Маячок

Маячок


                Подвиг кончился,
   Звёздные мальчики,
                Жизнь во сне,
   Смерть наяву
 «Наутилус Помпилиус»




Жили-были на цвете три брата – Волшебный Грош, Волшебный Брош и Волшебный Дрош. И занимались они всякой ***нёй, как и все люди. Сначала было как в начале, но потом всё пошло иначе. И вот идут они потихонечку – впереди Волшебный Грош, на двадцать два города позади Волшебный Брош и ещё на тридцать четыре города позади Волшебный Дрош.
Выходят они навылет из магазина, каждый в своём городе, пожрать купили. И встречается им маленький такой дедушка, сантиметров девяносто пять ростом, в шапочке в красный помидор и в детском клетчатом пальтишке. Останавливает он братьев и говорит: «Волшебный Грошик, дай мне, пожалуйста, пакетик майонеза, у тебя ведь два, а мне так майонезика хочется». А Волшебный Грош отвечает ему сурово и свысока, как бомжу: «Иди-ка ты, дед, на ***, я на этот майонез заработал, мне это на неделю, я себе купил, понимаешь?» Твёрдо ответил, как мужик. А дедушка вдруг как рассердится, как затопает ногами, глаза как закатит… а потом станет как вкопанный и заговорит хриплым запредельным голосом: «Ах ты, сука бля-а-а-а-а! Пускай же за твою жадность руки твои к хую прирастут и быть тебе двести пятьдесят тысяч лет обезьяной в лесу и ещё двести пятьдесят тысяч лет жабой в болоте! И чтоб ты полмиллиона лет дрочил и не знал, что такое щедрость! Мне по хуй, что ты на процессор собираешь!»
Испугался Волшебный Грош, засуетился мелко, в сумку полез, да поздно – с последним дедушкиным словом колдовство начало действовать, а сам он исчез. Не знал Волшебный Грош, что повстречался ему не кто иной, как сам Ахура-Мазд – великий и могущественный бог майонеза и кетчупа.
А Волшебный Брош, встретив дедушку, не пожадничал, а достал из рюкзака пакетик майонеза, отдал ему и пошёл себе домой. А Ахура-Мазд посмотрел ему в спину и взглядом вылечил от кашля. А когда Волшебный Брош лег спать, то под подушкой у себя нашёл мешочек с золотом. Так он смог, наконец, уволиться со своей ****ой работы и отправиться путешествовать.
А Волшебный Дрош вообще порадовал дедушку. Он сказал: «Конечно, дедуля, какой ты больше любишь, оливковый или провансаль, выбирай». И ещё станцевал ему. Ахура-Мазд погладил бороду, подумал, и говорит: «За твою доброту, сынок, хочу я тебя наградить. Хочешь со мной гашика дунуть?». И косяк жирный достаёт.
Ну и дунули. А был этот гашик не простой, а чудесный –  который не отпускает, а наоборот, с каждым часом сильней и сильней тащит. Такой гаш только раз в жизни курят и даётся он только отличникам и с примерным поведением. Ну, раскурились и пошли каждый своей дорогой. А на прощание Ахура-Мазд сказал: «Мы ещё увидимся, смотри только, сатанизмом не займись или материализмом каким-нибудь. И ещё запомни: число шесть хуже, чем семь. Число семь тебя любит, а шесть – губит».
Пошёл Волшебный Дрош домой. Идёт, идёт, а гашик подпирает не по-детски. Часов через десять уже стало можно через стены проходить. Пошёл он напрямик – через дома, лавки, трактиры, школы, церкви, полицейские участки, офисы, мельницы, дворцы, кабинеты, лаборатории, обсерваторию Улугбека, музей Айвазовского, идёт, смотрит, как люди живут, мимо их дел лёгкой тенью проходит. Многие его в те дни видели, да всерьёз  не приняли. А он прошёл весь город, не нашёл своего дома и вышел в чистое поле. Поглядел на Солнце, под землю спустился, под землёй дальше идёт. Не знал он, где его дом, но направление чувствовал.  А может, он и не сам шёл, а какое-то течение его несло, но это уже философия.
