Трилогия

Часть I

Пьяный в дэт, я вваливаюсь в притон и произношу заветную фразу: «Кто платит за бардак?». Гвалт моментально утихает, все глаза уставились на меня. Девицы разной степени раздетости потихоньку соскальзывают с колен своих кавалеров, кавалеры – пожилые и откровенно старые обрюзгшие мужчины спешно застегивают кто ширинку, кто рубашку. Бармены замирают за стойкой, на их лицах – открытое желание быть отсюда как можно дальше. И лишь наркоманы, релаксально сидящие по углам, никак не реагируют. Я никогда их не трогаю – сам иногда таким бываю, люблю побаловаться драгами. Я знаю, как это в кайф, да и что с них взять, с наркоманов?
Улыбаясь так, как умею только я, переворачиваю первый столик. Звон разбитых бутылок и рюмок, какой-то толстопуз стряхивает с себя закуски. Кого-то уже рвет в углу, слышен первый вопль самой истеричной девицы. За первым столиком следует и второй, и третий, вопят уже все. И только наркоманы с безмятежными улыбками наблюдают за происходящим. Они любят Беспредельщика Джи. Он никогда не делал им ничего плохого.
Слышен первый выстрел, я цел, но чья-то жирная туша падает со стула. Кто стрелял? Я оборачиваюсь и успеваю схватить взглядом движение. Выстрелы с обеих рук – мои кольты, как всегда, безотказны. Стрелял молодой неопытный бармен. Наверное, думаю я, взят около недели назад – не успели предупредить, что Беспредельщик Джи от пуль заговорен, а вот сам стреляет всегда без промаха.
И тут на меня находит! Вот чего я боюсь – своей одержимости. Ведь положу же почем зря всех, кто не успел спрятаться. Я стреляю, и уже не вино течет из разбитых бутылок, а кровь из простреленных тел. Мутно-пурпурная пелена застилает мой мозг. Последнее, что я помню – визжащий старик пытается запихать в живот выпавшие кишки. Это я так работаю ножом. Беспредел! Да, так, только так!
Я медленно прихожу в себя. Оглядываюсь. Именно так все и должно выглядеть – обломки мебели, осколки стекла, кровь вперемежку с вином и блаженно улыбающиеся наркоманы в углу. Как я их умудряюсь не задевать – ума не дам. Итак, еще один разгромленный притон. Не первый, не последний. Все как всегда. Пнув вальяжно раскинувшегося на полу мертвеца, я ухожу.

Часть II

…И я схватился с ним в смертельной схватке – как любовники в порыве страсти, не могли мы выпустить друг друга. Он задыхался и дергался подо мной как женщина, которая кончает. На мгновение я даже почувствовал кайф, но это быстро прошло – я же не извращенец, я всего лишь беспредельщик. Я громлю притоны, но редко убиваю голыми руками – чаще из пистолета или ножом. Правда, здесь был случай особый. Тот, который извивался сейчас подо мной, не в силах разжать мои стальные руки, сжавшиеся у него на горле, был моим личным врагом. Корни нашей вражды уходили далеко в прошлое, как у некоторых – корни старой дружбы. Я видел, как синело его лицо и вываливаясь, распухал язык. Он хрипел, слюна его текла по моим пальцам, я же только улыбался. Очевидно, это была страшная улыбка, так как в глазах умирающего, выпученных в агонии, я мог прочитать беспредельный ужас. Вот он в последний раз вздрогнул и затих. Судорога пробежала по его телу, уже мертвому. Смерть его была воистину ужасна – я в этом уверен. Тем ужаснее, что он совершенно ее не ожидал. Во всяком случае, не от моих рук. Он полагал, что достаточно защищен от меня, но никакие телохранители, особняки с пропущенным по ограде током, собаки-убийцы не смогли защитить его от моей мести. Он знал, что она придет. Он боялся. Но все равно не ждал. Я выбрал момент, когда он был отвлечен от постоянной слежки за мной (для чего у него имелись два опытных детектива) мафиозными разборками, и нанес удар. Самая сладкая месть – холодная месть. Я ждал почти четверть века, прежде чем начать выбирать момент. За это время враг мой успел приобрести солидный капитал, вес в обществе и все, что этому сопутствует. Я же не мог сойти с пути беспредела, на который толкнула меня эта мразь. Но и на этом пути я сумел заработать себе имя. И он – мой должник – знал об этом, боясь меня и той минуты, когда придет время платить по векселям, которые я ему предъявлю. Вот теперь он расплатился сполна. Чувствуя странную опустошенность там, где у обычных людей сердце, я ухожу.

Часть III

…Сегодня я был в дым… Я потерял счет дням с тех пор, как отомстил. Я топил их в бухле, сжигал в косяках, двигал героином, раскрашивал мир в цвета ЛСД. Это стало моим новым видом беспредела – смешивать все, что можно и нельзя. Мне надоело громить притоны – я потерял к этому вкус. Я ко всему вкус потерял… И топлю жизнь в угаре и кумаре… Сегодня я протрезвел. Впервые за… не знаю, сколько дней. Я глянул на этот мир, оглянулся на свою жизнь… И понял, что мне здесь больше делать нечего. Если и была у меня какая-то особая миссия, то я ее выполнил. А если кто-то спросит, откуда я это знаю, я скажу, что я, Беспредельщик Джи, забывший даже свое настоящее имя, не забыл одной простой истины: когда дни твои становятся серыми, тебе уже надоело делать то, что ты делал всю свою жизнь, когда ты оглядываешься вокруг и не видишь среди тех, кто делит с тобой бухло или вмазку, друзей, то знай – твои дни сочтены, ты теперь должен уйти. Да, кстати: не только друзей, но и врагов. Ведь враг – это тот же друг, а ненависть – та же любовь. Ради нее тоже стоит жить… Я только хочу высказать в последний раз то, что я понял в этот день; я всегда это знал, но именно сейчас все это четко встало перед моими глазами, сердцем и разумом. Я понимал, что наступит этот день – день, когда я стану «никто». И тогда я должен буду умереть. Вот сейчас я сижу, трезвый, как падла, обдумываю все это, и параллельно – способ смерти. Как я буду уходить? Уползать из тени в Тень, как змея? Громко и красиво улетать, как космический корабль? Нет, не то и не это. Так я сижу и ломаю голову уже который час. А на часах, что стоят у меня на столе, заваленном использованными шприцами, пробками, бутылками, короче, разной гадостью, так вот, время – пять часов. Утра? Вечера? Не знаю. У меня здесь темно. Всегда. Мне по фигу время, я не забиваю стрелки и поэтому не могу их динамить. Кажется, я уклонился от темы. Я вспомнил лучшую смерть – это та, которой обучил меня Учитель там, на свежем горном воздухе Тибета. Он говорил мне: «Когда пробьет твой час, вспомни эти горы, вспомни белые треугольники снега на фоне голубого неба, представь, как ярко сверкают они на солнце, встающим новым днем. И смерть твоя придет к тебе, и будет она сладка».
Я вспомнил. Я закрыл глаза и представил: вот они, черные горы с белыми утренними наконечниками на чистом голубом небе. И я почувствовал, что ухожу туда и обрадовался, так как знал, что не вернусь, и ликовала моя душа, нашедшая успокоение в муках ада.