Блудный сын версия - глава 6

                VI.


- Беседа проведена бездарно, - раздражённо сказал Магистр. – Аспин, возможно, хороший делец, но дипломат скверный.

Учитель не отрываясь смотрел в огонь камина и, казалось, не слышал его слов. Зимой кабинет быстро выстуживался, и Магистр, зябнувший в его огромном пространстве, приказал постоянно поддерживать огонь в камине углового покоя.

- Неординарный случай, - задумчиво проговорил, наконец, Учитель. - Я наблюдал и чувствовал, как за фоном произносимых слов изменялась энергетика взаимодействия. Ещё немного и энергия этого человека перешла бы критический уровень. Аспин это тоже почувствовал, на своем уровне, конечно. Такие вибрации вызывают инстинктивный страх, панику…

- Послушайте, - поморщился Магистр, - нельзя ли попроще. Скажем так: Марк обладает паранормальными способностями. Пусть. Почему бы ему ни сотрудничать с нами, ведь мы привлекаем к работе много таких… уникумов. Нужно встретиться с ним ещё раз и открыто предложить сотрудничество, поставить выгодные условия… или забыть о нём, оставить в покое. После того, что рассказали ему Кларк и Аспин, он может обозлиться уже конкретно против нас. 

В конце концов, он не делает никаких попыток навредить Ордену. И пусть себе живёт, занимается бизнесом.

- Не забывайте, что он слишком много знает об организации.

- М-да, это, конечно, аргумент.

- К тому же, у меня нехорошие предвиденья, а они меня никогда не обманывали… Как там у него дела в бизнесе? Вы следите?

- Конечно. По моим сведениям последнее время он делает успехи.

Не отрывая взгляда от огня, Учитель высоко поднял правую бровь.

- Последнее время? - тихо спросил он. - Уж ни с того ли момента как состоялась встреча с Аспином?

- Ну, я не сопоставлял, - замялся Магистр, мысленно прикидывая сроки. - Пожалуй. Раньше дела у него в фирме шли неважно, а последнее время, да, пожалуй, после смерти Прокуратора и той встречи, - резкая активизация, взлёт…

Учитель не пошевелился и продолжал сидеть, подперев подбородок скрещенными пальцами рук. Привыкший к его высокопарному позёрству, Магистр не сразу понял искренность охватившей Учителя тревоги.

- Что? - тихо спросил он.

- Так должно быть. Если он принял дар, то теперь остаётся только учится его использовать. Он учится и набирает силу, - глухо произнёс Учитель. - И вы правильно решили, что трогать его сейчас нельзя… Но и оставлять без внимания тоже нельзя: неизвестно - против чего он может обернуть свою силу. А чтобы быть уверенными, нужно постараться самим направить её…

- Правильно! - подхватил Магистр. - В конце концов, всё основания проявлять недовольство есть у Креатуры. Пусть она им и занимается. В конце концов, Прокуратор умер при таинственных обстоятельствах, и контролёр тоже, не говоря уже о прочих. Не такой уж беззащитный орган наша Креатура, чтобы оставлять без последствий такие факты. Сейчас же распоряжусь.

- Умно, - кивнул головой Учитель.

Второй раз за время их беседы Учитель высказал одобрение, и только большая опасность, нависшая над Орденом, могла объяснить этот невероятный факт.



*   *   *



Когда под окнами офиса дружно захлопали дверцы машин, с интервалом в несколько секунд отлетела дверь, и в холл ворвались плечистые полицейские, Марк понял, что повторять прежние эксперименты не стоит. Он в этот момент находился около стола Евы, и полицейские молча стали по обе стороны от него. Появившийся за ними молодой чиновник Креатуры, смутно знакомый Марку по службе, с невозмутимым лицом приблизился к нему, на ходу расстёгивая папку.

Марк принял от чиновника санкционированное новым Прокуратором постановление об аресте и быстро пробежал его глазами. По подозрению в убийстве Прокуратора и контролёра. Ничего страшного. Но кому-то понадобилось-таки его убрать. Интересно.

- Обвинение необоснованно, - сказал он, оборачиваясь к Еве. - Срочно передай шефу, чтобы прислал в тюрьму адвоката.

- Приятно работать с грамотными людьми, - разлепил губы чиновник. - Прошу вас…



Гален вышел встречать его лично. Несмотря на обычный невозмутимый вид начальника тюрьмы, Марк легко почувствовал тревогу в его неопределенной улыбке и коротком рукопожатии.

- Вот видишь: от сумы да тюрьмы не зарекайся, - сказал Гален.

- А я и не зарекался. Надеюсь, номер ты мне приготовил комфортный?

- Останешься доволен.

Впрочем, отведённая ему камера никакого дополнительного комфорта не содержала и, против ожидания, была двухместной. На нижней койке развалился пузатый тип с толстыми татуированными плечами и глубоко сидящей между ними бритой головой. Мощные ляжки, обтянутые рваными джинсами, грязная майка, подозрительный и злой взгляд, запах… застарелый запах тюрьмы.

Марк подошёл к койке и толкнул громилу коленом в бедро.

- Перебирайся наверх, козёл. Это моё место!

- Штэ-э?! - взревел толстяк, вскакивая с постели. Чего угодно ждал он этого худосочного мозгляка, но только не такой наглости.

Марк не стал ждать. Он ударил первым - коротко снизу кулаком в живот. Он не прилагал особых сил, но, когда кулак вмялся в мускулистый пресс, мысленно продолжил энергию удара сквозь пружинящие мускулы и змеиные переплетения кишок, насквозь до самых почек.

Громиле показалось, что у него в животе взорвалась бомба. Тысячи раскаленных осколков брызнули в разные стороны ослепляющей болью, внутренности словно разлетелись в клочья. Ноги вдруг перестали держать, и он стал тяжело падать вперёд. Марк спокойно отступил в сторону и с интересом смотрел, как, даже не выставив перед собой руки, громила безжизненно рухнул мордой в цементный пол. Потом Марк сбросил с койки его матрац и вещи, переложил на их место постель с верхнего яруса и лёг.

Сквозь гнутые прутья кроватной сетки он смотрел на обшарпанный, в жёлтых пятнах потолок камеры и пытался осмыслить свое положение.

"- А чего, собственно, переживать?" - подумал он, и сознание вдруг наполнилось насмешливым снисходительным покоем.

"- Повеселимся!" - хихикнул в голове знакомый голос.

Марк освобождённо вздохнул и повернул голову к поверженному громиле. Тот уже ворочался, растирая руками живот и поясницу. Потом медленно отжался от пола на дрожащих руках и сел. Недоумённый взгляд, побагровевшее лицо с забавным выражением ненависти и страха. Громила подтянул ноги и встал, продолжая тереть живот кулаком.

- Очухался? - доброжелательно спросил Марк. - Я буду называть тебя  Мясником. И, если будешь вести себя хорошо, имеешь шанс выйти отсюда живым.

Он наблюдал борьбу чувств на нетронутой интеллектом физиономии и от души веселился. Теперь, оказавшись на ногах и рассматривая свой не взорвавшийся живот, Мясник медленно соображал, не находя объяснений, и уже готов был поверить в случайность. Такого просто не могло случиться. Не мог же этот мозгляк свалить его одним ударом!  Его, на спор подставлявшего свое брюхо под полицейскую дубинку!  Просто случайность?!  Или треснулся головой о верхнюю койку?! Случайность!!! Вот в чем дело!

- Запомни, - наставительно произнёс Марк, - ничего на свете не происходит случайно.  Всему есть какая-то причина. И, если ты ещё сомневаешься, можем повторить.

Он сделал движение, точно собираясь встать. Но громила вдруг отчётливо понял, что всё сказанное - правда, и пробовать больше не стоит. Он поспешно отступил назад и, выставив перед собой руку в примирительном жесте, закивал головой.

- Ладно, ладно! Всё правильно. Нет проблем. По любому… Ты, это, не заводись.

- Не буду, - охотно согласился Марк. - Только уж и ты пойди мне на встречу, не вздумай меня убивать и скажи, кто меня заказал.

Громила искоса взглянул на него и пожал плечами.

- Откуда я знаю? Ты что?! Я пятый год тяну, меня переводят сюда и говорят: надо замочить мозгляка. Обещают досрочку.  А кому это надо, я и знать не могу.

- Хорошо, а кто тебе передал, чтоб  меня замочить?

- Тюремщик, кто же ещё, тот, с фиксой.

Громила говорил правду. Определить заказчика было трудно. Да и какая разница?



*   *   *



Молодой чиновник Креатуры знал только одно: этот человек опасный псих, он убил прежнего Прокуратора каким-то неизвестным способом и поэтому его нужно посадить, во что бы то ни стало. Посадить прочно и надолго. Ни новый Прокуратор, ни трибунал Креатуры к формулировкам обвинения и доказательствам придираться не будут.