Долго ли шёл он, коротко ли, а чувствует уже, что лететь сподручнее будет – оттолкнулся от подземли и полетел. А прёт уже – ой, мама, как атомная война была, когда только курить начинал, но в сто раз сильнее. И вот летит он то над холмами красивыми, то над лесами дремучими, а то вдруг в голубой музыке между мягких золотистых аккордов полетит-зазвенит, песней получается. А потом глаза зальёт коричневый космический ветер – ничего тогда не видно, только чёрная пропасть внизу раскрывается, такая глубокая, что живот вырывает, если к ней потянешься. Через великолепие летел – уже без имени был, как жёлтый шар стал. Потом в зелёной листве июльской летел, жужжа и смеясь, ароматами дышал; семимильными шагами по полям бежал, коричневым сверху, а внутри которых LAVA! LAVA! Прыгал с обрыва в конце полей, головой вниз падал, в зимний лес проваливался, между белых ветвей блуждал, где ёлочный кот живёт, которого он знал, когда  самому ещё года два было. «Да, - думал, - дорога домой – самое прекрасное на цвете, и это и есть жизнь».
Потом вошёл в фиолетовые струи, от земли в небо серпантином уходящие, купался в них, счастливый, крутился на месте долго-долго. А после фиолетовых струй вышел к трёхэтажному кирпичному дому под номером 16.
Место было очень знакомым,
Будто брат его здесь жил или сам в детстве.
Коридорное настроение появилось,
Комнаты интересны стали.
Сложил 1 и 6, получилось 7.
«Нормально», - подумал.
Нацелился, вошёл в подъезд.
Начал сканировать квартиры. Первый этаж определённо относился к нижним мирам – кто-то страдал жизнь, кто-то что-то начинал, усталая мужская биомасса упорно намеревала женский субстрат. «Это когда не прёт», – вспомнил Волшебный Дрош и пошёл на второй этаж. Постучал, посмотрел, потрогал вокруг – второй этаж принадлежал среднему миру. В пятой квартире сидел потный йогин и сжимал секретные мышцы, в шестой решали задачи по метафизике. Дрош решил, что средний мир можно вместе с нижним отнести к нижнему. «Тюрьмы для слов создают», – подумал он. Но в четвёртой квартире дежурил связной с отдельной реальностью ночных трамваев. Помехи. Молодцы. 2 VAR. Δ

Где-то хлопнули двери и из четвёртой квартиры прямо на Дроша шагнул человек в длинном плаще и шляпе. Их взгляды встретились и в глазах незнакомца Дрош увидел пустой, промёрзший до последней гайки трамвай, бегущий сквозь абсолютный покой февральской ночи. В вагоне было три пассажира – два статиста и женщина, которая сидела у окна и отрешённо смотрела на улицу, затерянную в узорах стеклоснегольда. Тело вздрогнуло, что-то припоминая.
«Это сон», – сказал Абстрактный, холодно улыбнулся и что-то спросил – то ли какая здесь плотность, то ли какое давление. Дрош машинально назвал действительную величину. Он сразу понял, что перед ним какой-то легендарный сновидящий – может, даосский лётчик Джао Да или даже сам молочник. Пока Дрош гадал, как себя вести, Абстрактный поднялся на третий этаж и зашёл в квартиру налево. Дрош побежал за ним. На двери стоял знак выхода. Дрош взялся за ручку, постоял немного и вошёл следом.
Стрелки замерли, свет погас. Дрош повис в пустоте. Было тихо. Где-то рядом работала чёрная дыра, в которую стремительно засасывалось пространство. Огни, звёзды, миры съедались, выворачивались наизнанку. Что-то зазвенело и Дрош увидел, как через секунду исчезает сам. Он был не готов к этому и cо всей силы захлопнул дверь. «Сильная штука», –  подумал он, постоял немного и, придя в себя, стал изучать другие квартиры верхнего этажа.
