Ожидание

-  Нет! Не-е-ет! – глухой крик, похожий на стон раненного животного, протяжно прокатился вдоль безлюдной деревенской улицы, толкнулся в подслеповатые окна засыпающих домов и затерялся где-то в тальниках возле небольшого, скорее напоминающего лужу, заросшего ряской пруда. Две древние старухи, стоявшие с вёдрами возле колодца, молча переглянулись, так же молча поставили свою ношу на деревянный сруб и торопливо засеменили в соседний двор, откуда вырвался этот жуткий вопль.
- Снова Татьянины задержались в больнице, - тихо произнесла та, что была посуше и повыше. – А она вечером не может оставаться в избе одна…
           Старуха толкнула калитку, которая открылась с тихим скрипом, и обе вошли во двор. На нижней ступеньке ветхого крыльца, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, сидела совершенно седая пожилая женщина с закрытыми глазами, судорожно сжимая в руке сероватую измятую бумажку. К её ногам испуганно жались двое малышей, мальчик лет двух и девочка на год-полтора постарше. Чуть поодаль в конуре жалобно поскуливал старый лохматый пёс.
             Соседки медленно подошли к троице, одна из них обняла и прижала к себе детей, другая положила руки на плечи женщины и легонько встряхнула её. Та открыла сухие измученные глаза и неузнавающим взглядом окинула двор…
       -    Татьяна, ты хоть внучат пожалела бы, они ведь уже боятся тебя, - с лёгкой укоризной произнесла старуха. – Сколько же можно истязать себя?..  Другие живут ведь как-то…               
             Она прижала горячую голову Татьяны к своей иссохшей груди и стала баюкать её, словно малое дитя.
- Поплачь, милая, легче станет, горе изойдёт слезами.
        С тех пор, как Татьяне вручили казённую бумажку с сухими бездушными словами: «Ваш муж, Ворох Александр Пантелеевич, пропал без вести…», прошло уже три года. За это время ни дети, ни соседи – никто не видел ни слезинки в тёмных, как наступающая южная ночь, усталых глазах женщины. Только иногда вечерами, когда сумерки окутывали деревню, а дочери Татьяны задерживались на работе, со двора вырывался глухой крик неизбывной боли, которую не могло утишить ни время, ни участие окружающих.
                Шёл июль 1948 года.
             Таня родилась на стыке веков, в январе 1900-го. В семье уже росла одна дочка, тремя годами старше. Отец с матерью, не покладая рук, трудились на небольшом  клочке земли в полторы десятины, которая и была их кормилицей. С ранней весны и до самого снега пахали, сеяли, пололи, косили, убирали – в общем, обычная крестьянская семья. Зимой отец плотничал, мастерил соседям телеги, сани, даже немудрящую мебель мог сделать – всё какая-то копейка в дом. Мать хлопотала в избе. В хлеву управлялись вместе. Корова, тёлка, две лошади, пять десятков куриц, свинья с приплодом да десяток овечек требовали постоянного ухода, но ведь и семью кормили…
            Жили небогато, но и куски не считали, хлеба да огородины всегда до нового урожая хватало.
            Девчонок рано приучали к работе, уже лет с пяти у каждой были свои обязанности по дому: подмести пол, помыть посуду, курицам зерна посыпать, напоить телёнка, свинье травы нарвать.
            Шло время. Отец уходил на войну с японцами, но вскоре вернулся – с осколками в лёгком и правой ноге. Часто о чём-то думал, отрешившись от всего мира, стал молчаливым, даже угрюмым.
           Таня к 12-ти годам вытянулась в высокого голенастого подростка, старшая, Алёна, уже бегала с подружками на посиделки, подглядывая, как взрослые парни и девушки поют, танцуют, украдкой целуются. А Таня летними вечерами, управившись с матерью и сестрой по хозяйству, выходила в вишенник, где у неё было заветное излюбленное место, садилась на брёвнышко и тихонько сидела, исподтишка посматривая в соседский двор. С соседями жили дружно, помогали друг другу в полевых работах, часто праздники вместе встречали. У Ворохов было четыре молодца-сына, поэтому чаще они помогали соседям, особенно после того, как отец Тани вернулся с войны, всё-таки пять пар крепких работящих мужских рук не то, что одни. Но отец тоже не оставался в долгу – то шкафчик для посуды смастерит, то табуретку, то стропила поможет поменять на крыше.
           Самый младший из Ворохов, 19-летний Санька, часто подшучивал над девчонкой.
       -    Что, курносая, пойдёшь за меня замуж? Скоро сватов пришлю, жди!