Он сразу остановился на версии о применении недозволенных средств обороны и, готовясь к допросу, внимательно перелистал комментарии к соответственному разделу Криминального уложения. Конечно, речь там шла о всяких запрещённых видах борьбы, но последнее время развелось столько всяких экстрасенсов, колдунов и прочих уродов, что провести аналогию между запрещённым ударом и каким-то неизвестным психическим воздействием будет нетрудно.

Следователь тщательно готовил всё необходимое для предъявления обвинения, но допрос с самого начала пошёл не по плану. Первую встречу с опасным подозреваемым он собирался провести только с участием специалистов Галена, но непонятным образом добился участия в деле адвокат, нанятый концерном. Это, конечно, соответствовало криминальной процедуре, но на практике случалось редко. Сработали здесь какие-то тайные рычаги власти или это был обыкновенный подкуп, теперь было не важно. Адвокаты, как правило, бывали весьма лояльны и держали сторону Креатуры, но этот - нахальный, сморщенный человечек, похожий своей горбатой спиной и выпирающим животиком на знак параграфа, урод с седым клинышком бороды и в допотопном пенсне, портил ему весь сценарий.

Кроме того, подозреваемому после ночи в камере с подсадным громилой, следовало быть, по меньшей мере, в болезненном состоянии. Однако, он был доставлен к следователю совершенно не подготовленным к допросу - здоровым и спокойным, поздоровался с адвокатом, взял у него свежую газету и, усевшись на стул, спокойно погрузился в чтение, как будто следователя здесь не было вовсе. Сцена на бульваре. Спокойствие случайного недоразумения.

- Уберите газету! - сурово сказал чиновник и придвинул Марку обвинительный акт. - Вам предъявляется обвинение в совершении преступления, предусмотренного статьей 93 Криминального уложения.

Марк на мгновение оторвался от чтения и кивнул адвокату. Тот поспешно схватил лист и приблизил его к своему пенсне.

Десять строчек обвинительного акта адвокат читал не меньше получаса, хихикая, делая выписки и сокрушённо охая. Дважды он подсовывал бумагу Марку, тыча в какие-то слова жёлтым ногтем и затем бросая на следователя изумлённый взгляд. «Каким надо быть идиотом, чтобы написать такое?!», - ехидно поблескивали стёклышки пенсне. Таких адвокатов Креатура, как правило, не терпела, и следователь, наливаясь злостью, уже сделал для себя пометку начать разработку этого типа. После очередного смешка он потерял терпение и резко ударил ладонями по столу.

- Хватит! - скомандовал он. - И на вас найдётся управа, адвокат. Вы умышленно препятствуете ведению следствия. Я начинаю допрос.

Он повернулся к Марку.

- Вы признаёте себя виновным по пунктам предъявленного обвинения?

- Нет, - коротко ответил Марк, спокойно поднимая глаза от газеты.

Следователь ждал, но Марк не сказал больше ни слова, зато вступил со своей партией адвокат.

- Обвинение бездоказательно, необъективно и, наконец, абсурдно! - заявил он, наклоняясь над столом к следователю. - Что значит: паранормальное воздействие? Экстрасенсорика? Гипноз? Что? Где критерии? Какие у вас доказательства?

Всё это следователь с удовольствием услышал бы от самого Марка, на высокой эмоциональной ноте, со злостью и обидой. Но, вместо этого адвокатствующий артист разыгрывал перед ним хорошо оплаченную сцену праведного негодования, и теперь психовать приходится ему самому.

- Хватит! - снова прикрикнул он на адвоката. - У вас будет время заявлять ходатайства. После допроса.

- Обвиняемый, - резко обратился он к Марку. - Вы признаёте наличие у вас паранормальных способностей?

- А что это такое? - лениво спросил Марк.

- Заявляю возражение! - снова влез адвокат. - Согласно криминальной процедуре вы должны предоставить моему клиенту право дать пояснения по сути обвинения, а потом уже задавать вопросы!

Следователь посмотрел на него с возрастающей ненавистью, но стеклышки пенсне невозмутимо и, как ему показалось, насмешливо отразили его взгляд.

- Что вы можете пояснить по сути предъявленного обвинения? - деревянно проговорил чиновник, стараясь погасить раздражение.

Марк внимательно посмотрел на него и начал говорить. Он уже решил, что сделает с этим человечком, и адвокат, сам того не подозревая, успешно помогал ему в этом.

- Я был вызван Прокуратором для дачи объяснения, - заговорил Марк, - и был рассержен этим…, как начинаю сердиться сейчас.

Следователь удивлённо поднял брови.

- Прокуратор допрашивал меня о смерти Куратора Верховной Креатуры, свидетелем которой я случайно оказался. Я рассказал, как мы беседовали с Куратором, как ему вдруг стало плохо, и он потерял сознание. Потом Прокуратор задал мне несколько уточняющих вопросов. Точного содержания не помню. В это время я заметил, что ему как-то не по себе. Он побледнел, стал рассеян и сказал, что я свободен. Это всё.

- Всё ли? - с ехидцей спросил следователь. - Прокуратор отпустил вас, не оформив протокола, и не подписал вам пропуск?

- Почему же, пропуск он мне подписал, - спокойно соврал Марк. – А вот протокола я действительно не читал и не подписывал. По-моему, Прокуратор вёл его только в начале, а потом перестал.

- Вы лжёте! - следователь ударил ладонью по столу. - После вашего прохода через пункт пропуска, контролёр был обнаружен мёртвым, и никакого пропуска у него не было.

- Это не мои проблемы. Пропуск я ему отдал.

- Ложь!

- Возражаю! - вмешался адвокат. - Чем вы можете доказать, что мой клиент не оставлял пропуска на контрольном пункте? Помните о презумпции невиновности.

- Вот именно! - неожиданно выкрикнул Марк, начиная дурачиться. - Помните! А то, схватили, понимаешь, невинного человека, засадили в камеру с каким-то бандитом. Я официально заявляю, что прошлой ночью меня пытались убить! Что это такое?! Где закон? Где правосудие?

- На вас было покушение?! - взвился адвокат. - Я требую немедленного изменения меры пресечения. Мой клиент лояльный гражданин, уважаемый бизнесмен…

- Хороший семьянин, - подхватил Марк, - отец многих детей…

- Вы не имеете права держать его под арестом на основании бездоказательного обвинения!

- …член благотворительного общества любителей животных, - не мог успокоиться Марк, - почетный член ассоциации пчеловодов, член…

-  Молчать!!!

- Требую немедленной встречи с прокуратором! Это беззаконие! - подыгрывал адвокат.

- Это вандализм, садизм, онанизм! - кричал Марк, топая ногами.

- Молчать!!! Издеваться вздумали?! - следователь вскочил из-за стола и махнул рукой охраннику. - Наручники! Кляп!

- Это ещё зачем? - резко изменив тон, спокойно сказал Марк.

- Надеть, - уже менее уверенно повторил следователь.

- Нет необходимости, - спокойно сказал Марк. - Забудьте об этом и продолжим допрос.

Следователь медленно опустился на свой стул. Он вдруг ощутил вялость и непонятную зависимость от этого человека.

- Я не признаю паранормальных способностей, - заявил Марк. - Все мои способности нормальные… для меня. Что ещё вы хотите услышать?

- Что значит «для меня»? - выдавил следователь. - Вы признаёте, что обладаете способностями, не присущими другим людям?

- Каждый человек, в той или иной мере, обладает способностями, не присущими другим людям.

- Это не ответ. Вы признаёте, что можете убивать бесконтактным образом?

- Это как?

- На расстоянии.

- У вас странное понимание слова «контакт». По-вашему мы с вами сейчас беседуем бесконтактно.

- Отвечайте на вопрос.

- Даже, если я скажу «да», что это вам даст? Вы считаете, что признание обвиняемого - царица доказательств?

- Отвечайте на вопрос!

- Нет.

- Что нет?

- То, что вы спросили.

- Вы опять издеваетесь?! Моё терпение не бесконечно!

- А вы подумали, почему конвоир не выполнил вашей команды, причём отданной дважды? - спросил Марк, доверительно наклоняясь вперёд.

Следователь растерянно посмотрел на конвоира, безучастно торчавшего у двери, и снова на Марка. Но тот, словно утратив интерес к разговору, уже уткнулся в свою газету. Странная, почти осязаемая тишина повисла в кабинете, и следователь почувствовал, как у него начинает кружиться голова и воздух вокруг густеет, сжимая горло, сдавливает виски, и из этого воздуха плывут не то щупальца, не то водоросли, готовые присосаться и выпить из него жизнь.

Он тряхнул головой, прогоняя морок, и дрожащими пальцами вытащил из пачки очередную сигарету. Но первая затяжка неожиданно отозвалась болью во лбу, а после второй - тошнота противным комом стала подниматься к горлу, грозя вырваться наружу.

Преодолевая дурноту, следователь включил магнитофон.

« - Умный, глупый старик, - услышал Марк свой голос.- И чего же ты добиваешься этим допросом? Какие признания хочешь получить? Ну, вот он – я! Признаю! Признаю всё! Не слишком ли это много для тебя, Прокуратор?!

