Любовь и картошка

Сан Саныч приехал к другу детства. С тех пор, как они ходили за десять верст, в школу, в соседнюю деревню, прошло более сорока лет. В Их деревне была только начальная школа. Он, как и в молодости, оставался легким на подъем и вот, не раздумывая, макнул за тысячу километров в Москву - в столицу. Старуха не возражала, да и как пойдешь супротив, если старик ехал повидать друга детства, столицу и к тому же обещал ей привезти подарки. Может быть, она и возражала бы, чай дорога не близкая для его годков-то, но очень уж ей хотелось подарков... аж из самой столицы. Очень хотелось пофорсить под старость лет - пусть видит, как любит ее старик. Да и какой он старик?! Если за пятьдесят перевалило недавно, а до шестидесяти годков-то... еще, ой как, далековато.
Друг детства, фазу после срочной службы, женился на москвичке и с тех пор считал себя москвичом - старожилом. Он и имя свое переиначил…по-своему: Арнольд Николаевич. Звучит красиво, современно! И не стыдно... перед сослуживцами. А то, Антип Никандрович!
Деревенским родственникам наказал, чтобы письма писали только на это его новое имя и никак не иначе! Его старики-родители и так-то не ахти, какие грамотные, к тому же уже слабоватые на память, часто путали и выводили каракули на конвертах: Антипу Никандровичу. Когда обнаруживали ошибку, переживали... по-стариковски долго. А как не пер сживать-то? Конверты - денег стоят, пусть и не большие, но копенка - рубль бережет! Тщательно зачеркивали... Антипа Никандровича и заново, в муках "рожали", выводя каждую букву... Арнольда Николаевича. На конверте-то, конечно, можно все поправить или просто замалевать - бумага все стерпит! А вот как выкрутиться в других случаях… с этим Арнольдом - Антипом? Это - задача не из простых! Так, казус вышел в первый же приезд сына к ним в гости из столицы. Старики по этому поводу пригласили вечером в гости не только близких родичей, но и деревенское начальство. Очень уж им хотелось, чтобы все увидели их сына-москвича. Он - де не чета деревенскому бригадиру, который отродясь не выезжал дальше своего района, а по деревне вышагивал гоголем и часто... при портфеле. Когда госта расселись, старик-отец, от переполнявшего его счастья, решил произнести тост в честь приезда сына. Он по-молодецки встал, выпятив при - этом свою худую, тощую грудь вперед. В одной руке он держал рюмку, а другую положил на плечи сидящей рядом своей старухи. Прежде чем начать говорить, он несколько раз кашлянул, обвел взглядом гостей и стал говорить. Говорил... о человеке, который "вышел в люди" и который своим приездом, аж из самой Москвы, осчастливил своих родичей и прежде всего - его... Никандра. И когда стал говорить конкретно о своем сыне: о москвиче... об Анти... Его бдительная старуха тут же незаметно дернула старика за штанину. Старик осекся; он сразу все понял, и тут же предложил:
- Давайте, выпьем за моего сына... Арнольда... Нико-о-лаевича! Гости переглянулись и стали искать глазами в этой кампании гостя из столицы - Арнольда Николаевича. Большинство из них знали, что это Антип-то Никандрович живет в столице, а вот об Арнольде... они что-то не слышали раньше.
- Никандр, а что... у тебя еще сводный сын есть на стороне? Аль у тебя краля была в столице-то? - захихикал, с тонким намеком на толстые обстоятельства, бригадир, который пришел в гости уже "под мухой". Бригадир любил задавать вопросы загадочные, с подтекстом и ехидством. Но на этот раз он действительно спрашивал серьезно и хотел увидеть виновника торжества, благодаря которому можно вдоволь гульнуть... на дармовщину.
Сын наигранно засмеялся. Большинство гостей тоже искали глазами Арнольда Николаевича и никак не могли понять, где же он?!
Старуха, что-то, невнятно промямлив, трясущейся старческой рукой указала в сторону сына-москвича - бывшего... Антипа. Старик, как-то странно оглядев своих гостей и горько, по-стариковски, вздохнув, зло опрокинул в рот рюмку с содержимым, словно пил яд, а не водку. Немного подумав, вновь налил себе в стакан опять и выпил, не дожидаясь, когда все гости тоже выпьют за его первый тост.
