Постскриптум

- Хотел бы посоветоваться с тобой, - обратился я к своему хорошему знакомому, которому когда-то давал прочитать свой последний рассказ «Ностальгия».
- Слушаю, - он внимательно посмотрел на меня, - наверное, по рассказу?
- Да, - улыбнулся я его догадливости. - Именно по нему. Все там есть и вроде точка поставлена, но вот если бы добавить в него еще несколько строк из одной истории, было бы здорово! Ну... как бы... послесловия к данному рассказу. История эта не только очень поучительна, но и сделала бы рассказ философски богаче, познавательнее; заставила бы читателя более глубже задуматься над грустными парадоксами нашей жизни.
- Думаю, что рассказ получился и поэтому не советую его еще более расшифровывать, - ответил он.
- Не знаю, что делать, но какая-то неудовлетворенность им все же сидит во мне, - рассуждал я, - чего-то в нем все-таки не хватает?!
- Зимою - лета, осенью - весны, - засмеялся знакомый, - расставлены все точки, рассказ получился.
- Надо подумать, - неопределенно сказал я ему.
- Что именно ты хотел добавить в послесловии этого рассказа? - знакомый вопросительно посмотрел на меня.
Вкратце, как мог, я изложил ему суть той небольшой истории, которой хотел дополнить рассказ.
- Э...э... нет! Думаю, что не пойдет, - сразу же не согласился он, - это уже не «Р.З»., это- уже совсем другой рассказ, во-первых, а во-вторых, твой рассказ с послесловием будет слишком нагроможденным и сложным для рядового читателя.
Я ничего определенного ему не сказал, но вскоре мы вновь с ним встретились, и я показал ему свой новый рассказ, который думал вместить в «Р.S». моей «Ностальгической грусти».
Вот его содержание, а читатель пусть сам рассудит.
1990-ый год. Люди живут как во сне: и верят, и не верят происходящему в нашей стране. Кажется, что даже воздух вокруг насыщен людскими вопросами, неопределенностью, глоток которого приводил в шоковое состояние любого и каждого. А сами вопросы: что будет дальше, что ждет людей, почему вдруг многомиллионная армия коммунистов в одночасье канула в небытие, почему она так легко и просто сдала свои позиции, ложились в сознание, давили на плечи тяжелым грузом и не было сил от них избавиться. И все же были, есть и будут еще коммунисты, которые остаются верны своим взглядам, своим идеалам, не запятнали свои честь и совесть, не торгующими своим партбилетом. Большинство парторганизаций в стране или ликвидировали или они самоликвидировались, а наша парторганизация продолжала жить. Ведь она не только смогла на голом месте, за какие-то два десятилетия, построить город с полумиллионным населением и с самым большим заводом-гигантом на весь Советский Союз, но не падал духом и сейчас. Она собралась на свое городское партийное собрание в здании, недавно переименованное из «горисполкома в «мэрию».
Выступающие с трибуны говорили эмоционально, без заранее подготовленных заранне речей, что бывало и раньше. Не успевал еще очередной оратор сойти с трибуны, как уже новый выступающий поднимался на сцену зала. Глядя сейчас на этих ораторов-коммунистов, я живо представил себе, что вот так же эмоционально, видимо, выступали коммунисты во время революции, призывая народ идти на баррикады, что вот так же, перед очередной атакой в Гражданскую, а после в Великую Отечественную войны комиссары, командиры и политруки призывали своих бойцов бесстрашно идти на штыки и сабли царской армии, под пули и гусеницы танков захватчиков, будучи сами первыми в тех атакующих шеренгах, заранее обрекая себя на худшее.
Вступая перед боем в коммунистическую партию солдаты приобретали для себя только одну льготу - льготу первым подняться в атаку, первым умереть за Родину, за свой народ.
Впервые за те двадцать лет, что я носил в кармане партийный билет, сегодня я присутствовал на собрании коммунистов, среди которых не было равнодушных, впервые их объединила тревога за судьбы людей, за будущее страны: впервые в прениях я не услышал «штатных ораторов».
С восхищением слушал эти смелые речи и был готов, как и они, на все, ради идеи коммунистов. Заметил, что, как и они, я непроизвольно сжимаю кулаки и, видимо, в любой момент, не отдавая себе отчета, вцепился бы в глотку тех, кто так легко предал партию коммунистов и свой народ. Эмоциональные и бурные речи ораторов будоражили во мне кровь, словно, слушая их, я впитывал в себя дурманящий напиток.