- Ты мне угрожаешь?! – прозвучал сиплый голос Прокуратора.

- Я говорю о том, что происходит, - в голосе Марка звучала насмешка. - Ты прозорливый старик. Но, сам посуди, если всё, что ты предполагаешь, даже в общих чертах, правильно, то что дальше? Понимаешь ли ты, куда залез своими любопытными ручонками? Ну, ну, продолжай! Сверхъестественные способности, инфернальные контакты… Всё правильно, и ещё много такого, что тебе и не снилось. И что дальше?»

Пауза, скрип стула.

«- А дальше - твоё время истекает…»,- слегка на распев, зазвучал голос, и Марк вздрогнул, потому что это был уже не его голос. Шипящий тенор, глумливые, вкрадчивые интонации, жутковатый оттенок запредельности…

«- Вот начинает останавливаться твоё сердце: сейчас оно пропустило один удар…, а сейчас - в нём тупая игла…»

Глухой стон, шуршание и слабый, тупой стук. Это прокуратор упал грудью и головой на стол.

«- Я ненавижу тебя, - снова раздался его голос. - Я не требую, чтобы вы забыли обо мне, ты и твои хозяева. Всё равно это невозможно. Бойтесь меня, но не пытайтесь причинить вреда. Так и передай…, если выживешь».

Следователь выключил магнитофон.

- Что вы скажете на это? - в упор глядя на Марка, спросил он. Последний козырь несколько укрепил его, и следователь почувствовал себя увереннее.

- А вы? - спросил Марк, не отводя глаз. Он захотел, чтобы этот человечек понял, наконец, хотя бы частично, с чём он имеет дело; и он толкнул это хотение в тупые, задуренные служебным рвением глаза. И осознание возникло в начавшем твердеть взгляде чиновника, переходя в страшное понимание - пропал цепкий, презрительный прищур, глаза округлились, и следователь судорожно сглотнул.

-  З-здесь я задаю вопросы, - по инерции произнес он.

- Фальсификация! Подделка! - словно очнувшись, взвился адвокат. - В некоторых фразах голос не только не похож, но явно принадлежит другому человеку. Да и всё остальное - имитация, причем, не очень умелая…

- Замолчите! - сердито перебил следователь, с облегчением чувствуя, как вмешательство этого болтуна сбило нарастающую волну страха и разрядило непонятное напряжение в кабинете.

Марк сидел с рассеянным видом и наблюдал, как раздражённый, расстроенный и напуганный человек становится беззащитным, и его энергия, лишённая защиты самообладанием, превращается в лёгкую добычу. Он слегка напрягся и потянул её в себя..., легко, приятно: словно тёплая волна пошла от правого виска, разлилась в груди, растворяясь во всех клетках тела и наполняя их бодростью.

С насмешливым презрением он наблюдал, как следователь побледнел и устало потянулся за сигаретами. Зажигалка долго не загоралась, разбрасывая впустую белые искры, и следователь стал сердито трясти её, потом всё-таки добыл огонь и закурил. На этот раз дым расслабил его, и он почувствовал страшную усталость. И эта усталость, казалось, увеличивалась с каждой минутой.

- Обвиняемый, я жду ваших пояснений, - произнес он, стараясь говорить твёрдо. - Я поставил вопрос.

Марк безразлично пожал плечами.

- Мне нечего добавить. Всё сказал мой адвокат.

- Нет, не всё! - вмешался адвокат. - Согласно криминальной процедуре, допрашиваемый должен быть предупрежден о применении звукозаписи, об этом должна быть сделана запись в протоколе. Где эта запись и где этот протокол?

- Вас предупреждали о применении звукозаписи? - обратился он к Марку. - Вот видите, не предупреждали. Записи в протоколе нет. Эрго! Звукозапись не применялась.

- Прокуратор вёл протокол, - сказал следователь, слабыми взмахами ладони разгоняя сигаретный дым, - но не успел его оформить и закончить, потому что был убит.

- В этом протоколе имеется подпись моего клиента? Нет? Тогда извините - это не доказательство.

Усталость давила на плечи и пригибала к столу, к ней примешивалась противная, тошнотворная слабость, перед глазами снова поплыл проклятый туман.

Следователь непослушными пальцами сложил бумаги.

- На сегодня всё. Протокол будет составлен позже. Увести!

Когда дверь закрылась, он, не попадая пальцем в кнопки телефона, набрал номер тюрьмы.

- Гален, устрой ему весёлую ночь, - бессильно попросил он и потерял сознание.



*   *   *



Рослый, спортивного вида тюремщик вёл Марка по узкому коридору. Господин следователь будет недоволен, думал он. Громила в камере не только не выполнил ночью порученного ему дела, но и отказывается предпринимать что-нибудь в дальнейшем. Этот козёл видно умеет драться. Ну, ничего! Надо организовать ему карцер и поработать ночью самому. Найти повод - не проблема.

- Лицом к стене! - скомандовал он у двери в камеру. Марк повернулся к стене и, когда тюремщик отпер замок, шагнул в дверь.

- Стоять! - сквозь зубы рыкнул тюремщик, и тут же, без всякой паузы, Марк получил мощный пинок ботинком в зад и влетел в камеру. Схватившись за ушибленное место, он стал обеими руками массировать ягодицы и медленно обернулся. Мощная фигура надзирателя до самой притолоки закрывала дверь. Тюремщик явно ждал любого проявления недовольства, чтобы продолжить. Кривая ухмылка открывала мутную золотую фиксу в углу рта.

- Что же ты делаешь? - укоризненно сказал Марк. - У тебя же печень больная. Того и гляди - обострится.

- Я тебе…! - негодующим тоном начал тюремщик, замахиваясь дубинкой, и вдруг резко согнулся, как от удара, и схватился руками за бок. Наглое выражение на лице медленно перелилось в гримасу боли.

- Вот видишь, - наставительно сказал Марк. - Тебе нельзя волноваться, особенно допускать отрицательные эмоции и делать резкие движения.

Надзиратель скорчился ещё больше и зашипел от боли. Брезгливым тычком  кулака в лоб Марк вытолкнул его из камеры и закрыл дверь.

Мясник полулежал на верхней койке, опершись на локоть, и с удовольствием наблюдал. Когда дверь закрылась, он глубоко вздохнул и сел, свесив ноги.

- Чего расселся?! - сварливо сказал Марк. - Перебирайся вниз. Мне надоело смотреть, как ты надо мной провисаешь своей тушей. Того гляди, сетка порвётся.

Мясник глуповато улыбнулся и молча стал собирать постель.

- А теперь мою - на верх! - скомандовал Марк.

Громила снова повиновался.

- Что это с тобой сегодня? - усмехнулся Марк. – Послушный, как ягнёнок. Не заболел?

Мясник опять глуповато улыбнулся и хрипло кашлянул, прочищая горло.

- Ты того…, - неуверенно начал он. - Можно спросить? Я вроде как понял… Ну, про тебя…

Марк без удивления и с какой-то непонятной грустью смотрел, как он мучительно подбирает слова, тужится и потеет от страха. Почему-то он уже знал, что произойдёт дальше.

-…Ты это…, - продолжал Мясник. - Ну, я и подумал: может ты того, поможешь меня отсюда…  Ну, если что там надо - договор…, кровью… Так я - всегда пожалуйста!

- Так ты что, меня за чёрта принимаешь? - невесело усмехнулся Марк.

- Ну, ты не смейся. Я на полном серьёзе, - вроде даже обрадовался Мясник. - С такими делами не шутят.

- Значит, ты готов продать душу, чтобы выйти отсюда?

- Ну, может ещё чего-нибудь… Деньжат, может…, - он судорожно сглотнул. - Да, нет, чего там, хотя бы выйти.

- А как же потом? - поинтересовался Марк. - Ведь после смерти гореть тебе вечно в аду.

- Так мне, того, и так гореть, и этак…

-  Но ведь есть же Бог и милосердие, а?

- Да ты сам прикинь, - глухо пробубнил громила, опустив голову, - за мной тридцать три мокрухи, да грабежи, да… тьфу ты! Много чего. Ну, какое у него ко мне может быть милосердие. Я такого натворил за жизнь, что мне даже помолиться стыдно. Нет, мне туда, - он искоса, как-то боязливо посмотрел вверх, - дорога закрыта. Так хоть здесь бы пожить. Помоги, а?!

«- А ведь он прав, - подумал Марк. - Прав, тупая, грязная, примитивная скотина!» Маленькая, светлая монада, оказывается ещё не погибшая, несмотря ни на что, и способная влиять из глубины затопленной души, болезненно сжалась и затрепетала… Да разве я ещё надеялся?! Надеялся… надеялся… наде…

- Да пошёл ты на хер! - взорвался Марк. - За кого ты меня принимаешь?! Мудак психованный!

Он одним рывком взобрался на верхнюю койку и строгим жестом пальца остановил открывшего, было, рот Мясника.