В восьмой квартире жил античеловек. А в девятой – мессия эры Водолея. Волшебному Дрошу хотелось увидеть живого мессию, но он решил зайти к нему попозже, а сначала посмотреть на античеловека – он подумал, что это будет что-то более экзотическое. Толкнув дверь, Дрош вошёл в восьмую квартиру. В прихожей, как в горле, горел свет. На стене висела табличка «Добро пожаловать». Дрош прошёл по коридору влево и заглянул в комнату. Квартира была однокомнатная – такой планировки, как у Базика на Жесткова. Из зала во вторую комнату бесшумной вереницей шли люди. Они выходили из того угла, который не был виден из прихожей. Кто-то легонько подтолкнул Дроша в спину и он пошёл следом за исчезающими в дверном проёме фигурами. Заиграла музыка и Грош с какой-то странной гордостью ощутил себя новоиспечённой частью общей массы, одновременно перестав чувствовать верхнюю часть головы. Захотелось вместе со всеми смеяться, радоваться чему-то или за что-нибудь страдать. Грош шёл по тускло освящённому коридору, то задорно пританцовывая, то чеканя шаг и вдруг засомневался: «А где верх моей головы?» Но тут какой-то античеловеческий голос больно крикнул в самое ухо: «Будь роботом!» Дрош остановился, испуганно озираясь по сторонам. Идущие за ним злобно зашипели: «Что ищешь? Халяву хочешь? Чего стал? Не ребёнок уже, раньше думать надо было, иди теперь». Лицо парня, идущего сразу за Грошом, показалось ему знакомым. Это был кто-то из бывших. Грош попытался поговорить с ним, но massa, совсем недавно с радостью принявшая его, недовольно загудела: «Кто останавливает движение? Кто там всем мешает? Мужчины, разберитесь, есть тут вообще мужчины? С нами дети и больные старики. У меня сердце больное». В Дроша полетели кулаки и плевки мужчин и женщин, кто-то больно ущипнул его, кто-то ударил ногой. «Ну почему так?» - мысленно простонал Грош, закрываясь от ударов. Ему захотелось выбежать на воздух, на солнечный свет, но было некуда и пришлось идти дальше со всеми. «Будь роботом!» - снова лязгнул над ухом античеловеческий голос, гораздо противнее и визгливее, чем в первый раз. В этот же миг кто-то невидимый влепил Грошу пощёчину. Сзади громко и удовлетворённо засмеялись. Дрош подавил себя  и, ссутулившись и стараясь быть незаметнее, потрусил вперёд по коридору, догоняя ушедших. Первую минуту было очень больно и бессмысленно, казалось, что его любимое, ласковое, доброе сердце, незащищённое и растоптанное, лежит позади на грязном полу коридора. Парень, идущий следом за Грошом, утешал его и подбадривал: «Молодец, хорошо идёшь, так бы сразу. Мы ж тебя любим, ты нужен нам. Сам подумай, ведь не случайно всё это, есть же какой-то высший смысл в нашем совместном движении. Это жежизнь. Мы ж мужики. На нас всё держится. Давай, не сцы», и он похлопал Дроша по плечу.
Грош старался, чтобы им были довольны, хотя это было не очень приятно. «Да, это ж и есть жизнь, - думал он, - чего это я, в самом деле?». Ему показалось, что он не чувствует кистей рук и ступней, но думать об этом уже было некогда.
Понемногу он успокоился и стал глядеть по сторонам. Мимо проплывали разноцветные двери: белая, зелёная, голубая, чёрная… Дрош хотел прочитать, что на них написано, но не разобрал. Он полез в карман за очками, но их не было, наверно где-то потерял. «Ну вот, ещё очки новые покупать», - подумал Грош с досадой и понял, что всё в этой жизни упирается в деньги. Как себя не накручивай, какие книги не читай, всё равно по одним и тем же углам изо дня в день ходишь и ничего не меняется.
Он шёл по Кирова, совершенно не заметив когда кончился коридор и началась улица, хотя, при чём тут коридор, показалось наверно. Да, всё от зарплаты зависит. Пока у нас такой президент, такие законы, простому человеку на нормальную жизнь тут заработать не дадут. Вот за границей свобода, там всё по-человечески сделано, всё под людей, там жизнь. А здесь… «Да, - согласился античеловек, - у нас говно, ещё лет пятьдесят никаких перспектив не будет». «Ну, - возмущался Грош, - так они ещё  и покрикивают, ещё и это боишься потерять».
Он дошёл до остановки и решил подождать троллейбус. Неподалёку стоял знакомый, но настроение так ухуюдшилось, что не хотелось ни с кем говорить, от всех тошнило, все были козлы.
«А куда же тело делось? – мелькнула маленькая испуганная мысль, – куда я сам пропал? ***во, ****ь, ****ец – наверно, кайф большой подходит». Краем сознания Дрош увидел, что потеря себя, кроме прочего, как-то связана с напряжённостью мышц плечевого пояса. «Хуйня это, - сказал античеловек , – может я всё-таки одеваюсь, как лох» - подкинул он тему для разговора. «Да, - подхватил Грош и посмотрел на свои задроченные ботинки и старые задроченные джинсы, - но ведь не в этом дело, нет». Он решил быть твёрдым и взять себя в руки. Нет, я хозяин своей жизни. Я нравлюсь бабам, я музыкант, я талантливый, яркий, романтичный. Что им другие мужики дают? Бытовуху с длинным хуем. Они ж не учат их, как надо жить, не открывают им мир и розовые дали.
