О снах...

Всё, строго сказала я себе перед сном, никаких глупостей. Посмотрела на своё отражение в зеркале, заметив дымку недоумения в зелени радужки, повторила вслух – "Абсолютно никаких глупостей – ни проекций, ни котят, ни прекрасных дам, ни императриц, ни Потемкиных, ни путешественников, ни солнечных пирамид, ни паломничества по местам пребывания Клеопатры. Ни-ни. Абсолютно здоровые, абсолютно типичные сны. Дом, дерево,  человек. Ссора с мужем. Выпечка оладий.  И прочие обыкновенности." 
"Ты что, читаешь вслух?" – вопросил из кухни муж громким голосом, как будто бы и не пробили часы у соседей сверху десять минут назад таинственную полночь. "Нет, я вслух пишу!" – ответствовала я приглушенно. Вопреки ожиданиям, дискуссии не последовало. Только кошка недовольно вякнула, намекая, что она заждалась уже меня под дверью ванной комнаты.
Вернулась к зеркалу – для экологической проверки.  Зеркальная Я показала мне язык. Взъерошенные после душа пёрышки волос, глаза – язвительно малахитовые (Куда днем девается их прелестная зелень?! Негодую, негодую, негодую!!!).  Губы   припухлые и ярко розовые – в этом освещение вообще выгляжу поразительно молодо. Несмытый мазочек белой глины на лбу. Ох, вид подозрительно располагающий к глупостям, а не к обыкновенностям. Нет, говорю я, будешь спать тихо-тихо, без сновидений, без ... "А что, если нет?" – нахально спрашивает зеркальная  Я и вытягивает губы трубочкой. Не знает будто, с кем связалась. Сказано  - сделано.   У нас не забалуешь...
Некоторое время сон демонстративно отказывается приходить.  Дразнится, а в руки не даётся. Ускользает, выскальзывает из рук, из груди, из-под ресниц утекает, как юркая ящерица, и даже хвостика своего не оставляет, даже следочка...
Переворачиваюсь на спину, начинаю дышать ладонями... Ага, попался! Первые снежинки сонливости падают на лицо. Кап... Кап... Кап... Потом появляется розоватая дымка полудремы, в которой проплывают силуэты деревьев и песочного цвета облачка. Памятуя об обыкновенностях, я даже не интересуюсь, почему они парят так низко. Я просто иду сквозь эту дымку, бормоча про себя – надо оставить ребенку сто пятьдесят рублей на занятия, надо купить продукты на вечер, надо позвонить Васильевой, чтобы не забыла захватить паспорт и диплом....
Дымка рассеивается, и я вижу перед собой абсолютно плоскую равнину – весеннюю равнину, с оттаявшей землей, редкими кустиками молоденькой травки и серыми плевочками засидевшегося снега. Над равниной – безоблачное-безоблачное, но прохладное-прохладное небо, напоминающее предрассветное море.
Апельсиновая гора, - говорю вдруг я вслух.  Точно, здесь должна быть апельсиновая гора. Я оборачиваюсь, и она, оказывается, и в самом деле есть – прямо за моей спиной. 
Огромная гора, выложенная из апельсинов.  Ярко - оранжевых, тостокоженьких, аппетитненьких, похожих на весёлые детские мячики, апельсинов. Подножье горы усеяно мелкими листочками апельсинового дерева. Капельки апельсинового сока блестят на апельсиновых бочочках подобно росе. Воздух полон шмелиного гула и пропитан жарким летним полуднем. Интересно, думаю я, если начать подниматься на эту гору, апельсины под ногами будут лопаться или нет? Нет, - отвечает гора беззвучно. Ищу более пологий склон. Делаю первые шаги вверх. Приятное ощущение под руками, опирающимися на упругие теплые ноздреватые апельсиновые головки.
Довольно быстро я поднимаюсь на приличную высоту. Оглядываясь назад, вижу далеко-далеко внизу, с одной стороны, весеннюю равнину, с другой – холмистую местность, поросшую густым кустарником. Я понимаю, что поднялась достаточно высоко, и назад пути нет – пологий склон на моих глазах становится практически отвесным. Да, честно говоря, ни равнина, ни холмы не манят меня к себе. Мне хочется передохнуть и двигаться дальше – неважно, что апельсиновая гора высока и бесконечна как невозможность.
Чтобы устроить привал, я вырываю в теле горы нечто вроде грота. Апельсины при этом летят во все стороны, превращаясь в воздухе в золотистых шмелей. Наконец, грот готов. В нем уютно и прохладно. Я выковыриваю пару апельсинов, разламываю их, обливаясь сладким соком, не разделяя на дольки, жадно жую липкую мякоть. В какой-то момент поднимаю глаза вверх и вижу  почти над самой своей головой висящую кверху лапками летучую мышь. Мышь смотрит на меня без удивления и очень разумно. Приятного аппетита, кажется, так говорит она мне. Спасибо, - отвечаю я. – Кстати,  хотите кусочек?
Нет уж, благодарю. Сыта ими по горло. Апельсины, апельсины, апельсины... Жить в апельсиновой горе, знаете ли, не такое уж большое удовольствие. Слава Богу, я еще могу выбираться во сны, и там моей душеньке удается по-настоящему попировать. Тут тебе и мошки, и жучки, и бабочки, и птичьи яйца. Раздолье!
Как, разве летучие мыши едят птичьи яйца? – удивляюсь я.
Не знаю, как летучие мыши – я ем. А я – отнюдь не летучая мышь, хотя и вынуждена висеть тут вниз головой.
Странное дело, а кто же ты тогда?
Если ты не видишь этого сама, зачем мне говорить тебе об этом? Если не видишь, значит, не должна видеть, вот что я думаю. – говорит мышь и растворяется в воздухе.
Ага, думаю я, понятно – она колдунья. Только стоп! – мы договаривались без всяких глупостей! Я это отлично помню! Никаких чудес...
Стоило мне подумать это, как грот, апельсиновая гора, равнина, холмы, шмелиный гул, летнее небо – все исчезает.
Я стою посередине... чего же интересно знать? – моря? Бесконечной реки? Океана? Озера? Вода – куда ни кинь взгляд. Но – мне по щиколотку, и я знаю, что такая глубина в этом водоеме везде. Вода прозрачная, но оттенок ее не голубой, не зеленоватый, не сине-черный, а буроватый, рыженький, словно в ней растворили медь.
Я бреду, бреду, бреду по этой теплой бурой воде, которой нет конца, мелкие барашки волн бьются о мои ноги. Дно – песчаное, приятное, как велюровый коврик. Но идти скучно. Не видно ни берегов, ни водных обитателей, ни других людей. Солнце напекло мне голову. Может быть, стоит поплыть? Раз уж никто не видит... я опускаюсь в воду – так мелко, что даже спина моя торчит из нее, и плыву, задевая животом и грудью песок. Время от времени я опускаю под воду и голову.  Лицо у меня все в песке. Песок под блузкой и под бермудами. Песок в волосах, на груди и шее. Но ощущения дискомфорта нет. Я то плыву, то иду ладонями по дну. Топ-топ-топ...
Я просыпаюсь, потому что звонит будильник. Не мой – ребенков.  Времени – половина шестого. Это хорошо, есть возможность поспасть еще. Но этот сон не продолжается, потому что закрывая глаза, я говорю – не хочу скучнятины. Пусть будет, как всегда.
И засыпаю мгновенно – проваливаюсь в сон, к Хосе Марио, сидящему на обрыве, к можжевеловым веточкам, собранным для костра, к спортивному автомобилю, ожидающему меня.
Вот это я понимаю, вот это – сон...