- А вот хлебало я тебе, точно, порву, если не заткнёшься!



*   *   *



Вечером, едва объявили отбой, дверь камеры открылась, и новый тюремщик, с мрачной, подозрительной физиономией, приказал Марку выходить.

- Куда меня? - спросил Марк, идя перед ним по коридору.

- Не болтать! - прикрикнул тюремщик и тихо добавил. - К начальнику тюрьмы.

Выйдя из арестантского корпуса, они обогнули административное здание и вошли через заднюю дверь. В знакомой гостиной Галена мало что изменилось со времени их последнего обеда. Прибавилось несколько картин на стенах, и в глубине покоя лежал другой пёстрый, уже не похожий на лужайку ковер.

На столе стоял ужин на две персоны. Марк с удовольствием увидел розовый с белыми каплями майонеза салат из крабов, сочащиеся соком ломти ветчины, политый коричневым соусом ростбиф, устрицы и несколько видов паштетов в хрустальных вазочках. Накрыто было по первому классу. Гален ещё не прикасался к еде, а вот большая бутылка какой-то заграничной водки была уже тронута и весьма основательно.

Гален поднялся ему навстречу из кресла у камина, где он сидел с рюмкой и сигаретой в руках. Марк ещё не видел его таким пьяным, и снова пришла какая-то непонятная печаль, похожая на жалость…

- Проходи, р-располагайся, - с трудом выговаривая, сказал Гален. - Как в старые времена…

Марк уселся за стол и придвинул к себе тарелку с салатом.

- В старые времена ты меня так не угощал. Ты чем-то расстроен? - поинтересовался он, накладывая себе салат. - И в старые времена ты так не закладывал, или я просто не знал?

- Раньше, - неопределённо покачивая головой, сказал Гален. - Раньше было раньше. А теперь стало теперь.

-  Глубокая мысль. Давай выпьем.

- Давай выпьем, как раньше, а поговорим, как теперь.

Гален поднял к глазам пустую рюмку, потом медленно поднялся, подошёл к столу и грузно опустился на стул. Марк налил ему и себе и поднял рюмку.

- Ну, за что выпьем?

- З-за удачу, - отозвался Гален. - Мне она сейчас ой как нужна!

- Отлично! За удачу! Мне она тоже не помешает.

Они выпили, и Марк принялся за еду. Гален пососал потухшую сигарету, сердито посмотрел на неё и бросил на пол.

- Почему не ешь? - спросил Марк. Сам он с аппетитом покончил с мясом и взялся за устрицы.

- В ть-тюрьме вредно есть устрицы, - мутно глядя на него, сказал Гален. - Потом потянет на баб…, а где их тут взять?

- Это у тебя-то?! - Марк усмехнулся и налил себе водки. - Ты же здесь царь и бог, ты всё сможешь.

- Пр-р-раильна! - мотнул головой Гален. - Я всё могу здесь… А ты?

- Что я?

- Ты всё можешь везде?

- Не дури. Что это я могу везде?

- Л-ладно, не будем…, или будем… Всё равно…

Он с шумом вздохнул, поднялся и нетвёрдо прошёлся по комнате.

- Спокойно…, с-словно не присутствуя, с бес-с-расностью фаталиста, - бормотал Гален. - Это я так готовлюсь… Кой чёрт! Я так боюсь, что в штанах мокро.

Он резко повернулся, с трудом удерживая равновесие, и как пистолет, уставил в Марка указательный палец.

- Я не то, чтобы не верил, но как-то… недоумевал: если у тебя д-действительно проявляется это, этот…, то почему, вдруг, у тебя? Знаешь, всегда не верится, когда что-то такое, ну, необычное… именно с твоими знакомыми. Ну, там - погиб в катас-с-срофе, а ты сразу: как погиб?! Я т-только утром с ним р-разговаривал.

- Я ещё не погиб, - ухмыльнулся Марк.

Гален протестующе замахал в воздухе пальцем и вернулся к столу.

- Я же не о том, - сказал он. - Ты понимаешь. Я про тебя всё понял. Вот только сегодня, когда позвонил этот сопляк. Они планируют, что ты отсюда не выйдешь. И я имею соотвествс… соотвес…, в общем, указания. Ты понимаешь…

Он сделал паузу, тяжело покачивая головой, и вдруг с силой ударил кулаком по зазвеневшему столу.

- А я знаю! - выкрикнул он. - Теперь знаю. Ты выйдешь откуда захочешь. И ни они…, ни мы не смог… не сможут тебе помешать. А ты чего не пьешь?

- Разговор больно интересный, - улыбнулся Марк и отхлебнул из своей рюмки. - Продолжай.

- П-продолжаю, - кивнул головой Гален. Он налил себе коньяку и выпил одним громким неприятным глотком.

- Я всё понял, так?! И решил с тобой в открытую. Плевал я на всё… В общем, так: я сделаю всё, как ты скажешь. Хочешь, отпущу…, прямо сейчас. Вот так, бери и уходи. Машину там, деньги… Без проблем. Хочешь – отдельную камеру, бабу? Хочешь - что хочешь… Мне не надо, как этому Прокуратору или этому сопляку… Заболел, говорит, после допроса. Я всё-о-о понял.

Гален защёлкал зажигалкой, кое-как попал сигаретой в огонёк и глубоко с хрипом затянулся.

- Бери сигарету.

Марк закурил. Он уже знал сладость чужой покорности и теперь получал удовольствие от страха невозмутимого Галена. И в тоже время в глубине души неприятно щекотало чувство жалости к этому, доведённому до крайности, человеку.

- Не бойся, - спокойно, стараясь внушить уверенность, сказал он. - Ничего мне не надо. Только не вмешивайся и не старайся меня убить, или там, избить. Не выйдет. Мне тогда придётся принимать свои меры. Запомни, я должен выйти отсюда законным путём: за отсутствием состава преступления.

- Замётано, - торопливо сказал Гален. - Что смогу - с-сделаю.



*   *   *



- Как это - отпускают? - с изумлением спросил Магистр. - Я же ясно распорядился! Он мне не нужен на свободе…

Начальник отдела наблюдения торопливо стал объяснять:

- Следователь, который вёл его дело, подал в отставку. Он на грани нервного срыва, новый Прокуратор пытался поручить дело другому, но тот, едва начав изучать дело, вдруг заболел. Срок задержания окончился, обвинение не доказано. Чрезвычайно активен адвокат. Подключает прессу. Если мы не хотим огласки, лучше пока его выпустить.

Магистр растерянно смотрел перед собой, испытывая давно забытые ощущения стыда и бессилия. Конечно, и раньше бывали случаи, когда Креатура не справлялась с поставленными задачами, но вот такой  оборот представлялся ему совершенно постыдной капитуляцией.



 *   *   *



За дверью тюремной проходной его ждала присыпанная снежной пылью серая улица, унылый шелест ветра среди голых ветвей деревьев и шум редких автомобилей. Прохожие, подняв воротники, безразлично двигались мимо, а у ворот тюрьмы, опираясь задом на крыло машины, ожидал замёрзший Слим.

- Наконец-то, - весело сказал он. - У меня без тебя завал, как всегда…

- Разберём твой завал! - рассмеялся Марк, сгребая его в охапку, и потащил в машину. - Я три дня отдыхал, как на курорте, теперь пусть берегутся…

В машине Слим коротко пересказал ему  обстоятельства Концерна. Дела в целом шли неплохо, однако арест Марка ослабил дисциплину, и некоторые составляющие попытались выйти из-под контроля.

- Они думали, что тебя посадят, причём надолго, - рассказывал Слим. - Я объяснял, что это ошибка, и скоро ты выйдешь. Но всё равно… Знаешь, как это бывает? Большинство выжидает, а  некоторые стали молчком не слушаться… "Трейд лимитед" сорвал поставки и сейчас под угрозой  заказ "Флориона".

Марк нахмурился, но приятный, нахальный задор внутри привычно разрастался в предчувствии новых развлечений. Предстояла очередная партия игры в пешки, и это возбуждало.

«- Ну-ну, человечки, потрепыхайтесь. Посмотрим, до какой степени вас можно давить. В дугу… в лепёшку… в пыль!».

- Давай в офис! - приказал он водителю. - Собираем совет. Я им покажу - бастовать!

- Ты что, не хочешь смыть с себя тюрьму?! - удивился Слим. - Я уже и баньку организовал, обед…

- Тюрьму водой не смоешь, - фыркнул Марк. - Да и не надо её смывать. Это опыт, закалка. К тому же Гален, по старой памяти, устроил мне настоящий курорт, я же говорил. Кстати, напомнишь потом: сидит там такой феномен - продал душу дьяволу, чтобы освободиться. Надо посодействовать. Мясник называется.