Троллейбуса не было, на маршрутку было жалко денег. Грош замёрз и пошёл пешком, продолжая истязание. Верю ли я в Гоба? Верю ли я в Гоба? Может, я в Гоба не верю, а надо? Почему я до сих пор один? Я ведь мужественный, симпатичный, да нет, я красивый. Взять вот этих (он стал вспоминать знакомых) – этот смазливый, этот – мужлан, этот стереотипный, неинтересный, этому (он снисходительно и с облегчением улыбнулся) вообще с лицом не повезло.
А может, я не своим делом занимаюсь? Может нет у меня таланта, как у тех парней, которые на самом деле лабают? Но ведь они ***ню играют, дешёвку, коммерцию. Хуйню играют – и всем нравится. А тут стараешься, и всё зря, никому это не надо. Ничего, великих тоже сначала не признавали, тоже в бедности жили. Музыкант должен париться, - заботливо помогал античеловек. Да, - уже слезливо, но ещё гордо подхватывал Грош, – но они моложе меня, сосунки ещё, жизни не знают, а уже на гребне успеха – известность, бабки, бабы, а я сейчас приду домой и опять дрочить буду. Эти примитивные вон на тачках ездят, а я, такой продвинутый, и никому не нужен. И жру одну картошку с салом, пока родители не помогут; ничего не получается по-настоящему достичь, а мне уже двадцать шесть. Может, у меня сексуальной энергии мало? И вообще я уродом родился, на обезьяну похож, рожа как у жабы, ненавижу, всегда лохом был. Умереть, что ли? Ну нет…
Так он шёл, совершенно потеряв себя, пока возле универмага его не остановил Андрей Коржевский – тот самый, который раньше болел за «New York Rangers», а теперь стал кришнаитом. Он взял Волшебного Дроша за локоть и быстро заговорил:
- Харе Кришна! Мы вам поможем. Вы находитеть в пространстве античеловека, вы забыли сложить цифры. Ты сейчас не живёшь и вся твоя энергия идёт в брюхо античеловеку, как и всех этих людей. Смотри сюда. Оп! Ап! - он пощёлкал пальцами с разных сторон от лица Дроша. -  Я тебе тако-о-о-е  покажу. Купи у меня книжку и уезжай отсюда.
- Слушай, пацан, не надо меня лечить, - Грош со злостью отмахнулся от дурного кришны. Он считал себя весьма компетентным в вопросах духовного развития. С грозно засверкавшим чувством собственного сверхдостоинства он пошёл дальше. Кришнаит прыгал сбоку и дразнил Дроша своими разноцветными книжечками.
- Вы, наверно, студент, такой озабоченный, испугались меня? Слова его были какими-то смешными и несерьёзными, словно доносились с игровой площадки детского сада. Можно было подумать, что в мире не существует горя и страданий. Грош шёл медленно, потому что стал очень большим и тяжёлым.
 – Меня не запрограммируешь,- сказал он, и мысленно продолжил: я же воин.
- Ну и Харе Кришна тебе в жопу. Не воин ты, а ***ло паранормальное. Кришнаит жутко рассмеялся. У Гроша внутри взорвалось красное с чёрным. Ему захотелось от****ить и растоптать этого более свободного, чем он, человека, но он знал, что это не получится и можно опозориться ещё больше.
Не выдержав тяжести несостоявшегося величия, он побежал прочь, униженный и оскорблённый, как пенсионер. Сзади заливисто смеялся кришнаит, а Волшебный Дрош бежал, не разбирая дороги, рыдая и размазывая слёзы и сопли по лицу, такому мерзкому, хныкающему и жалкому, что даже православный святой или сама мать Тереза не удержались бы и с огромным удовольствием засадили бы по нему ногой.

Волшебный Дрош сидел на разломанной скамейке в каком-то тёмном помойном дворе и исходил на говно, потому что жизнь была тяжела и несправедлива. Он даже не замечал, что вокруг стало светло, тепло и чисто, из-под земли пробивается зелёная трава, на клумбах зацвели цветы, на деревьях распускаются листья, а рядом с ним сидит огромный рыжий кот величиной с бочку пива и ласково гладит его по спине пушистой рыжей лапой. Кот излучал мягкий голубоватый свет, от которого оживали насекомые, расцветала сирень и звенел последний звонок. Дома, в столе, лежали билеты на поезд и начиналась новая жизнь.