Вот так же и Сан Саныч, найдя дом своего друга детства, долго стоял в нерешительности у двери его московской квартиры. Сперва он сразу же хотел нажать на кнопку звонка с нужным номером, но тут же резко отдернул указательный палец назад. На обитой дерматином двери была прибита табличка, на которой крупными буквами было выведено: Арнольд Николаевич.
- Старый пень! - ругнул сам себя Сан Саныч, - не на тот, что ли этаж попал? - и, достав клочок бумаги с адресом, удивленно пожал плечами. Нет: вроде и этаж, и номер квартиры совпадали. Еще раз, взглянув на табличку, он обратил внимание на то, что фамилия, которая, в отличие от имени и отчества хозяина квартиры, была почему-то написана очень мелкими буквами и небрежно, словно тому, кто делал эту табличку на двери, почему-то не нравилась эта фамилия... Пуповинкин.
Фамилия совпадала и потому, уставший от дальней дороги, Сан Саныч наконец-то решился нажать на кнопку звонка. Когда дверь открылась, он еще находился в сомнении, что может сейчас увидеть именно друга детства. Но это был он - его друг Антип, который в свою очередь с не меньшим удивлением разглядывал Сан Саныча.
- Саня?! - обрадовался хозяин квартиры.
- Антипушка! - радостно шагнул Сан Саныч к другу навстречу, с лица которого почему-то тут же сошла та радость, что секунду назад сияла так приветливо и добродушно.
Сан Саныч не только не заметил этой резкой перемены в настроении друга детства, но еще и умудрился ткнуть пальцем в табличку на дверях:
- Этот-то кто такой? Родственник?
Друг что-то невнятно буркнул в ответ на вопрос, но вполне внятно пригласил его в дом.
Едва успев раздеться и продолжая рассказывать, как он добирался до столицы, Сан Саныч стал раскладывать на кухонном столе свои гостинцы.
- Это - зеленый змий! - засмеялся Сан Саныч, ставя двухлитровую банку с ярко-зеленой жидкостью.
- А, что это за напиток? - показал его друг на банку. Он не знал содержимого банки, но нутром, как Чапаев, ощущал, что это - стоящий напиток.
- Этот напиток собственного изобретения, хоть запатентовывай, - довольно - засмеялся Сан Саныч.
- А почему он такого цвета? - опять спросил друг детства, с любопытством разглядывая банку.
- Для вкуса, - улыбнулся Сан Саныч, - для полезности и аромата я в самогонный первач положил траву душицу, на Урале ее еще называют матрешкой. Там есть и зверобой, и крапива, и листья шиповника, и много еще другой травы. Через два дня смотрю, а первач стал зеленым, вобрав в себя цвет этих трав. Наверно еще помнишь цвет озимых в позднюю осень: зелено-презеленое поле, а по краям - первый, бело-пребелый снег. Красиво!
- Да, - неопределенно подтвердил тот, ставя рядом с этой двухлитровой банкой с ярко- зеленой жидкостью, рюмки, хлеб и лук.
- А это - шаньги... моя Аннушка мастерица их печь, - комментировал, выкладывая из сумки свои гостинцы, Сан Саныч.
- Саня, знаешь что, ты зови меня просто... Арнольд, я уже привык, что меня уж давно на работе и дома так называют, - попросил друг детства, разливая по рюмкам "зеленого змия".
- Хоть горшком назову, а в печь не поставлю, - неуместно пошутил Сан Саныч, добродушно и счастливо улыбаясь другу, - Арнольд так Арнольд!
- За встречу! - "чокнулись" друзья и выпили по первой.
- А теперь давай - за твою семью, - улыбнулся Сан Саныч Арнольду, - да, кстати, а где твои жена, дети?
- Жена уехала отдыхать, а сын и дочь скоро должны подойти, - сказал Арнольд-Антип, с наслаждением опрокидывая очередную рюмку.
Выпили изрядно. Сан Саныч вспомнил про вторую свою сумку и принес ее на кухню из прихожей.
- Смотри, какое чудо! - по детски восторгался Сан Саныч, выкладывая из сумки, свежую, раннюю картошку в ведро, оказавшееся тут же рядом.
Арнольд с каким-то безразличием смотрел на картошины, видимо, специально отобранные одного размера, как куриные яйца, двух сортов: красного и фиолетового цвета.
- Это - синеглазка, - стал объяснять другу Сан Саныч, - говорят, что ее не едят колорадские жуки, но это брехня. Жрут... за милую душу, заразы и не давятся! Прожорливее их, видимо, на свете нет тварей. Не зря же такая байка есть. И он стал рассказывать.