Совет директоров встретил его стоя, в мёртвом молчании. Он сам установил это правило, частично позаимствовав его из прежней полувоенной жизни. Молча, с высокомерно застывшим лицом, Марк прошёл мимо затаивших дыхание людей, остановился на председательском месте и на мгновение замер, глядя перед собой. Он демонстрировал откровенное презрение к этим существам, трусливым и завистливым, к этим жалким марионеткам в его руках. Куклы, которыми он водит, готовые повиноваться малейшему сигналу нити, чтобы обмануть, предать, убить в трусливом страхе потерять те жалкие крохи, которыми он питает их, в страхе, въевшемся в их сущность…

Марк опустился в кресло, и люди вдоль длинного стола осторожно и неуверенно повторили его движение.

- Мне нет нужды совещаться с людьми, не способными мыслить в масштабах концерна, не способных понимать преимущества совместной деятельности его звеньев. Может быть каждый из вас и является хорошим директором на отдельном предприятии, но пользы от вас для выработки совместных решений я не вижу.

Поэтому я принял решение! Продолжайте, пока, командовать своими предприятиями, а Совет директоров я отменяю. Распоряжения будете получать от меня лично. Все свободны.

Он ждал хотя бы одного возражения, выражения недовольства. Они придали бы издевательству особый вкус. Но ничего не произошло. Человечки с замершими от страха лицами поднялись и рядком, не толкаясь, двинулись к двери.



*   *   *



Марку нравилось рисовать спрута. Щупальца постепенно удлинялись, двоились и троились, выпускали жала. Намечая очередную жертву, он пририсовывал её внизу схемы и думал. Приглашались специалисты разных областей, запускались сложные схемы взаимодействий. Мясник выказал незаурядные способности в области шантажа, промышленного шпионажа и рэкета, и теперь успешно способствовал присоединению к Концерну новых предприятий. Щупальца быстро обрастали стрелками воздействий, удлинялись, обходили, окружали и охватывали жертву и, наконец, приращивали её к общему организму спрута.

Марк с удовлетворением замкнул очередное, колючее щупальце вокруг фирмы «ЭксТранс» и нажал кнопку. Полупрозрачные створки на крышке стола сдвинулись, закрывая схему. С этой фирмой пришлось повозиться. Да ещё Слим со своими сентиментальными порывами! Марк давно убрал из памяти тот неприятный эпизод, когда, в начале операции вокруг «ЭксТранса», Слим пытался остановить уже нацеленное щупальце. Видите ли, директором там был его любимый родственник, а ему нравится работать независимо, и вообще, мало ли вокруг других «экстрансов», и почему бы не оставить этот в покое. Такого протекционизма Марк не любил. После того разговора Слим стал реже появляться в его офисе, и как-то так получилось, что и свободное время для совместных пьянок у них перестало совпадать. Впрочем, Марку на это было наплевать. И раньше в компании со Слимом ему было скучновато.

Тихо загудел зуммер селектора и секретарь доложил о прибытии Слима. Марк поморщился. Это было некстати. И вообще правило о предварительной записи на приём давно пора сделать всеобщим.

Слим влетел в кабинет, как буря эмоций, начав говорить с порога и, подойдя к столу, не протянул руки и не сел.

- Какого чёрта, Марк! Что вытворяют твои люди? Слушай, это же ни в какие ворота… В конце концов…

Марк поднял ладонь в примирительном жесте.

- Тихо, тихо! Давай по порядку. Сядь!

- Давай, - Слим перевёл дух и сел. - Вчера, поздно вечером, звонит мне Фрон, совершенно пьяный, и замогильным голосом сообщает, что ему конец, что он дошёл до ручки и так далее. Оказывается с того времени, как ведутся переговоры с его фирмой о присоединении к «Цитадели», у него пошли сплошные неприятности: подводят партнёры, прокидывают клиенты, наезжает налоговая - прессинг по всему полю. Твои люди преследуют его семью угрозами. У жены нервный срыв.

- Я тут ни причем, - спокойно сказал Марк. - Ты же знаешь - мои аналитики спрогнозировали, что «ЭксТранс» входит в кризисную полосу. Я предупредил об этом Фрона, предложил ему слияние. Шли переговоры и вчера они успешно завершились. Не вижу, откуда паника.

- А телефонные звонки его жене, угрозы, провокации похищения детей?

- Брось, - прервал его Марк. - Я к этому не имею никакого отношения.

- Ты - нет, а твой Мясник?! - не унимался Слим. - Я сам видел, как его люди бродили вокруг детской площадки, демонстративно…

- Слушай, - снова перебил его Марк. - А почему я должен перед тобой оправдываться? Если я говорю, что не имею к этому отношения, значит - слушай и заткнись. У меня нет времени на сантименты. Ты прекрасно знаешь, если всё время не накручивать обороты, нас затопчут. Мало тебя уже топтали? Ещё хочешь? Так вот я не хочу! Теперь я буду топтать. И всё! И хватит! Не зли меня.

- Не нравится мне это, Марк. Ну, я понимаю - там всякие коммерческие хитрости, прокидка…, но всему же есть предел.

- Покажи, - усмехнулся Марк.

- Что показать?

- Предел мне этот покажи, рамки, критерии. Где написано, кем утверждено? Болтовня всё это! Есть объективные и субъективные законы бизнеса. Мелкое поглощается крупным, и никакие сантименты тут не присутствуют. И вообще, - шутливо закончил он, - не тебе - старому кидале, говорить мне о морали. Смотри-ка, я уже в рифму заговорил. Довёл ты человека.

- Мне не смешно, Марк, - настороженно сказал Слим. - Не смешно, когда человека загоняют в угол и ломают, не смешно, когда крадут детей. Это нельзя оправдать никакими экономическими законами. Это вообще нельзя оправдать, по-человечески…

- Ах, вот так! Ты ещё скажи о заповедях божьих, которые ты нарушаешь с утра до вечера, о гуманизме и вреде пьянства. Моралист нашёлся!

Он уже чувствовал, как злость поднимается к груди, лопаясь чёрными пузырями. Нужно напрячься, отвлечься…, затолкать её назад... Марк сосредоточился на себе и не видел, как меняется выражение в глазах его бывшего друга.



*   *   *



Хлопоты с назначением нового министра торговли почти на неделю оторвали его от дел Концерна. Когда при утреннем докладе в числе прочего секретарь сообщил, что директор «ЭксТранса» покончил с собой, приняв какой-то замысловатый яд, Марк велел вызвать Слима. Однако, поиски в офисе, дома и на предприятиях Концерна не дали результатов. Слим пропал, оставив самую противоречивую информацию о своих планах.

- Что за чёрт!? - ругался Марк. - Как это - исчез бесследно? Так не бывает. Наймите агентов. Обратитесь в Креатуру: пусть объявят розыск. Сколько там это будет стоить? Неважно. Но найдите мне его!

Секретарь, внешне невозмутимый, но в разговоре с Марком бледнеющий до мраморных оттенков, поклонился и вышел. Он, разумеется, примет все возможные меры, но Марк знал неповоротливость государственного сыска, даже подстёгнутого солидными взятками.

«- Надо будет завести своих сыщиков, - подумал он, и эта мысль ему понравилась. - Сам же их и натаскаю»

«- А надо ли?» - мелькнуло в голове. Марк уже привык замечать эти, вроде бы, случайные подсказки. Насторожившись, он стал вслушиваться, сосредоточиваясь и ища исходную точку. Медленно и непонятно в нём соткалось ощущение следа, которое прежде можно было бы принять за интуицию опытного сыщика. Прежде, но не теперь.

Через несколько минут он велел подавать машину, и вскоре уже катил к дому Слима. Ездить за город Марк не любил, поэтому, отъехав от центра, затемнил стёкла и стал готовить себе сложный коктейль. Он не любил смотреть на мелькающие мимо тёмные ущелья улиц, рвущих Город на неровные ломти, видеть, как многоэтажки сменяются мелкими жилыми застройками вокруг промышленных и аграрных зон, а потом за окном появляются нищие посёлки самодельных домишек, трейлеров, автомобильных кунгов и контейнеров, кое-как приспособленных для жилья. Скучная, тусклая матрица архитектуры человеческого выживания. Не в первый раз Марк замечал, что смотрит на окружающую жизнь со стороны и свысока, словно посторонний, презрительный наблюдатель, и эта жизнь становится ему всё более безразлична.

Когда коктейль был готов, он разлёгся на мягком диване и, потягивая хмельное пойло, с удовольствием чувствовал, как возникает знакомый барьер, отделяя его от  тревоги и сомнений.

Машина свернула с шоссе и поехала по недавно проложенной, но уже порядком разбитой дороге.