Дрош постепенно перестал плакать, успокоился и стал в недоумении разглядывать изменившийся мир. Сначала ему показалось, что он спит и видит ёлочного кота, с которым дружил, когда был маленьким. Но потом,  внимательно посмотрев в жёлтые, будто змеиные, кошачьи глаза, понял, что перед ним Ахура-Мазд. Ахура-Мазд достал откуда-то платок и вытер Волшебному Дрошу слёзы.
-Я же говорил тебе – не займись сатанизмом, смотри, как оскотинился. Ты зашёл в восьмую квартиру дома номер шестнадцать. Это очень опасно, потому что 8+1+6=15=1+5=6. Ты что, считать не умеешь? В девятой квартире тебя ждал мессия. 9+1+6=16=1+6=7. Жизнь на потом оставляешь? Теперь посмотри, как ты одеваешься: ты кто, - мусорщик или совершенное творение Вселенной? Ты что, не знаешь, что цвета одежды сонастроены с цветами ауры? Где твой красный свитер? Посмотри на себя, ты же грязный. Почему не носишь яркие радостные цвета? Почему никого не слушаешь, ты ведь уже слух потерял, только себя слышишь, или ты всему научился, всего достиг?
Волшебный Дрош молчал, ему было стыдно перед Ахура-Маздом.
- Ладно, тебе надо придти в себя. Домой хочешь? Поехали.
Ахура-Мазд выдернул из своей спины шерстинку и, через мгновение, они уже сидели в Крыму, на Алчаке. Внизу, под скалой, как и каждый день, много тысячелетий подряд плескалось море. Сегодня оно было тихим и ласковым и ждало появления Волшебного Дроша, чтобы убедиться, что он жив и возликовать!!! Солнце только встало. Совсем не воняло говном. С моря дул свежий ветерок. Приветственно кричали чайки. Вдалеке дельфины делали утреннюю зарядку и спинами пускали зайчиков в Волшебного Дроша. Дрош не выдержал и засмеялся.
Ахура-Мазд сказал: «Я, вообще-то, хотел тебе показать, как дышит Земля или сводить в гости к Солнцу или, хотя бы показать то, что ты здесь не замечаешь. Но ты же знаешь – тебе сейчас нужно другое. Ты знаешь, что ты сейчас должен сделать?» Лицо Ахура-Мазда повернулось к Дрошу. «Знаю», - ответил Дрош, опуская глаза. Ахура-Мазд пошёл прогуляться, задрав хвост трубой. Волшебный Дрош подождал, пока он скроется за можжевельником, быстро скинул штаны и очень хорошо выдрочился. Его сразу отпустило. «Наверно, античеловек с плеч свалился, - подумал он, и точно,  – в двух метрах от него на камнях лежал лысый толстяк, круглый и блестящий, будто обмазанный несвежим салом. Бессилие, запрет, вина были в нём. «Вот откуда нижний мир берётся, -  подумал Волшебный Дрош, - надо бежать». Но сил уже не было, - так сказал античеловек. Видя, что Волшебный Дрош понял, что к чему и хочет уйти, толстяк быстро закинул ему на плечи липкую аскаридообразную руку. «Стоять, мясо!», - приказал он. Волшебный Дрош прирос к земле, оглушённый страхом. Что было сил он позвал на помощь Ахура-Мазда, но грязная сопливая рука античеловека сжала ему язык и крик ушёл внутрь. Античеловек засмеялся и запрыгнул в Дроша, обкручиваясь, как вата, вокруг его позвоночника. Волшебный Дрош заплакал от отчаяния, потому что они опять стали одно. Но тут появился Ахура-Мазд. Античеловек громко щёлкнул и съёжился, опалённый сиянием глаз бога.
Ахура-Мазд положил свою рыжую лапу Волшебному Дрошу на голову и качнул её вниз таким движением, которое делает баскетболист, когда ведёт мяч. Волшебный Дрош с шипением полетел в глубь Земли и она пропустила его, будто он был электромагнитной волной или же она была чистым светом. Когда Волшебный Дрош выпрыгнул из Земли, он оказался в совершенно другом месте.
Перед ним расстилалось огромное поле белых тюльпанов и пралесок, а за его спиной стеной стояли путаные километры безжизненного елового сухостоя, из которого он только что вышел. Ему не хотелось даже просто повернуть голову и впервые посмотреть на  лес со стороны, потому что он знал, что лес пуст и смотреть не на что.