Однажды мужик жалуется друзьям, что ему нет житья от своих домочадцев: дети, как колорадские жуки, теща- поджигатель войны, а жена - атомная бомба.
- А сам-то ты кто тогда? - спрашивают его.
- Я - голубь мира, - гордо отвечает тот.
Сан Саныч засмеялся, представив себя на месте того мужика.
Арнольд не засмеялся анекдоту. Он вновь налил по рюмкам зеленого самогона. Выпили без тоста, закусили черствым куском хлеба.
- А это - американка, - продолжал показывать Сан Саныч на красноватые картошки, - молодые, чистить не надо, В ведро с картошкой наливаешь воды, вращаешь ее немного то в одну, то в другую сторону и тонкая шкурка сама отходит. Экономно и быстро, - продолжал объяснять он не замечал, что его собеседник кисло строил мину, нетерпеливо наливая в рюмки. - Отваришь новую картошку, подсушишь и со сметаной… деревенской. Лучшей пищи нет! Мою Аннушку за уши не оттащишь от такой еды, ей мяса не надо... подавай только свежую картошку со сметаной.
- Знаю, - буркнул пьянеющий Арнольд-Антип.
В его голосе почему-то прозвучали нотки необъяснимого раздражения. В глазах его проскакивали искорки злости, когда его друг детства с любовью говорил о своей жене,… об Аннушке. Сан Саныч весело болтал, он был несказанно рад этой встрече, он был счастлив, а потому быстро пьянел и ничего не замечал. К тому же он, как и большинство сельских людей, от природы был простодушен, доверчив, а порой наивен... как малое дитя. Он не замечал те глаза, порой загорающиеся даже ненавистью, а слух не улавливал в голосе друга детства, проскакиваемые иногда, нотки неприязни к нему.
- Хотел сначала и сметану привезти, но за сутки езды она бы прокисла, - продолжал рассказывать Сан Саныч, - купим здесь. Свежая картошка со сметаной деревенской... язык проглотишь. Конечно, городскую сметану с деревенской не сравнить.
- Да-а…, - неопределенно, но, почему-то опять раздраженно выдавил из себя его друг, словно отрывал со своего тела присосавшуюся пиявку. Сан Саныч вновь не только не заметил этого, потому еще ближе придвинулся к своему другу детства, радостно улыбаясь.
- Не скучаешь по нашей деревне? - спросил он Арнольда-Антипа и положил руку на его плечи. - Я бы не смог, затосковал бы. Давай выпьем за нашу деревню... за нас.
Сидя на кухне, они и не слышали, как домой вернулись дети Арнольда: дочь, сын и какая-то девушка. Они втроем зашли на кухню. Сан Саныч улыбаясь, встал из-за стола и протянул руку молодому парню, догадался, что это и будет сын друга, Но тот не ответил на приветствие и нехотя поплелся из кухни. За ним следом вышла и дочь Арнольда, что-то буркнув в сторону двух друзей.
- Чтобы через пять минут, даже духу вашего на кухне не было, а это все убрать! - без каких-либо предисловий ткнула указательным пальцем на стол та девушка. Кем она приходилась семье друга, Сан Саныч не знал. Он мило улыбнулся такой шутке девушки, разглядывая ее длинные, накрашенные ногти. Но она, свысока глядя на сидящего друга Арнольда, зло прошипела:
- А ты, алкаш, снова за свое! Сейчас выкину в форточку обоих... вместе с вашим самогоном!
Она даже потянулась за банкой. Хозяин дома опередил ее, обхватив эту драгоценность, на треть уже пустую, двумя руками так, словно он обнимал округлые и теплые женские бедра.
Сан Саныч все еще не понимал и не верил тому, что происходило сейчас. Его друг, что-то, невнятно бормоча и оправдываясь перед этой девушкой, собрал в его сумку со стола: куски хлеба, пару луковиц, рюмки, банку с самогоном.
- Пошли-и на балкон, - предложил Арнольд, - и только... тихо!