Слим построил себе дом в престижном пригородном районе среди таких же поспешных сооружений других скоробогатеев, нагревших руки на проблемах Большого кризиса. Этот посёлок олицетворял лихорадочное, наспех сколоченное богатство, поспешное обращение в недвижимость неправедно полученных, ненадежных денег. Дома были беспорядочно разбросаны на небольшом плоском участке у основания горы, а некоторые лепились к её пологому склону среди живописных скальных выходов и вечнозелёной растительности юга. Вырастая, как грибы, многие из них не успевали достичь созревания и надолго застывали, удивлённо глядя перед собой пустыми, без рам, окнами, с полуразобранными кровлями и остатками разворованных стройматериалов во дворах. Их хозяев, на полпути к обретению прочного капиталовложения, остановила жестокая судьба, избрав для этого пулю конкурента или настойчивое вмешательство Государства. Сейчас, среди унылого пейзажа мокрой зимы, присыпанные тающим снегом, эти строения выглядели особенно жалкими и брошенными, как мокрые, собаки, потерявшие хозяев.

Марк проехал по неровным, извилистым колеям и остановился у дома Слима. Он приезжал сюда пару раз во время строительства, но окончательный вариант сегодня увидел впервые. 

Бестолково слепленные архитектурные излишества составляли тяжеловесное, не согласованное частями и цветом сооружение в три этажа, с колоннами у дверей и окон, балконами на плечах сексапильных кариатид, портиками под антику и лепными орнаментами из переплетённых костей, черепов и демонических фигур. Венцом этого творения была полускрытая в углублении фронтона, и от этого ещё более зловещая и загадочная, фигура химеры. Чудовище смотрело вниз с насмешливым и коварным выражением глаз, светящихся над вывернутыми ноздрями и кривым оскалом гнилозубого, сочащегося ядом рта.

Слим сохранил и художественно обработал лес на своем участке, и теперь старые, слегка заснеженные деревья с обнаженными, похожими на лапы корневищами и узловатыми ветвями, подрезанными под вид когтистых лап, обрамляли фантастический дом, придавая картине завершённый вид потустороннего обиталища.

Ворота особняка были заперты, но замок оказался несложным. Однако, парадные двери Слим оборудовал хитроумной системой решёток и запоров. Охранники Марка обстучали все двери дома и служебных пристроек, однако никаких признаков человеческого присутствия не обнаружили. Притащив с заднего двора увесистое бревно, они в две минуты выбили окованную металлом парадную дверь. От мощных ударов сотрясался, казалось, не только весь дом, но и земля вокруг него. В некоторых окнах по соседству раздвинулись планки жалюзи и качнулись занавески, но любопытство жильцов не выросло до степени вмешательства в чужие дела. Впрочем, Марку это было безразлично.

Когда дверь, искорёженная ударами, наконец, обрушилась внутрь вместе с рамой и частью стены, он велел охранникам оставаться снаружи и вошёл в дом.

Ощущение следа, почти исчезнувшее в суете взлома, снова проявилось и заметно усилилось. След витал, словно вплетённый в застоявшийся воздух холла и звал за собой к широкой лестнице на верхние этажи.  Расставленная кое-как мебель, которой не успели ещё попользоваться, пустые бутылки в углах, следы стрельбы на обоях и нож, торчащий в дубовой резной панели... Сосредоточившись на внутреннем ощущении, Марк прошёл холл, поднялся на второй этаж и, задержавшись на долю секунды, взошёл на третий.

Слева от лестницы он увидел небольшой покой с выходом на балкон. Вправо уходил узкий коридор с двумя  дверьми, расположенными напротив. След вёл к одной из них и, открыв её, Марк на мгновение замер от неожиданности.

Слим оборудовал комнату под вид того старого кабинетика в нетопленом клубе, где они поднимали свою «золотую» фирму. Расположение дверей и окон, покрытие и цвет стен, драпировки, расстановка точно скопированной мебели, светильники… Когда-то кабинет Слима казался ему роскошным. Марк усмехнулся и направился в угол за письменным столом, где в старом кабинете находился сейф. Отодвинув драпировку на стене, он действительно увидел сейф - точную копию прежнего. На всякий случай Марк дёрнул дверцу, но она была заперта, и он, осмотревшись, начал тщательный обыск. Нет сомнений - в сейфе какой-то сюрприз, приготовленный именно ему. А, значит, и ключ должен быть где-то недалеко. Он не ошибся, и уже через несколько минут ключ нашёлся в пустой корзине для мусора.

Сейф оказался пуст, за исключением листа бумаги с несколькими пьяными, беспорядочно разбросанными строчками.

« Я зал, что ты найдёшь, - писал Слим, - но хотел, чтобы подольше… Ты теперь всё можешь. А я не хочу!!! Не хочу, потому, что мне страшно…

 Страшно думать, выговорить, страшно написать… Это стало моим кошмаром…

Ты уже не ты… А я так не могу…

Если ты ко мне относишься  Если ты меня ещё считаешь своим…    

В общем, не ищи меня… пожалуйста…»

Марк неаккуратно сложил записку и сунул её в карман. Он ясно чувствовал нить следа от этой записки в порт и дальше… Не нужно больших усилий, чтобы проследить её до конца. Но безразличное решение уже пришло.

«- Жалкое, трусливое существо, - подумалось ему, - на этого не стоит тратить времени».

Он быстро вышел из дома и сел в машину. И тут вдруг из какого-то забытого уголка души накатило отчаянное чувство утраты, рванулось к горлу и выдавилось наружу сквозь зубы глухим человеческим стоном. Он замычал, мотая головой и колотя кулаками по сидению машины, а потом выхватил из бара бутылку водки, поймал её горлышко, как ствол, прыгающими губами и стал пить большими отчаянными глотками.



*   *   *



Марк проснулся, не разлепляя век, протянул руку и взял с ночного столика запотевший бокал. Большой глоток искусно составленного из алкоголя и лёгких транквилизаторов с добавлением аминокислот напитка быстро прогнал похмельную муть и притупил чувства…

Поднявшись, он ленивыми движениями размял тело и, позёвывая, двинулся через комнату к зеркальной стене. Он успел отметить про себя, что толстеет в боках, потом стена раздвинулась, и он вышел в стеклянную галерею, ведущую в бассейн. Сквозь прозрачный купол смутно виднелись низкие серые облака, сыпавшие вниз такой же серый, похожий на пепел снег. Опускаясь на стекло, снежинки таяли и мутными каплями стекали вниз, размывая и без того неясные очертания неба. Галерея вела в зимний сад с искусственным солнцем и тропическими растениями. Вечнозелёные деревья и кустарники с яркими пятнами цветов, окружали небольшой бассейн, выступающий из фантастического разлома горного склона, покрытого лишайниками и мхом. Стилизованный под горное озеро, бассейн от середины уходил в глубину скалистого грота, своды которого постепенно снижались к воде, пока не смыкались с ней в таинственной глубине пещеры.

На берегу стоял удобный шезлонг с аккуратно сложенным на спинке купальным халатом.

Марк установил для прислуги твердое правило: не попадаться ему на глаза без крайней необходимости. Постоянное подобострастие, услужливость и страх, окружавшие его преуспевание, постепенно становились всё более ненавистными. Он переставал верить в возможность привязанности и других отношений между людьми без их связи с деньгами, а продажность, как и предательство, всегда вызывали у него презрение, даже если работали в его пользу. Возможность покупать лишала смысла другие формы человеческого общения, и это разрушало последние крохи его уважения к людям.

Марк медленно вошёл в тёплую, душистую воду и несколько минут лениво плавал, наслаждаясь ласковым щекотанием подводных родников. Потом он сидел в шезлонге, потягивая пиво и бездумно глядя на отблески в струях маленького водопада в глубине грота. И он скучал.

Всё чаще наползавшая скука требовала заполнения, и специалисты изобретали для него замысловатые комбинации наркотиков и алкоголя.

Экспериментируя, он на деле проверял высказывания одного из корифеев наркомании о том, что холодный призрачный эффект кокаина и есть тот самый длинный коридор, полный теней, где теряется и оскверняется душа, или поэтически определявшего героин как тёплое, мягкое и вкрадчивое оцепенение расслабленной ночи, серые клочья облаков и мертвенную бледность умирающей луны. Проверял и отбрасывал дурацкую поэтику этого выгоревшего нарка, подохшего от героиновой чесотки. Для Марка все наркотики были захватывающим дух блаженством чёрного портала, ведущего к чему-то - немыслимому человеческими категориями.



Бесшумный лифт поднял его на верхний этаж особняка. Здесь у него было несколько комнат, не предназначенных для посторонних.

Он открыл тяжелую резную дверь и вошел в небольшую комнату, всё убранство которой составлял низкий, просторный диван и маленький столик около него. Стены украшала тонкая вязь восточной резьбы, а с потолка свешивалась медная закопчённая лампа. Марк зажёг в ней масло и колдовской свет неяркими лучами из фигурных прорезей осветил углы комнаты.

Ещё одна лампа, керосиновая, с круглым стеклянным колпаком, сужающимся к верху в тонкую закопченную трубку, стояла на столике. Марк зажёг её, прикрутил фитиль и опустился на диван. В таинственном полусвете на столе тускло поблескивал небольшой сосуд синего стекла, украшенный по основанию мелкой золотой росписью. Рядом лежали две трубки: старая бамбуковая с почерневшей обкуренной головкой и новая, с длинным резным чубуком слоновой кости и головкой из желтоватого нефрита.