Цветы застенчиво поблёскивали радужными капельками, рассыпанными повсюду проходившим мимо бродячим дождём. Воздух был таким свежим и родниковым, что, казалось, в мире не существует ни больниц, ни врачей, ни таблеток, ни формалина. По небу бежали голодные весенние, откуда-то вытесненные облака, а само оно было чистым-чистым, только что из огня. Мимо ветер проносил тепло и Волшебный Дрош его узнал. «Да это же первый знакомый ветер за двадцать лет, - подумал он, - наверно, к дому подхожу. Неужели весна? Как я всё-таки устал».
Далеко впереди, на том конце бело-зелёного поля стоял красный маячок и Волшебный Дрош пошёл к нему по упругим поскрипывающим телам растений, стараясь не причинить никому вреда. «Это моя дорога. Как хорошо!», - говорил он, смахивая набежавшие на глаза берёзовым соком слёзы, потому что и правда пришла весна.

                Чую гибель – больно вольно дышится.
                «Алиса»

Брюки до колена вымокли и облепились жёлтой пыльцой. «Наверно, я занимался любовью с цветочным полем», - подумал Волшебный Дрош. Так оно и было. Маячок оказался совсем маленьким – метра полтора ростом. Он был построен из прозрачного красного кирпича. Внутри каждого кирпича билось сердце и, подобно звезде, излучало свет всем тем, кому он нужен.
Земля за маячком кончалась, дальше было только небо, уходившее вверх и вперёд. Было видно, как надвигается время. Волшебный Дрош понял, что новое – это не продолжение старого, оно не идёт за ним, не следует и не рождается из него. Новое идёт из нового. Оно налетает на тебя из ниоткуда коричневым ветром космоса и ты либо прячешь лицо и поворачиваешься к прошлому, либо оно убивает тебя, разрывает, рассеивает  и рождает заново.
Дрош подошёл к самому краю. Внизу шумел океан, он не был виден за играющими внизу, словно гигантские медвежата, облаками. Дроша окликнули. Он обернулся. Возле маячка, на красных качелях, подвешенных к небу, сидел мальчик десяти лет. Это был Сергей Шевчук, смотритель маячка. «Детство», - подумал Дрош, или «Опять в детство», - не веря мечте, замерло сердце. Он подошёл к качелям и сел рядом с мальчиком. Одновременно с ним на качели сел Абстрактный. Дрош вздрогнул и успокоился.
- Что это за местность ? – спросил он.
- Край цвета, - ответил смотритель и, помолчав, добавил, - и край звука, последнее место, где слышна музыка.
Только тут Волшебный Дрош заметил,  что мир состоит ещё  и  из   музыки,  что  в
гармонию этого места невидимыми нитями вплетены звуки, стекающие живой водой с неба и бегущие с радостным визгом по всем клеткам тела. Они были так просты и естественны, что минуту назад Дрош принимал их за запах трав и цветов, за лучи света и морские брызги. «Я никогда не слышал ничего прекраснее этой музыки, - думал он, - наверное это и есть музыка сфер». Некоторое время все трое слушали.
- А кто это играет ? - спросил Волшебный Дрош.
- ANNIHILATOR,   кажется,  или   нет,   ANNIHILATOR   вчера   играл,   сегодня
 Волшебный Брош, путешественник один.
Дрош посмотрел вверх и увидел своего брата, стоящего с гитаррой среди плывущих к какой-то своей  далёкой цели туч. Брош помахал ему рукой.
Волшебный Дрош выдохнул последнюю тяжесть. Впервые в жизни его ничего не заботило, всё было сделано, всё завершено. Судьба подарила ему больше, чем он ожидал, случилось то невероятное, о котором он мечтал короткими секундами вспыхивающего сознания всю свою жизнь, с самого детства. «Прорвался», - думал Дрош.
Он был счастлив рядом с Абстрактным и смотрителем. Их простота и таинственность интриговали и вдохновляли его. Дрош всегда мечтал встретить таких людей, мечтал о таких друзьях, свободных и смелых, живущих танцуя и глядящих за. Ему вдруг захотелось идти вперёд вместе с ними, чтобы радоваться, разрывая границы. Зов далёкого и неведомого переполнил его новыми чувствами, взволновал и запутал.
- На краю  цвета   проявляются   наши   истинные   желания, -  сказал  смотритель, - ты  что-нибудь хочешь, Волшебный Дрош ?               
