Элис

Эта история началась много раньше. Мне трудно сказать, сколько времени прошло с тех пор, как в нашем доме появился он – мужчина матери моей хозяйки. Звучит непонятно, да?
В общем, вот Элис – моя хозяйка. Ей тринадцать и она рослая, красивая девочка с огромными глазами и уже вполне сформировавшейся фигурой. Мальчики заглядываются на нее, я видел. Когда она идет из школы, ее то и дело провожают какие-то переростки, которые периодически, когда не видит Элис, пытаются отогнать меня, чтобы я не путался у них под ногами. Я их понимаю. Им хочется оказаться как можно ближе к ней, а тут я со своим вечно дергающимся от волнения хвостиком. Но Элис непреклонна. Стоит ей заметить, что кто-то из них пытается меня обидеть, как для нахала счастье заканчивается. Больше он не имеет никаких прав на ношение ее небольшой сумочки.
И я, грешен, раздуваюсь от гордости. Ведь это именно от меня зависит, кто завтра проводит Элис до дома.
Дом наш стоит на окраине небольшого городка. Идти до него долго, если идти пешком. А уж для меня и вовсе – край света. Но я каждый день провожаю Элис в школу, а потом встречаю ее, когда заканчиваются занятия. Мне это в целом  нравится, тем более, что, когда моей любимой девочки нет, дома делать все равно нечего. С тех пор, как миссис Клейтон вышла замуж во второй раз, весь мир вращается вокруг ее драгоценного Эрика.
Что вам сказать? Я ее понимаю. В возрасте тридцати восьми она выглядит на тридцать от силы. И Эрик тоже весьма и весьма хорош собой. Он немного младше ее, но это практически незаметно, в особенности, когда глаза Алины сияют от счастья. А они сияют, признаюсь вам. Да еще как.
Когда Алина была замужем за отцом Элис, такого, кажется не было. Что ж… Я рад за нее…
Она ведь меня тоже любит. Просто сейчас ей не до меня, это уж точно. Эрик не работает, она тоже. Сейчас у них медовый год…
Они счастливо смеются, когда говорят об этом.
То есть Эрик работал до того, как они поженились. Кажется, журналистом в какой-то средней руки газетенке. Потом что-то произошло, и его уволили. Или он сам уволился… В общем, это совершенно неважно. К тому времени закончился, наконец, бракоразводный процесс с мистером Клейтоном, и Алина с моей Элис оказались вполне обеспеченными. Несмотря на неприятный запах изо рта и дурную привычку не каждый день менять носки, он оказался человеком щедрым.
Так что теперь какой-то год безделья не представлялся им чем-то страшным. И они бездельничали от души. Должен сказать, пока не слышит Элис, они не вылезают из постели все время, пока ее не бывает дома. Сначала я невольно оказывался  свидетелем таким откровенных сцен, что даже мне, видавшему виды псу, иной раз становилось не по себе. Но потом я решил, что есть возможность провести время гораздо более приятным образом и стал уходить из дома вместе с Элис: и ей приятно, и мне хорошо. Да и Алина получает возможность почувствоваить себя свободной от необходимости защищать меня от этого мачо.
Не скажу, что он дурно ко мне относится, но пинки, получаемые мною от него представляются мне хотя не слишком болезненными, но от этого не менее неприятными. Я понимаю, я мешаю ему. Он и так не чувствует себя хозяином. А тут еще я, старый пес,  любящий нежиться на мягком животе Алины. Она ведь и теперь иногда берет меня к себе, когда ложится погреться на солнце у самого края бассейна.
Бассейн – это, конечно, не совсем то, что вы думаете. Никакого лишнего шика. Все только самое необходимое: достаточная глубина, никелированная лестница, уходящая куда-то вниз и вода – в меру прохладная и в меру чистая.
Алина по утрам частенько занимается тем, что какой-то палкой вылавливает с поверхности все то, что за ночь ухитряется свалиться в этот «признак достатка». Вообще-то для предупреждения подобных мероприятий существует пленка, которую на ночь следует натягивать над поверхностью воды, но вечерами они часто оказываются не в состоянии мыслить трезво. И в прямом, и переносном смысле.
Им нравится заниматься любовью. И они любят, когда около их постели при этом располагается поднос с парой бокалов. От этих бокалов распространяется такой резкий запах, что я предпочитаю улизнуть из комнаты до того, как начнется самое интересное. И этот запах – запах агрессии. Алине, впрочем, он, кажется, нравится. Хотя что это обсуждать… Женщины – существа непредсказуемые.
Иногда, кажется, Алине приходит в голову, что она совсем забросила свою любимую девочку, и она поднимается тогда, заводит машину и едет встречать Элис после занятий. Мне кажется, моя хозяйка не слишком бывает этому рада. А я в общем вполне доволен, потому что одно дело гулять на лужайке у дома, а совсем другое – тащиться по залитым солнцем улицам по пыльной дороге. Я староват уже для таких длинных путешествий.