Бамбуковая трубка осталась здесь от старого монголоида, забывшего свою национальность, почти утратившего зрение и способного только бесконечно, трубку за трубкой, курить опиум. Он мечтал, чтобы очередной глоток чёрного дыма принес ему смерть, потому что курение и не курение стали для него просто разными видами пытки. Марк подобрал его у двери притона в старом городе. Несчастный в коротких перерывах между судорогами, ломавшими остатки его разрушенного тела, бросался в дверь и требовал опиума. Он прокурил в этом притоне всё свое состояние, - кричал он, - и его нельзя лишать опиума. Вышибала равнодушно отталкивал его с дороги платежеспособных клиентов, и бедняга падал на тротуар и корчился от боли, с хрипом выталкивая из горла бессильные проклятья.

Проезжая мимо, Марк заинтересовался курильщиком и, по его распоряжению, мраморный секретарь в тот же вечер привёл его, уже в относительно нормальном состоянии, в особняк. Одновременно, по рекомендации курильщика, был куплен лучший в Городе опиум и принадлежности для курения.

Выкурив с его помощью свою первую трубку и насмотревшись как старый наркоман готовит себе новые и новые, Марк в конце концов выгнал его из дома, за ненадобностью.

Марк открыл крышечку сосуда и, опустив в опиум тонкое лезвие стилета, поднял на его конце круглую блестящую каплю. Над пламенем лампы капля начала набухать, расти, приобретать желтые оттенки и испускать первый дым. В последний момент, когда опиум готов был уже закипеть над огнем, Марк быстрым движением вложил каплю в середину уже разогретой нефритовой трубки и стал жадно втягивать дым. Он не чувствовал запаха, но ощущал напористую силу колдовского зелья, которое начало действовать, едва достигнув легких.

Мгновенная вспышка озарения, невероятной ясности ума с одновременным растворением в бесконечности надменного покоя и дьявольского безразличия… Ему безмысленно становились внятны  вселенские истины…  Вечность и бесконечность - эти неразрешимые загадки для бессильного разума людей, стали просты и доступны… Пространство, как преграда, перестало существовать, и он видит начало и конец мира, поражаясь их грандиозности, а то, что было перед началом и что будет после конца, скрывается в чёрных клубах дыма и откроется ему в следующей трубке.

Как мелки и презренны люди, как бесполезны их бессильные философии и религии, их жалкие потуги и устремления с высоты его дьявольского прозрения.

Но Марк не стал курить второй трубки. Он знал коварство маковой выжимки. Хотя…?! Правила человеческой осторожности всё более казались не относящимися к его жизни … Но он не додумывал таких мыслей.

Некоторое время он лежал на кушетке, ловя отлетающие отголоски пережитого блаженства, потом со вздохом поднялся и вышел из курильни. Вернувшись в кабинет, он налил себе виски, вызвал секретаря и, лёжа на диване, около часа работал, разбирая проблемы Концерна.

Когда секретарь ушёл, Марк лениво поднялся и подошёл к окну. Приближалась ночь, и серый снег, словно пепел отгоревшего дня, падал вниз в синеватых, свинцовых сумерках.

Марк поджёг тонкую лучину и пошёл по комнате, зажигая свечи. От грандиозных прозрений опиумного сна осталось только смутное ощущение непонятных, не предназначенных ему откровений. Ни вспомнить, ни пересказать их не получалось, и это усиливало его угрюмое раздражение. Бесполезная симфония космоса, исполненная на неизвестных инструментах. Мелодия для лишённых слуха, но вынужденных танцевать. Кто-то играет на железной флейте, на скрипке без струн и шутливо подёргивает опутанную нитками толпу марионеток. Не важно, внятны ли мелодии их убогому восприятию, главное - они проникли и закрепились и живут в них и заставляют двигаться. А, если кукла вдруг замирает, следует рывок, удар невидимой нити. Пляска должна продолжаться!

Свечи горят вокруг, изредка потрескивая, дёргаясь в коротких конвульсиях и выбрасывая вверх короткие язычки… Тогда тени тускнеют и мечутся по стенам, чтобы стать затем ещё чернее… Как не понять ему материи огня, так останутся непознанными истины чёрного дыма. Ни к чему знать кукле, куда и зачем тянет её надменная нить, какой финал задуман насмешливым кукловодом. Что остаётся ей? Участие в дьявольском представлении? Почётное место среди других, презираемых игрушек? Чем отличается он в лихорадке прочих таких же, затянутых в суматоху событий, переставших замечать облака и полёт ласточки, пение птиц и взрывы лопающихся почек? Других - приученных видеть вокруг только объекты для бизнеса, развлечения, борьбы, унижения, совокупления…, использования… Господи, и это жизнь?!

Марк поднялся и подошёл к окну. Снег прекратился и, наперекор приближающейся ночи, облака вдруг разошлись светлым кругом, и красноватый косой луч заходящего солнца осветил и оживил землю.

«- Что-то я забыл? - подумал Марк. - Как же я забыл!?»





  *   *   *



После мокрого холода южной зимы в тёплом полумраке "Погребка" было особенно уютно. 

Он остановился в дверях, привыкая к полумраку. Бармен Бак увидел его первым, помахал рукой из-за стойки и вышел навстречу, широко улыбаясь.

-Уж и не мечтали, и не надеялись, - шутовски раскланиваясь, Бак подметал пол салфеткой. - Ностальгия замучила? Естественный отбор утомил? 

- Отстань, - с улыбкой сказал  Марк, чувствуя, как возвращается  приятная лёгкость былых времён. - Есть кто из наших?

- Пока никто не приходил, но кое-кто ещё и не уходил, - Бак усмехнулся и пояснил: - Философ. Бедняга вторую неделю ночует здесь. Художника насилует очередная любовница, и он почти не появляется, ты пропал. Вот он и спит у меня в кладовке. Парень честный, только его нельзя оставлять наедине со спиртным. Помогает на кухне… Сдал сильно.

- Позови.

- Добро, присмотри тут, - бармен кивнул и ушёл в узкий проход к подсобным помещениям

Марк присел на табурет у стойки и посмотрел в зал. Знакомая обстановка показалась скучной и убогой. Те же сосущие пиво пьяницы, серые струйки сигаретного дыма уходят к закопченному потолку, тихая музыка, неразборчивые обрывки разговоров. И всё же он с завистью  ощутил  в  этой  незамысловатой  обстановке  и людях непритязательную наплевательскую раскованность, независимость и свободу. Они казались совершенно беспечными, занятыми только своим пивом и разговорами…

Бармен вернулся быстро. Следом за ним, тяжело переставляя непослушные ноги, шёл Философ. Марк хотел что-нибудь сострить по поводу походки друга, но, приглядевшись, понял, что шутка тут уже не пройдёт. Философ действительно сильно сдал. Утратив остатки благообразия, он превратился в обладателя обвисшего серого лица, покрытого штрихами сиреневых жилок, и набрякшего носа, расцвеченного красно-сизыми оттенками. Мутные, гноящиеся в уголках глаза смотрели растерянно и жалко.

Он неуверенно улыбнулся, словно извиняясь, и приобнял Марка за плечи.

- Здравствуй, здравствуй, - дрогнувшим голосом сказал он. – Как давно… Да… Где же ты пропадал?

- Всё, всё расскажу, - заторопился Марк, - Поехали отсюда.



Сауна, массаж, внутривенные транквилизаторы не скоро, но привели Фила в состояние относительного равновесия.

Марк увлёкся игрой в его преображение и чувствовал себя новым Пигмалионом. Он носился с Философом, как с тяжелобольным, хотя, в сущности, так оно и было, кормил калорийной икрой и фруктами, перенасыщенными витаминами. Он нанял ему персонального врача, который разработал специальный распорядок регенерации и неотступно наблюдал за её процессом. Однако, новым существом Философ не стал. 

- Зря я напялил это одоробло, - бормотал он, обдёргивая на себе борта жилета. Ему было неудобно в купленном Марком дорогом костюме. Новый пиджак складками висел на худых плечах, тонкая морщинистая шея, как палка из обруче, торчала из крахмального воротничка. Впрочем, как обычно, Философ быстро перестал обращать внимание на свою внешность. Через короткое время лацканы и грудь пиджака были засыпаны табачным пеплом, а посередине галстука, на самом видном месте, появилось жирное пятно.

Они сидели в кабинете ресторана, где Марк пытался с помощью экзотических блюд возродить умерший аппетит друга. Но, едва поковырявшись в тарелках, Философ бросил вилку и с презрительной миной отхлебнул из бокала лёгкое белое вино. Крепкие напитки из его меню Марк исключил категорически. Однако, и сухое вино довольно быстро действовало на Философа, приводя в состояние слезливой рассудительности.

После второго бокала он закурил, и Марк с неудовольствием отметил знакомое выражение лица, означающее первую стадию опьянения. Округлились глаза, и правая бровь полезла вверх, поднимая веко.