Таня краснела, убегала в сад и плакала, почему – и сама не знала. А парень уходил на вечорки, где его ждала сероглазая красавица Катерина, девушка с соседней улицы.
             Шли годы. Таня повзрослела, похорошела. Бывало, идёт по улице, высокая, стройная, с гордо поднятой головой, которую, казалось, оттягивает длинная толстая коса, а старики, сидящие на скамейке, одобрительно покачивают головами – какая, мол, красавица кому-то достанется. Да и работница старательная, никому не уступит ни в поле, ни на току, ни в пляске. И пела Таня так, что старухи исподтишка осеняли девушку крестным знамением – чтобы не сглазил кто… Многие парни пытались ухаживать за ней, сватов засылали, но она была со всеми одинаково приветлива, доброжелательна, никому не отдавала предпочтения. Многие из её сверстников уже поженились, повыходили замуж, детей растили. Женился и Санька. Свадьбу играли весёлую, гуляли всем селом. Была на свадьбе и Таня, только почему-то не пелось ей и не плясалось… Незаметно выскользнула из круга, ушла домой и долго-долго плакала, благо дома никого не было, все веселились у соседей.
             Через год Катерина родила сына, которого назвали Степаном. В это же время посватался к Тане тихий смирный парень из соседнего села, и она дала согласие. Скромную свадьбу сыграли у жениха. В семье мужа молодуха и осталась жить. Алексей души не чаял в молодой жене, свекровь тоже любила и оберегала невестку – так и жили втроём в мире и согласии. Прошло время, в семье появился сын Максим, а через два года – дочь Санечка. Алексей служил лесником, целыми днями пропадал в лесу и каждый раз приносил гостинец своей лапушке, как он ласково называл жену. То зайчонка со сломанной ножкой притащит, то парочку осиротевших ежат, то горсть земляники душистой насобирает или букет ярких осенних листьев…
              Как-то тихо, незаметно умерла свекровь, стороной прокатилась революция, почти не коснувшись маленького сельца. В родном селе Татьяны тоже произошли перемены: сестра вышла замуж и вскоре овдовела. Шла гражданская война, и налетевшая банда порубила весь сельский актив, в том числе и большевика-питерца – мужа Алёны. Умер отец. Татьяна с детьми и Алексеем по воскресеньям ходила проведывать мать, помочь по хозяйству, хотя какое уж там хозяйство осталось!.. Тощая коровёнка да пять куриц с петухом по двору ходят… От матери Татьяна узнавала все сельские новости. Знала, что у Саньки с Катериной родился второй сын, Василёк, и опять ждут ребёнка.
             Однажды вечером Алёша не пришёл домой. И раньше бывало, что задерживался. Татьяна управилась по хозяйству, уложила детей спать и села у окна на лавку дожидаться мужа. Незаметно задремала. Проснулась от громкого стука в дверь. Серое раннее утро заглядывало в окно. Открыв дверь, Татьяна увидела за порогом дядьку Виктора, соседа, который стоял, переминаясь с ноги на ногу, комкая в руках старенькую заячью шапку. Чуть поодаль, возле санок, нагруженных каким-то тюком, опустив голову, стоял его сын.
           - Ты, это, Танюха… покричи… Алексей Иванович, это… - и замолчал, не зная, как сказать страшную правду. А правда заключалась в том, что перешёл Алёша кому-то дорогу в лесу, застрелили его. Хоронили всем селом, Татьяна горько плакала, оплакивала свою судьбу и детей-сирот. Ребятишки только испуганно таращили глазёнки, не понимая, что происходит.
             После похорон мать звала жить к себе, но молодая вдова осталась в мужнем дому. А через два месяца родами умерла Катерина, оставив Саньке крохотную девочку и двух малолетних сынов. Старая Ворошиха выбивалась из сил – Машенька требовала постоянного ухода и внимания, и за мальцами нужен был глаз да глаз, а Санька ходил по двору, как в воду опущенный. И годы уже не те… Старый Ворох к этому времени  тоже покоился на погосте.
            И вот где-то через полгода после смерти Катерины поздно вечером кто-то тихонько постучался в Татьянино окно. Дети уже спали. Она открыла дверь и молча отступила в сенцы, впуская неожиданного гостя в дом. Санька зашёл в избу, сняв шапку, тихо поздоровался, сел на лавку у порога и долго сидел молча, о чём-то глубоко задумавшись. Заросший, почерневший, он мало напоминал того молодца, который своими шутками доводил её до слёз.
