запись 3. дневник доктора Петрова

9 апреля

День прошел весьма суматошно и куриозно. С утра подосадовал на студентов. Дело было так: мадам Пышка пришли на сеанс гипнотизма. Подвигло ее на этот поступок забота о нищих, вследствие чего она решила отказаться от чрезмерного пристрастия к мучному и сладостям. Воистину, благородный поступок! С величайшей готовностью за сто экю я взялся помочь ей в этом. Когда каталепсия полностью охватила ее члены, а кресло прогнулось под расслабленным телом, я сел писать заметки о ходе сеанса в дневник. Вдруг сдавленный стон заставил поднять меня голову. Мадам П., раскрыв широко рот и глаза, протягивала руку под стол. Нагнувшись, я увидал возмутительную картину: манекен из папье-маше для обучения массажу лежал на стульях, задвинутых под стол. Fingro одной руки был засунут в anus, пальцы другой сдавливали шею. Препротивные студенты даже не соизволили накрыть простыней эту композицию, несомненно, взятую из их жизни.

У мадам от волнения разыгрались мигрень и аппетит. Достав из ридикюля булочку, роняя слезы по несчастным голодающим в трущобах, она гневно покинула мой кабинет. Провожая ее, я думал, что, конечно же, беспросветно глуп тот народ, распространенный во всем мире, который на основании своих священных книг утверждает, что у женщины нет души.


Больной М. страдал бессонницей. Вот уже двадцать дней он не мог сомкнуть глаз. Не помогало ничто, даже вид спящих от усталости родственников, что сидели у его кровати, ибо больному страшно было оставаться одному наедине со своей хворью. Жалобно стеная, он смотрел мне в лицо и перечислял все свои недуги.

Пристыженный своей неученостью, ибо о некоторых болезнях я и не слышал, я подал больному опиум. Тот вялой рукой, но твердо отвел рюмку в сторону.

– Ах, доктор! Я не хочу впасть в летаргию. Пусть я буду мучаться и страдать, пусть мои силы поддерживаются словами сострадания моих близких, но я не приму наркотик. Я не хочу причинять моим уставшим родственникам еще большего страдания. Вы должны найти другое лекарство от бессонницы.

– Всенепременно. Я достану вам самое заморское лекарство от фармацевта Валериана Анисова.

Откланявшись, я покинул господина М.


В госпитале, именуемым здесь домом страдания, и совсем напрасно, о чем я напишу ниже, меня ожидала роженица, укутанная в золотое, как само солнце, покрывало тайны. Ее лицо покрывал платок с двенадцатью вышитыми звездами на нем. Особых мук деторождения дама не испытала, видимо, сказалась привычка. Кусок кроличьей диафрагмы восстановил первозданное целомудрие, данное ей от роду.

Единственно, что меня беспокоило – приживется ли ткань от нечистого животного. Оставалось только уповать на то, что возможный покуситель на хрупкую моральную преграду не будет пристально вглядываться.

P.S. не госпиталь, а кабинет дантиста следует называть пристанищем страданий. Никто иной, как дантист старается чужие зубы как можно чаще рвать, чтобы доставить что своим жевать.

P.P.S. не забыть наказать Акселю приготовить к моему приходу от мадам Розы П. рагу из кролика.