- Я  хочу  отправиться  в  экспедицию.  Хочу  идти  в  неизвестность  с  командой
друзей, покинувших дом и не заботящихся о том, чтобы когда-нибудь вернуться. Хочу иметь своё задание и выполнить его. Хочу входить в новые миры и найти Красный город Овен – город сновидения, пустой, тёмный, огненный город, где ни один камень не осквернён прикосновением античеловека. Город – вход и выход во всё мыслимое и немыслимое.
- Ты захотел этого только здесь?
- Да, хотя мне кажется – я хотел этого всю жизнь, только мне что-то мешало хотеть только этого.
- Нет, это не ты хотел этого. Мы здесь слышим намерения тех, кто летит оттуда, из новой жизни. Смотритель показал за край цвета, в бесконечность горизонтального неба, где среди потемневших туч блеснула молния.
           -    Гроза идёт, пора, - сказал он, и, став на качели ногами, начал их раскачивать. – Красный город Овен и экспедиция в неизведанные миры – к этому шёл не ты, а тот, кто сейчас оттуда, издалека увидел в хаосе начинающейся бури изломанный луч маячка, а в нём силуэт Красного города. Он идёт сюда, чтобы родиться. Он идёт с надвигающимся временем.    
             Оглушительно хлопнул и растрескал плотность эфира первый удар грома. Влажный тяжёлый ветер затянул боевую песню. Началось.
           -  А как же я? – потерянно спросил Волшебный Дрош.
           - Ты сейчас умрёшь. Сюда приходят умирать. Открыть Красный город Овен – не твоя судьба. Ты уже не сможешь ничего открыть или создать, ты уже прошёл своё, ты завершён. Всё, что бы ты ни сделал теперь – повторение прошлого, ты мёртв, уйди с дороги.                               
       Снова ударил гром. Будто получив команду, чёрное небо, понеслось на край цвета с намерением разорвать его на куски. Качели раскачались уже сильно, и Дрош с Абстрактным  вцепились в железо, чтобы не сорваться в бездну. 
- Как умирать? Не понимаю, - бормотал Дрош, - я думал, что нашёл свой дом и, наконец, заживу спокойной и счастливой жизнью. Я думал, всё только начинается.               
- Нет, - засмеялся Шевчук, и с неба пошла вода. –  Спокойной  и  счастливой жизни
не бывает, это суеверие. Но здесь что-то начинается. Кто-то идёт сюда, чтобы свершить Величайшее. Откройся ему, ёб твою мать, убей в себе урода! Умри смело и радостно, чтоб он дошёл до Красного города!
- Но   почему   надо  умирать сейчас?  Мы   даже    не  пообщались,   у  меня  есть
 вопросы,- сказал Дрош   и заткнулся сам.
- Потому что тот, кто идёт сюда не может больше ждать, он оставляет всё и делает шаг в новую жизнь, превращая всё, что было в то, чего больше нет.
И Шевчук, сильно оттолкнувшись, прыгнул и сразу исчез среди взорвавшихся в экстазе туч. Вода рванула с небес с новой  силой и начался конец. Звук слепо метался, ища жертву. Смерть задышала как возбуждённый бык. Абстрактный наслаждался красотой, он внимал ей и впитывал влагу как пересохшая пустыня.
        Ему понравилась мысль о команде друзей, идущих в неведомое открывать новые миры. Он подумал, что если у кого-то нет такой команды, то надо жить так, словно она   есть и  друзья ждут его где-то далеко, пока он, затерянный, выполнит задание. А когда он встретит их, они пойдут вместе искать Красный город Овен и дальше без конца.
- Ты  веришь  во  всё это?  Может  ****ово какое? –  спросил  Волшебный Грош,  но
Абстрактного уже не было, он шагнул в грозу на мгновение раньше. Дрош слез с качелей и прижался к маячку.
- Опять я один. Когда всё это кончится? Я не понимаю – мы умираем окончательно
или есть жизнь после смерти? Смотритель и Абстрактный – где они? Они как мимолётные видения сна – были и нет, а я хочу чувствовать плечо друга, видеть его улыбку. Я хочу делать классные штуки, идти куда-то среди прекрасного. Надо ж жить как-то начинать. Нет, я выбираю не смерть, я выбираю жизнь. Я ещё не всё сделал. Я чувствую, меня зовёт мой путь. Надо идти в лес, спрятаться от дождя, шалаш построю. Лес реален, он полон жизни, я в нём хуудо-беддно ориентируюсь.