- Элис! – гневный окрик заставляет меня поднять голову и сквозь завесу белых прядей попытаться увидеть, что же такое произошло, что заставило обычно вполне мирную Алину возвысить голос до того, что зазвенели стекла на веранде. 
Внешне не произошло вообще ничего. Все, как сидели так и сидят за столом. Только Элис как будто насуплена, да Эрик смотрит на нее с каким-то странным выражением лица: он то ли рассержен, то ли взволнован больше обыкновенного. Ну, а скорее и то, и другое…
- Убирайся из-за стола, Элис! – доносится до моего слуха. – но вначале собери все, что ты рассыпала.
И в самом деле,  пол под ее стулом усыпан крошечными печеньями. И она, моя любимая девочка, собирает их непослушными пальцами. И слезы, закапавшие вдруг из ее глаз, смешиваются с пылью, образуя грязные кляксы на грязном полу.
- Прости, Эрик, - примирительно говорит Алина, когда все печенья подобраны и Элис, горделиво вскинув голову, уходит в глубину дома. – Прости, у девочки переходный возраст…
- Ничего, дорогая, все образуется, - голос Эрика звучит излишне ровно, будто старательный ученик сыграл наконец на ненавистной виолончели гамму – без ошибок, но и без удовольствия.
- Она полюбит тебя, дай ей время.
- Конечно, дорогая…
Продолжения их разговора я уже не слышу, потому что отправился на поиски моей девочки. Я не могу оставить ее одну, когда она плачет.
Конечно, она сидит у себя, уткнувшись носом в плюшевого зайца.
- Уходи отсюда, -  шепчет она, - убирайся. Мне никто не нужен.
Но я не обращаю на все это никакого внимания. Я знаю, что ей нужно. И запрыгиваю на  розовое покрывало ее постели. Вообще-то это строго-настрого запрещено и обычно Элис мне этого не позволяет, Но сегодня мой протест ей приятен, и она только прижимает меня к себе.
- Как я его ненавижу,  - шепчет она,открывая мне одну из своих тайн. – Как ненавижу…
Я помню, когда испортились их отношения. Во всяком случае, мне кажется, что я помню.
Однажды Элис надерзила Эрику, не помню, что она говорила. Она говорила, а он молчал и слушал. Молчал, глядя на нее пристально, каким-то странным, напряженно-внимательным взглядом. Он молчал, а я видел, что сейчас разразится буря. И она разразилась. Он схватил ее поперек туловища, уложил на колени и, стянув штанишки,  отшлепал по голой розовой попке. Я помню ее изумленные глаза, когда сильная мужская рука пригвоздила ее к месту. Мне кажется, она даже не сопротивлялась, потеряв от удивления дар речи.  Да и Эрик шлепал ее не сильно, скорее наоборот. Он заметно сдерживался, и на лбу его выступили жемчужные бисеринки  пота.

- Зачем мы сюда приехали? Зачем?
Она повторяет этот вопрос раз за разом, все тише и тише, зарываясь личиком в мою шерсть.
В самом деле, зачем?
Она не хотела ехать. Этот дом на самом берегу океана был когда-то любимым местом отдыха семьи. Но потом все изменилось. И два долгих года, пока шел бракоразводный процесс,  они не приезжали сюда. Ни один не хотел признать, что с этим домом связано слишком много хороших минут, чтобы портить воспоминания о них теперь, когда семьи не стало.
И только этим летом…
Я лизнул соленую влажную ладошку и закрыл глаза.
В животе заурчало, и я вспомнил, сколько конфет досталось мне несколько дней назад, когда машина, ведомая опытным водителем, спокойно катилась по пустынной дороге.
- Будешь? – Эрик  перекинул через голову пакетик с разноцветными карамельками.
Пакетик упал на колени Элис, а она неожиданно раздраженно сбросила его под ноги. Вот когда мой довольный живот вспомнил что такое пир горой. Я слопал все, что сумел найти, а, уверяю вас, нашел я все, что было в этом пакете. И даже то, что из него не выпало. В конце концов, какая разница. Ведь могло же выпасть. А я не люблю полагаться на волю случая. Хозяином этого случая в этот раз был я. Я и съел все до единой конфеты.