             Вдруг Санька поднял голову и спросил, как тогда, в детстве: «Ну что, курносая, пойдёшь за меня замуж? Можно сватов присылать?». И столько горечи слышалось в его голосе, и такой надеждой светились его глаза, что Татьяна не выдержала, упала головой на стол и зарыдала. Она оплакивала и свою и Санькину жизнь, и своих и его сирот, и, наверное, свою первую девчоночью несостоявшуюся любовь.
             В ту ночь они проговорили до рассвета, а в субботу Санька пришёл с дедом Опанасом сватать Татьяну. Пришли, как полагается по обычаю, с хлебом-солью, хозяйка в знак согласия подала гостям вышитый рушник. Свадьбы не было, просто через неделю приехал Санька, погрузил пожитки, привязал к возку Татьянину корову, заколотил окна в доме. И Татьяна вошла хозяйкой в дом Ворохов. Старая Ворошиха не знала, в какой угол её посадить, мать тоже была рада, что дочь и внучата будут жить рядышком.
               Злые языки потом судачили: «Не будет им счастья, даже года после похорон не дождались, торопятся!..»
              А им надо было жить, детей пятерых растить. Татьяна мучительно переживала, как её примет Санькина детвора, а в мыслях нет-нет, да и мелькало горькое слово: «Мачеха!»
          -   Нет, я не буду этим крохам мачехой! Они все будут мне родными!..
             Привыкать долго не пришлось, ведь с детства знали друг друга. Вступили в колхоз, работали, растили, учили детей. Старшие уже ходили в школу, с младшими возилась старая Ворошиха. Да и мать постоянно помогала. Родился Витя, а через четыре года – Любочка.
                Татьяна расцвела, повеселел и Александр. Семья большая, дружная. Мама для всех детей – самый большой авторитет и доверенное лицо. Даже мальчишки поверяли ей свои секреты. Степан, старший, уже армию отслужил, на тракториста выучился, на девчонок заглядывает. А однажды вечером обнял мать за плечи и тихонько шепнул: «Мамуль, ты знаешь Олю Горпенко? Я хочу на ней жениться, она согласна. Скажи отцу, ладно?»
          Татьяна счастливо улыбнулась.
      Максим с Васильком работали с отцом в МТС механизаторами, уже тоже бегали на   посиделки. Саня и вовсе высоко замахнулась, училась на врача, да и Машенька поступила в медицинский техникум. Подрастали Витя с Любочкой. Всё шло хорошо. Дом выстроили новый, просторный – семья ведь не маленькая, в доме был достаток. Дети выросли крепкими, дружными, да и умом Бог не обидел. Жить бы да жить…
              Но наступило чёрное воскресенье 41-го.
Уже в понедельник с утра Степан с Максимом и Васей ушли в районный военкомат и вернулись домой только на одну ночь, собраться и попрощаться, уехала с санитарным эшелоном на фронт Саня. С каждым из ушедших детей отрывала Татьяна кусочек своего сердца. А вскорости, когда на западе стала слышна канонада приближающегося фронта, ушёл и Александр.
              Уже товарняк с солдатами тронулся, уже стал отдаляться перрон, а он, глядя на оцепеневшую Татьяну, непрерывно повторял: «Береги себя и детей!… Береги наш очаг!… Я обязательно вернусь к тебе, Таня!». А она беззвучно шевелила губами, словно произносила молитву: «Возвращайся, я буду ждать! Я буду ждать! Я дождусь!»
                Потом была оккупация. И два с половиной года никаких вестей ни от детей, ни от  мужа.
                Потом было освобождение. Пришли фронтовые треугольнички от сыновей, проездом на сутки приезжала Саня, уже с мужем, тоже военврачом.
                Потом была Победа. Солдаты возвращались домой. Правда, возвращались не все, многие легли в братские могилы. Почти в каждый дом вместе с радостью стучалось и горе. Много похоронок получили жёны, матери, дети… А Татьяна от мужа ни весточки не получила, ни похоронки – и всё ждала. Вернулись сыновья, израненные, но живые, вернулась Саня с мужем, а Татьяна всё ждала. Ждала, как обещала, ждала, потому что он обещал вернуться.
                Потом был октябрь 45-го… Татьяну вызвали в военкомат. Майор, весь в боевых наградах, без правой руки, потупив взгляд в пол (не мог он смотреть в эти глаза, горящие безумной надеждой!), молча протянул маленький сероватый листочек, где было напечатано: «… Ваш муж, Ворох Александр Пантелеевич, пропал без вести на фронте…».