Только сейчас Сан Саныч начал соображать, что слова этой незнакомки были сказаны серьезно. Понял, что в этом доме не любят шутить. Вот только он никак не мог понять, что какая-то там девчушка так нагло и бесцеремонно себя ведет по отношению к его другу, к хозяину этой квартиры и, в конце концов, к пожилому человеку. Ему было трудно понять, что и такое бывает. На Сан Саныча никто, никогда и негде не повышал голоса: ни на работе, ни дома, ни в компании друзей. Конечно, бывало, что и накричат, или нахамят, и по шее можешь получить, если сам на "комплименты" нарываешься. Тогда- поделом, тогда... козе понятно и не... так обидно! Но уж если тебя незаслуженно "отоварили", то тому недолго и сдачу получить, Так размышлял Сан Саныч. выходя из кухни вслед за другом.
На балконе они прикрыли за собой дверь, молча разложили на самодельную скамейку закуску, на пол поставили банку с самогоном, прикрыв ее газетой. Постояли, помолчали, думая, каждый о своем.
- Она кем тебе приходится? - Сан Саныч показал рукой в сторону кухни.
- Будущая сноха... невеста сына, - ответил Арнольд.
Сан Саныч уставился на своего друга так, словно видел его впервые. Он даже протрезвел от услышанного, но где-то внутри его еще сидело сомнение.
- Как... будущая сноха?
- А вот так... молодежь, что с них возьмешь?! - пожал плечами Арнольд, наливая в рюмки зеленую жидкость.
Некоторое время пили молча. Сан Саныч поерзал на скамейке и опять спросил… недоверчиво: "Как... сноха?". Друг промолчал.
- Будь она невестой моего сына, саму с балкона бы вышвырнул... вместе с сыном, - сжал кулаки Сан Саныч, - соплячка... намалеванная.
- Хороша... зараза! Пьется легко, - похвалил Арнольд самогон, рассматривая банку на солнечный свет, повернув разговор на другую тему.
- Настоящий хризолит, - улыбнулся Сан Саныч, - фирма веников не вяжет!
- Фирма... делает гробы, - вставил Арнольд, и оба засмеялись.
- Давай выпьем за наших детей, - предложил Сан Саныч, желая поднять настроение друга, - ради них живем, пусть у них все будет хорошо!
- За детей! - поддержал его друг детства, но как-то мрачно и нехотя,
- Все-таки мне жалко городских ребят, - с сочувствием сказал Сан Саныч, после выпитого за детей.
- А причем здесь городские? - посмотрел вопросительно на него Арнольд.
- А то, что я бы с городской женщиной и минуты не смог бы прожить вместе под одной крышей, тем более... с современной - отрешенно сказал Сан Саныч и посмотрел на друга.
- Ну и не живи! - голос Арнольда был категоричен, - кто тебя просит?!
- Я... не о себе, - уже более серьезно сказал Сан Саныч. - Городские девчата - плохие хозяйки, готовить не умеют, ленивы. К примеру, скажи, как может городская состряпать пельмени, если у нее ногти с полметра?
- В магазине имеется любой набор пельменей, - парировал Арнольд, - ешь - не хочу!
- Вот именно, что не хочется лопать магазинные-то! - засмеялся Сан Саныч, - их ведь тоже делают такие же намалеванные… с… ногтями.
- Когда сельская… деревенская девушка приходит на свидание, ты же пьянеешь от запаха трав и цветов. А почему? Да потому, что она купается в бане, моется на настоях полевых цветов и ароматных трав. Дышишь и не надышишься этим ароматом, словно ты лежишь на летнем лугу в сенокос.
Сан Саныч мечтательно посмотрел опять куда-то вдаль и глубоко вобрал в себя воздух, словно вдыхал те ароматы, истощаемые сельскими девушками.
- А городские вертихвостки напудрятся, намажутся всякой краской, под мышками наложат слой дезодоранта, чтоб не разило запахом пота. И думают хорошо. Запах-то временно устранил, а что под теми мазями и красками ползают миллиарды бактерий всех видов, наплевать! Что, я не прав? – спросил Сан Саныч городского друга так, как задает вопрос учитель несведущему ученику.
"Ученик" промолчал.
- Так вот, - продолжал "учитель", - эти микробы могут жить и размножаться под этими красками, дезодорантами, как под теплым одеялом, миллионы, лет. Почему, думаешь, так воняют бомжи? А это так разлагаются микробы... когда дохнут. Надо чаще мыться и смывать эту микропадаль. Деревенская женщина покупается и просто-напросто смывает эти микробы. Городские же женщины, если и купаются, то не понимаю, как? Этими длинными ногтями-когтями невозможно же помыться, тем более помыть голову, уши и... все остальное.