Ночь наступила для нас неожиданно. То, что этот неприятный день закончился я узнал, когда твердая рука выкинула меня из кровати Элис. Рука пахла виски и Алиной.
- Оставь его, Эрик, - голос Элис был сонный, но протестовала она изо всех сил.
- Собаке не место в постели, детка, - он примирительно похлопал ее по высунувшейся из-под одеяла ножке.
Слегка пошатываясь направился к выходу, одновременно подталкивая ногой к двери меня. Он был пьян, и я заворчал недовольно. Я мог себе это позволить. Собака хозяйки имеет право на выражение собственного мнения.
- Завтра день будет лучше, чем сегодня, Элис.
- Иди к черту,  - если это услышал я, то должен был слышать и он.
- Я уже был там, - ответил он глухо.

 День обещал быть прекрасным. Это я понял уже тогда, когда вышел на рассвете обследовать территорию.
 Розоватое солнце только собиралось покинуть свое ночное убежище. Сообщая о своем скором появлении, оно разлило немного жидкого золота на самом горизонте. Совсем немного  золота. Но я был счастлив. Именно поэтому, закончив со своими утренними делами, я так нахально ввалился в комнату Элис.
Она спала, разметавшись по постели, а на самом краешке ее сидел, обхватив голову руками Эрик.
У него наверняка опять болела голова. И ему следовало бы принять аспирин. Но почему он искал его в комнате моей Элис, я не понял.
 И не сказать, что мне понравилось его появление в святая святых.
Если бы его не было сейчас здесь, я мог бы опершись на задние лапки нежно лизнуть мою девочку в теплый нос. Она бы, конечно, недовольно фыркнула и, наверное, махнула бы рукой… Очень может быть, что она даже в отместку попала бы мне по носу, и я бы потом долго чихал… Но это был МОЙ ритуал и мне не нравилось, что этот непроспавшийся тип лишал меня этих драгоценных минут.
Мы посмотрели друг на друга безо всякого удовольствия. Но и без страха. Разумеется, я говорю сейчас про себя. Я был горд собой, потому что я победил. Он поднялся и вышел, тихонько прикрыв за собой дверь. Я ликовал.
Все-таки вся эта неделя отдыха прошла не так уж плохо. Конечно, Элис была немного не такой, как всегда. Пожалуй, чуть более раздраженная и плаксивая. Но Алина права: у девочки сейчас переходный возраст. Я кое-что в этом понимаю. В том смысле, что этот «переходный возрат» я нюхом чую. Но я знаю, что это должно пройти. Алина сказала «пройдет», а я ей верю.
Вчера мы бегали с Элис по пляжу. С самого утра. Ближе к обеду к нам присоединился Эрик. Алина взяла машину и отправилась в магазин. Утром, лежа под столом, уткнувшись носом в мягкие тапочки моей Элис, я слышал, как она ворчала, что в доме не осталось самого необходимого: закончились ее любимые духи, почти не осталось бальзама для волос…
- Я не вернусь к обеду, - сказала Алина. – ешьте без меня. Мне все равно надо беречь фигуру.
И Эрик приглушенно засмеялся. Потом раздался хлопок, это Алина шлепнула по довольной физиономии молодого мужа. Мне знаком этот звук, Алина не любит кричать, но рука у нее легка на подъем.
Когда заворчал мотор, и рассерженная последней выходкой Эрика Алина исчезла в дорожной пыли, Элис соскочила со стула.
- Мы гулять. К обеду не жди.
- Ничуть не бывало, - спокойно заметил вслед удаляющемуся платьицу Эрик. – В обед чтобы была дома.
- Ничуть не бывало, - передразнила его Элис, и мы побежали.
Я с трудом успевал за ней. Мне было весело, потому что впереди нас ждал целый день свободы.
Прямо перед нами виднелись невысокие песчаные барханы, а над ними возвышались изрезанные ветром скалы.
Мы всегда раньше гуляли здесь. Иногда Элис забиралась на самый верх, садилась на скальный выступ, свешивала ноги и смотрела вдаль. Куда-то за горизонт, будто выброшенная на необитаемый остров она ждала спасительный парус. Алина не любила, когда Элис проводила целые дни на солнце и всегда ворчала, находя ее здесь. А мне нравилось это место и я думал, что хотел бы провести здесь остаток своих дней. Среди солнца и песков – что может быть лучше.
Так мы и сидели: она, свесив босые ноги с нависающего над песками уступа, и я, пристально вглядывающийся слезящимися глазами вдаль.
Со стороны домика к нам направлялся Эрик. И следы его вырисовывали странные зигзаги на мокром песке. Часть этой прерывистой змейки время от времени слизывали волны.
Огромная чайка уселась почти у самого моего носа. И я, не выдержав птичьего нахальства, хотя и несколько лениво, бросился на нее. Всяк сверчок знай свой шесток!

