запись 1. дневник доктора Петрова

8 апреля.

Сегодня познакомился с очень интересным господином. После тяжелого дня в анатомическом театре мой коллега доктор герр Пауль пригласил в литературный кружок госпожи Розы. П. Поскольку моя практика в Париже только началась, и я не имел друзей здесь, то немедленно согласился.
 
Общество было изысканным, но немного шумным. Никого не зная, кроме коллеги, я любезно раскланивался, пытаясь запомнить имена, но голова, забитая думами о труднейшей операции по принятию младенца с сохранением девственности роженицы – всенепременное желание ее и ее почтенного семейства – не давала покоя. Смутное видение женщины в облаке белых простыней, страдающей муками деторождения, и сонмом угодливых санитаров по бокам, угнетала, и я вышел на балкон.
 
За низким столиком темного дерева на гнутых ножках в виде лап льва, в плетеном кресле, сидел высокий господин. Мое внимание на мгновение привлекли его совершенно седые волосы на голове и густая черная борода. Попыхивая трубкой, он листал толстую книгу, бегло пробегая  глазами страницы сверху вниз.

Не желая отвлекать его, я отошел к перилам балкона, однако господин поднял голову, показал рукой на кресло напротив и сказал:

– Садитесь; у вас утомленный вид.

– Благодарствую, – поклонился я и представился, – доктор Петров Аристарх. Врач.

– Антиох Кронцайтер, – господин слегка склонил голову. – Вы тоже пишите? – без особого интереса спросил он меня, намекая на некую причастность к собранию.

– Помилуйте, сударь! Только эпикризы, – улыбнулся я, пытаясь определить род занятий собеседника по внешнему облику.

– И это правильно, батенька, – флегматично произнес Кронцайтер.

Я молча снес очевидную нотацию, оценив примерно двукратную разницу в возрастах. Между русскими возможна и не такая фамильярность.

– Почему же, позвольте узнать?

– Потому, что большая часть собравшихся старается казаться умными, а тот, кто мнит себя умным, завсегда старается написать книгу.
Я, право, не знаю, что можно придумать хуже этого. Эволюция тщательнейшим образом позаботилась о том, чтобы человечество не помнило своих глупостей и ошибок. Так нет же! Всегда находятся люди, которые пишут книги. И книги увековечивают эти глупости! Всегда найдется дурак, который изрядно поднадоел современникам, но он  ведь еще хочет, чтобы о нем знали потомки и помнили о том, что он дурак.

– Однако! – я всеми силами старался не покраснеть, ибо почти всегда старался облечь свои заметки в дневнике в художественную форму.

– Да-да, сударь, – Кронцайтер ткнул мундштуком трубки в лежавшую на столике книгу.
– А хуже всех, – продолжил он, – это компиляторы. Они, как кроты, перерывают горы книг, чтобы найти красивые и умные фразы в чужих произведениях, чтобы разукрасить ими свои серые творения. Мне кажется это святотатством – дергать чужие цитаты, вместо того, чтобы подвергнуть их достойному забвению.
– Во многих произведениях автор еще не успевает закончить обычного вступления, как читатель уже полумертв; а когда прорисовывается сама суть, если она вообще есть, читатель уже при последнем издыхании. Он изо всех сил барахтается в море слов, в которое его затянул автор своим броским названием или псевдонимом. Нужно уважать самобытные сочинения, коих очень мало.
– А вывела меня из себя вот эта толстая книга. Мне казалось, она содержит всю мудрость мира, а она только заморочила мне голову, ничему не научив.
Антиох Кронцайтер прервал тираду, заметив, что я встал. Как ни в чем ни бывало, спокойно спросил:

– Вы завтра будете? Ожидаются интересные люди.

– Возможно…

Я откланялся и покинул общество.


NB. 1) Расспросить о сем господине.
2) Проверить больного Г., прошение от коего поступило сегодня.