Но вот слово попросил мужчина лет под шестьдесят. Если до этого исключительно все, кому предоставляли слово для выступления, тут же спешно, почти бегом, добирались до трибуны и громко, жестикулируя руками, также быстро произносили речи, не выбирая слов и выражений, то он был полной противоположностью им. Не спеша, поднявшись по ступенькам на сцену, он также неспешно подошел к трибуне, словно давая время всем успокоиться от эмоций, споров и гвалта. И, действительно, скоро зал притих, а взоры людей устремились на нового оратора. Несмотря на возраст, он держался прямо, что делало его спортивное телосложение еще стройнее, подтянутее. От предыдущих ораторов он отличался и выражением лица: слегка грустные глаза делали его волевое и красивое лицо еще привлекательнее. В таких «стариков» обычно часто влюбляются как умные и зрелые женщины, так и молодые девушки, захваченные бешеным вихрем любви романтической и загадочной. Нельзя было не заметить, что такого же цвета, как и его костюм, темно-синий галстук был пристегнут к снежно-белой рубашке янтарной заколкой, а на выступающих из ее рукавах поблескивали янтарные запонки.
- Ну и франт! - непроизвольно, в знак восхищения, вырвалось у меня. Отчего мой сосед справа вопросительно посмотрел на меня и спросил: что Вы сказали?
- Как денди лондонский одет, он, наконец, увидел свет! - продекламировал я из «Евгения Онегина».
На этот раз сосед ничего не спросил, но посмотрел на меня так, как смотрят на больного, когда и жалко и помочь нельзя. И вновь наши взгляды устремились на трибуну... к «франту».
Вот он еще раз оглядел замерший зал, где большинство из присутствующих тоже с любопытством смотрели на него в ожидании выступления.
Сожалею, что тогда я не слушал внимательно его речь и теперь не смогу уже дословно изложить сказанное им, а всего лишь суть ее. Я с любопытством лицезрел оратора, на его манеру держаться на трибуне, спокойно, но с достоинством, улавливая больше сердцем, чем слухом, его тихую и плавную речь. Глядя на него, я подумал, что это только о нем мог сказать Чехов, что в человеке все должно быть прекрасно... и, конечно, это его мысли. Наиболее полно и ясно смысл сказанного я осознал не сразу. С тех пор пройдет не мало времени, пока я понял суть его слов, суть его мысли. Я всегда буду сожалеть, что тогда невнимательно слушал его речь. Вернее было бы сказать не «речь» или «выступление», а рассказ. Коротенькое повествование о его далеком детстве. Они тогда жили в Японии, где его отец работал в посольстве Советского Союза. По воскресеньям, когда у отца было свободное время, они шли гулять... и обязательно посещали кладбище. Однажды, во время очередного посещения, отец попросил своего маленького сына запомнить и не забывать это кладбище: где бы он ни жил, кем бы он не был.
- Это кладбище, сынок, по ухоженности, по красоте, по разнообразию и обилию растущих здесь цветов не уступает ни одному парку этого города, - с какой-то грустной ноткой в голосе сказал тогда его отец и приобнял сына.
- Здесь, сын, похоронены наши солдаты и офицеры, - вновь с горечью в голосе произнес отец, перехватив вопросительный взгляд сына. - Они погибли во время войны с Японией, они были воинами нашей страны. Всегда помни, что именно сами японцы с почестями похоронили каждого из погибших на поле боя наших солдат и офицеров. И с тех пор постоянно ухаживают за этими могилами, содержат в чистоте и порядке, высаживают цветы. Они приходят сюда в праздники отдать дань памяти воинам страны-противника, хотя на эти нужды государство этой сентиментальной страны в своем бюджете нашло строку на содержание этого русского кладбища.
Словно подтверждая слова отца невдалеке от них пожилая японка, что-то лепеча на своем языке, пропалывала траву, а два маленьких мальчика, видимо, ее внуки складывали эту траву в небольшое ведерко.
- Запомни, сынок, - сказал еще отец, - только у того государства и у его народа есть будущее, которое уважает другие народы. Только оно способно обеспечить безбедную жизнь своих людей, только в таком государстве среди его граждан будет мир и согласие.