И Дрош пошёл обратно через море белых цветов. Он прошёл его и упёрся в стену сухого леса. «Надо бороться», - сказал он и вошёл в лес.
Через двенадцать лет Волшебный Дрош вернулся в какой-то город. В городе мало что изменилось.  Просто многое постарело и потеряло смысл. Как-то весной, на пивнухе он вспомнил о маячке:  «Хорошо там было. Эх, туда бы, но это так далеко, тут в Крым хотя бы съездить в этом году. А может, мне всё это приснилось – ну какой может быть маячок на краю цвета, с красными качелями, подвешенными к небу – бред какой-то, я просто травы много курил в то время. Хотя там и было что-то настоящее и совсем рядом было. С тех пор я как-то и сломался, последние двенадцать лет и не жил совсем. Нет толку, летит время, может, покреститься надо или к бабке сходить, может, на мне порча какая-нибудь».
День, когда я начал врать себе, был обычным днём, похожим на сегодняшний. Я хотел что-то сказать и мне понадобилось много слов.


Абстрактный шагнул в бездну. Он подумал, что лететь придётся долго и устроился поудобнее. Резкий порыв ветра сорвал с него лицо. Оно сразу расслабилось и заулыбалось. Другой, более сильный коричневый ветер, сорвал с него тело. «О-ох, - вырвалось у Абстрактного, - круто, и чего я раньше не умирал». Вверху ещё была слышна гитарра Волшебного Броша. Абстрактный падал, но всё медленнее.
«Интересно, - подумал он, растекаясь по Вселенной, – а моя бабушка так же умирала? Живут люди, страдают в основном, а что жить, если не прёт – умирали бы, веселей было».
Абстрактный, не спеша, заполнил собой Космос, проник в каждый его уголок и остановился, приятно и медленно дрожа в каждой его точке. Наступило полное удовлетворение и абсолютный покой. Сколько это длилось – неизвестно. А потом, как это всегда бывает, жизнь продолжилась.
Абстрактный собрал себя на небольшом участке мира. «Какое зыбкое тело», - подумал он, шевеля рукой. «Какое глупое, испуганное лицо», - посмотрел он в зеркало. «Какое оленье имя – Сергей Александрович Романенко», – прочитал он в паспорте. Да, снова жить, что-то делать, обустраивать, разбираться. ****ово какое. Когда уже свобода?
Собравшись с духом, Абстрактный просмотрел судьбу Романенки. Это был учитель гитары из провинциального города, холостяк двадцати восьми лет, мечтатель, онанист и пьяница. Его хобби было – придумывать себе и другим болезни, а потом героически от них лечиться. Он переливал себя из говна в понос и обратно, и очень радовался, когда говно превращалось в понос, - тогда он говорил, что вылечился от говна. Когда же понос превращался в говно, он надевал лавры победителя поноса, при этом болея уже каким-нибудь новым говном и готовясь к войне с ним.
«Да, серьёзный человек, - подумал Абстрактный, - умирать он не собирается. Ладно, понаблюдаю ещё». Романенко сидел в квартире, недавно купленной ему родителями и с блаженством думал о новом унитазе, представляя, какие женщины будут на нём сидеть. «Ну, теперь есть унитаз, квартира – личная жизнь заладится, - обсасывал он приятную мысль, - женщины сюда сбегутся. Буду ****ься тут, на гитарке играть, пассики магические делать, совершенствоваться, очищаться, бактерию лечить, счастливым становиться».
Теперь   несколько слов о ламинате. В воздухе висело почти материализовавшееся слово «ЛАМИНАТ». Это слово Романенко с большим смаком употреблял всегда, когда речь заходила о его новой  квартире, и часто также в мыслях, ради удовольствия. Очевидно, оно способствовало выделению эндерфинов. Это слово было мантрой, и не только. Для Романенки оно являлось символом домашнего уюта, высокого уровня жизни, стиля, состоятельности, собственного достоинства, успеха, таланта, красоты, эстетики и тому подобного. Оно было очень приятно по звучанию, почти ощутимо на вкус и рождало образы  гурманских блюд из дорогих ресторанов. Ещё оно было близко по значению выражению «Все дела».Такие вот дела.
Абстрактный взялся руками за голову Романенки и покачал её.
-  Бля, что со мной Дух делает, такого мудака  жить – абсурд, безумие. Ну ничего, я ему найду достойную смерть, оленю этому. В Москву отвезу, сменю имя, работу. Брошу на произвол судьбы. Прикольно, конечно, его жизнью пожить, неделание хорошее.