- Элис… Элис…
Голос Эрика показался мне ужасным. Он дрожал, и рука его, обычно твердая, несмело гладила оголенное бедро моей девочки.
- Оставь меня! Я тебя ненавижу!
- Элис, прости меня…
- Мне было больно. Мне и сейчас больно.
Она заплакала, закрыв лицо руками.
- Элис…
Я не понимал, о чем они говорят. И не мог вспомнить, хотя бы один случай, когда Эрик был бы жесток с моей Элис. Будь это так, я вспомнил бы, что я – пес! Я вцепился бы ему в горло. Я убил бы его!
Я сидел на собственном хвосте и думал, думал…
Я помнил, как они играли вместе на берегу. Во что они играли?
Помнил, как Элис убегала, а Эрик, как обычно пьяный и веселый, догонял ее.
Она могла бы убежать, если бы не споткнулась.
Блохи, черт бы их побрал! Я порывнулся поймать хотя бы одну, и почти поймал… Лязгнул зубами, не удержавшись в неудобной позе, ушиб бок об острый камень. Заскулил  коротко.
Она тогда упала лицом вниз, а Эрик упал сверху. Он тормошил и тормошил ее, и лицо его казалось мне торжествующим.
Он победил.

- Элис… Я…
Он потянулся к ней всем телом: руки его коснулись ее коленей, губы скользнули по плечу. Она вскочила.
Камень из-под ноги Элис сорвался с грохотом вниз. Просчитал многократно касания, смолк где-то внизу, утонув в белом песке.
- Элис!
Хвост мой, хвост! Как я тебя ненавижу порой.
Эрик заметался по зашатавшейся под ногами породе. Кинулся вниз, спихнув с тропинки меня.
Девочка моя! Девочка!

- Как это могло случиться? Как?
Алина сидит на влажном песке, удерживая белокурую головку моей девочки на коленях.
- Как? Как? Как?
Она раскачивается, что-то бормочет, не отводя неподвижного взгляда с выделявшегося на фоне бело-серых, присыпанных вездесущим песком, камней ставшего уже бурым пятна.
- Она столько раз прыгала оттуда.
Мы прыгали.
Но в этот раз она не собиралась прыгать.

Я поднял голову навстречу переползающей по небосклону луне.
- Ты понимаешь меня, пес? Случай – вот наш господин… Вся наша жизнь – только череда случайностей. Если бы не он… Ты ведь знаешь, я не хотел… 
Он никогда не называет меня по имени, и жесткая его рука непрерывно гладит меня по спине. Гладит, делая больно, запутываясь в нечесанной, спутанной от грязи и морской воды шерсти.
Я знаю, что он не хотел. Эрик в сущности неплохой малый. И он, кажется, любил Элис. Ему нравилась моя девочка.
Он изменился. Я уже и забыл его прежнюю пружинящую походку. Теперь он бредет по песку, проваливаясь по щиколотку. Опустившийся молодой старик. Он приходит сюда каждый день. Спит вместе со мной на пляже, ест принесенные из дома бутерброды и говорит, говорит, говорит…
- Скажи, эта луна не сводит тебя с ума? Это море, шумящее непрерывно. Эта скала… Эта скала в особенности. Что осталось в моей жизни, кроме этой скалы? Ничего в ней нет. И не было ничего. Алина… Знаешь, ведь и ее не было…
От него несет перегаром. Неожиданно он заходится то ли в смехе, то ли в кашле.
- Знаешь, что самое смешное во всей этой истории? Что всего этого не было. Не могло быть. Отчего только так дрожат руки?
Руки и правда дрожат. И несколько горячих капель падает мне на нос.
Я привычно кладу голову на его колено. Мы сидим, прижавшись друг к другу, сидим долго, потом засыпаем. 
Я собирался остаться здесь навсегда. Я остался.
Вместе с этим ветром, этой луной, этим камнем, отнявшим у меня мою девочку и Эриком, волею случая ставшим мне другом.