Разговор с Весной

1
 На Арбате скоро снова будет весна и слегка еще сырой ветер, не успевший окончательно высушиться на солнце, будет со звоном, слышным в каждом переулке, каждом дворе, каждой квартире Москвы, падать на стекло булыжной мостовой и разбрызгивать талую воду, и брызги будут лететь и дробиться, дробиться, дробиться о солнечный свет, и снова, отстукивая каблуками радостно-уличный ритм, будет идти по ней красивая девушка с блестящими серо-зелеными глазами, в голубом весеннем платье... Откуда это? Где я мог это видеть?.. Может, это уже было — где-нибудь в начале восьмидесятых, когда до тебя, и до меня, и до всех нас было еще несколько лет? Или это только будет — будет этой весной? А может быть, глаза у нее темно-темно-синие, как отражение неба в асфальте после дождя... А может быть, это ты?.. Помни о Весне, Весна.
2
 Я читаю историю Арбата, я читаю истории глянцево-синих отражений в витринах, и мне кажется, что нас давно уже нет, мы умерли и не оставили даже следа в памяти тех, кто теперь ходит по нему, кто смотрит на облака из полумрака его дворов, кто сейчас, вот в эту самую секунду, которая, как тополиный пух, слетает с ладони, влюбляется, расстается, радуется, кромсает тонким теплым лезвием руки в подъездах, надеясь, что вот-вот сейчас, еще разок — и вена будет перерезана, кто не думает о смерти или не боится ее, или ненавидит жизнь, и живет, живет, не то что бы думая — зная, что никогда не умрет, и даже не подозревает, что на этих же самых скамейках сидели мы, в этих же самых кафе говорили о бессмысленности жизни и смысле смерти, и не то что бы думали — знали, что никогда не умрем. Помни о Смерти, Весна.
3
 Как же здорово пройтись по московским улицам весной, ведь весной особенно легко идет по ним жизнь, идет и никого не спрашивает, не стоит ли остановиться хотя бы здесь — нет! вот, вот здесь... да нет, левее, леве-ееееее! - и мы смотрим на нее во все глаза и не понимаем: кто она? откуда она? как с ней поговорить и можно ли договориться? Иногда кричишь ей: "Стоооой! Подождииии! Я еще не разлюбил ту, которую встретил на этой улице, я еще не потерял то, что нашел на ней, еще не все прохожие с нее разбежались, оставив меня одного!" — а она не слышит, или не хочет слышать, или — вот черт! — хочет, но не может, и идет, идет, идет себе дальше, поворачивая на новый проспект, новую площадь, а ты наспех хватаешь то, что еще осталось, собираешь это трясущимися руками и бежишь за ней, иногда плача, а иногда истерически хохоча — смотря сколько улиц осталось за спиной. Помни о Жизни, Весна.
4
 Оставляет ли на коже открытой ладони следы звездный свет, — падающий сквозь прозрачную сферу, в которую заключено небо и которая, наверное, издалека очень похожа на сиреневато-серую жемчужину, — когда кажется, что еще немного, и ты услышишь, что-то, что должно быть услышано, и поймешь что-то, что должно быть понято, и кто-то бродит в поле совсем рядом: даже кажется, что слышно, как распрямляется трава под его шагами, и в ладони его пригоршня сиреневато-серых жемчужин, и, быть может, и даже наверняка, он придет сейчас и расскажет все, — все! — и почувствуется в ладони легкая тяжесть — возможно, это сиреневато-серые жемчужины, ибо что легче и тяжелее сиреневато-серых жемчужин? Помни о Ночи, Весна.
5
 Хорошо ехать в поезде поздней весной, когда солнце только-только сползло за горизонт, и пусть тогда уснут все, кто еще жив — тише! тишины хоть на эту ночь! — и можно будет смотреть в окно на выползающую из оврагов проплывающих мимо полей и поднимающуюся от корней проносящихся мимо лесов густую, вязкую синь, и ветру можно будет тихо петь о чем-то мудром в плавно поднимающихся и резко падающих проводах — его не будет слышно, но он будет петь, как многие поют именно тогда, когда их не слышат,— и под умиротворяюще постоянный стук в дно вагона наконец-то разрешится ничего не боясь и ни на что не оглядываясь думать о тех, кто остался, и о тех, кто будет встречен, и понимать, как они одиноки, и как много нужно будет им сказать по возвращении, и как хорошо сидеть летним вечером на балконе там, где слышны далекие поезда, и есть свежую клубнику, и как... ну, в общем, очень... веришь? не веришь... ну ладно... Помни о Поездах, Весна.
6
 Город совершенно особенно шумит по вечерам, когда можно сидеть на кухне за чашкой чая и нарезать тонкими ломтиками розовую пастилу, на которую так похожи облака на востоке, и можно молчать хором обо всем и ни о чем, и даже самым-самым крайним краем молчания не коснуться самого главного… а может быть, и коснуться — но только самым краем, чтобы — не дай бог — не растревожить боли и не начать жалеть о чем-то: мы слишком одиноки, чтобы о чем-то жалеть; а потом выйти на балкон и бросать вишневые косточки в ветер, шелестящий в листьях деревьев там, внизу, и ловить... нет, не ловить — незачем ловить взгляд скорой осени — она сама смотрит в глаза и намекает, что скоро нужно будет собираться в дорогу, и шепчет о тех, кто ушел, и о тех, кто придет, о боли и счастье, которые идут рука об руку, ведь мы не платим болью за счастье — о нет, мы платим сразу и за боль и за счастье тем, что приходит за ними — тусклым существованием... Помни о Счастье, Весна.
7
 С днем рождения тебя.