут ещё на рыбалку, а я уже домой качу. Скорей бы в постель!
(продолжение следует)