- Да, поешь ты, чёрт возьми! - с досадой сказал Марк. - Тебе надо поднять организм, сколько можно повторять. Ну, проглоти хоть через силу! Смотри, какой паштет, а икорка, а рыбка! Всё так и тает во рту, само, жевать не надо. Ну, давай. Сделай усилие!

- Не стоит всё это того, чтобы делать усилие, - спокойно произнес Философ. - Я, конечно, очень благодарен тебе, дружище… Но, право же, не стоит со мной так возиться.

Марк теперь и сам задавал себе вопрос, что же дальше ему делать с Философом. Прежние независимые отношения не восстанавливались. Он понимал, что стоит ему оставить Фила без контроля, тот определённо сопьётся, а привлекать его к какому-то делу было бесполезно. Но Марк ещё не наигрался в Пигмалиона и решил отложить все вопросы на потом.

- Ты не хотел бы поработать в одном журнале, - наугад спросил он. - Какие-нибудь статьи, стихи. Я мог бы посодействовать.

- Боюсь, что уже поздновато, - спокойно ответил Фил. - Где-то я пропустил момент, когда можно было остановиться.

- Что значит поздновато?! Ты в полном порядке. Я же тебя, так сказать, подверг полному обследованию. Кое-что износилось, так мы быстро подправим. А в целом…

- А в целом, - подхватил Философ, - не надо меня дурить. Меня сейчас другое занимает. Вот послушай.

Он пьянел, но говорил вполне осмысленно.

- Я, вот, пью и разлагаюсь заживо - это ясно, то есть физически, - это ясно, это необратимо… Но я ещё и чувствую, что падаю в какой-то провал, и не только телом, а весь… Понимаешь? Такое ощущение, как будто из тебя внутренности тянут… и вниз, вниз… Понимаешь?

Марк угрюмо кивнул.

- И постепенно, чем дальше, тем меньше сил и, главное, желания противиться, хотя и чувствую, что Там будет плохо…

Философ помолчал, сильно затянулся сигаретой и закашлялся.

- Но ведь ты сильный: остановись, зацепись, сломай пальцы, зубы, но зацепись…, - неожиданно закончил он.

- А я тут причём? - с досадой сказал Марк.

Философ посмотрел на него, как взрослый на ребёнка, с пониманием несерьёзности возражения, и продолжал:

- Это мука, для которой у нас нет слов… и к её осознанию мы приходим к концу жизни… Почему старики часто раздражены и угрюмы? Если бы в нас  перед смертью не срабатывал психический ступор, мы бы все орали от страху, и с этим ором и умирали… С некоторыми так и случается, кому уж совсем отказано в милости… Но и это милость наркоза перед безнадежной операцией, милость для тела… А самое страшное начинается потом…

- Да ты-то откуда знаешь? - с ехидством поинтересовался Марк. – Побывал уже там что ли?

Он с трудом сохранял небрежный вид, раздражение дёргало и припекало изнутри.

Философ поднял на него рассеянный взгляд.

- Сам не знаю. Вроде, как и побывал…, - неуверенно сказал он. - Это вдруг, как озарение. Приходит без слов… Ты помнишь, я вам  читал стихи…, в «Погребке», - он печально усмехнулся. - Сто лет назад.

- Смутно, - нехотя отозвался Марк.

Философ выпустил дым длинной струёй и задумчиво продекламировал:



Порвалась память, клочьями пошла,

Всё, что забыть хотел, из мрака принесла.

Где было счастье – чёрные провалы,

Вся жизнь прошедшая кромешным адом стала…,

Так вот, я  дописал. Нет, ты послушай. Как-то так само пришло:



Но пройду по краешку провала,

Я постучусь и тихо отворю.

Пусть жизнь прошедшая кромешным мраком стала,

Я будущую светом озарю.



- Будущую?! - ухмыльнулся Марк. - И сколько их у тебя?

- Сложно это, - сказал Философ. - И объяснить я не умею. Только, знаешь, живет где-то, - он постучал полусжатым кулаком в грудь, - в глубине души надежда, и кажется - не всё так плохо, и никогда не поздно остановиться, одуматься, опомниться…, никогда не поздно начать всё сначала…



Ведь было - что справа, на крайнем кресте,

В мгновение то - перед чёрной чертою,

Родилась душа во Иисусе Христе

И в вечность ушла, поманив за собою…



Марк почувствовал, как холодные мурашки пробежали по спине и умирающая монада рванулась из глубины выгоревшей души… Подняв глаза, он  встретил взгляд Философа, тоскливый и жалобный, ищущий поддержки, подкрепления своей собственной монады, задавленной, затоптанной, загнанной в глубину, но продолжающей жить.

И ещё был в этом взгляде какой-то нездешний, звёздный оттенок вечности, заставляющий тонко дрожать уходящую в бесконечность струну, которая связывала с изначальным и забытым… И тут перед мысленным зрением мелькнуло из будущего: отброшенная занавеска, испуганное лицо полуголой и растрёпанной женщины, её жалобный крик…

Марк напрягся, избавляясь от наваждения, и потянулся за бутылкой.

- Что-то тебя сегодня на поэзию потянуло, - он постарался улыбнуться как можно беспечнее. - И вообще, хватит трепаться! Давай-ка, поешь… Ты, наверное, и в лучшие времена такого не пробовал.

Марк знал, что Философ не любил навязывать друзьям свои мысли и всегда старался остановиться вовремя, когда чувствовал несвоевременность серьёзных разговоров. Он виновато улыбнулся, потом выпрямился и глубоко вздохнул.

- Да, да, я понимаю. Конечно.

И быстро перестроившись, сделал лицом круговое движение, осматривая стол.

- Однако, ты зря считаешь, мой друг, что меня можно удивить какими-то гастрономическими изысками. Ведь всё это - просто в той или форме переработанные останки органической жизни. Могут меняться оттенки, но мясо остается мясом, рыба рыбой…

- А вот это попробуй, - Марк придвинул ему блюдо с поджаренными тостами, покрытыми толстым слоем сочной массы светло-шоколадного цвета.

 Философ, с видом завзятого дегустатора взял бутерброд, осмотрел, понюхал и, откусив маленький кусочек, начал медленно шевелить его во рту, прикусывая и причмокивая губами.

- Икра, - задумчиво, как будто сам с собой, говорил он. - Как будто отдает морем…, нет, не икра… Но похоже. Наверное,  всё-таки икра…

- То-то, - с удовлетворением сказал Марк. - А говоришь - оттенки… Это татараки - изобретение древних кочевников - сырой конский фарш, смешанный с конским потом и конской же кровью.

- Очень живописно, - усмехнулся Философ. - Если бы я не привык к твоим шуткам…. Но неужели это всё-таки мясо?

- Я и не рассчитывал, что тебя стошнит, - сказал Марк. - Тут все дело в приправах. Они добавляют туда сырые яйца и ещё что-то экзотическое, какую-то настойку… Но придумали это действительно кочевники, только они попросту скоблили ножами мясо, а перед этим оно, пластами, целый день лежало у них под сёдлами. Представляешь?

- Нет, но всё равно вкусно.

Впрочем, несмотря на обилие деликатесов, Философ ел мало, и вдруг как-то резко опьянел.

Марк поспешно велел подавать кофе, а потом увёз друга к себе  и уложил спать.

По программе на сегодняшний вечер, Философ должен был находиться в бодром состоянии среднего опьянения и сытости. Марк собирался устроить другу самое крутое развлечение, по полной программе - с избытком роскоши, продуманной системой возбуждения и постепенного нарастания эйфории, неожиданными оборотами чувственных воздействий, контрастами страсти и стыдливого бесстыдства, короче говоря - той «вершины» удовольствий, которую только может представить себе самое развращенное воображение.

Сам он, сравнительно недолго пребывал на этой вершине. Ему быстро опротивел обман искусственных возбудителей, притворная страсть проституток, неразумная трата энергии, отзывающаяся на утро депрессией и упадком сил. Но продемонстрировать всё это Филу он почему-то считал необходимым, словно в подтверждение какого-то этапа своих достижений.



*   *   *



Они возлежали. Окружённые розовым полумраком, бархатными подушками, блюдами и сосудами, полуголыми женщинами и тихой, чарующей музыкой. Обширный ковёр покрывал водяной, во весь пол, матрац и тихо покачивался от мягких движений танцующих перед ними женщин. Тяжёлый золотой поднос с напитками, экзотическими сластями и фруктами стоял между ними. По бокам располагались чеканные восточные кальяны, курившиеся ароматным дымом тонких наркотиков. Стены комнаты были увешаны дорогими коврами, мягко поглощавшими продуманные сочетания света неоновых ламп и восковых свечей.

Широкая, в пол стены, арка открывала соседнее помещение, где в колдовском полумраке тихо поблескивала вода в бассейне, изображавшем лесной пруд. Чуть слышно шелестели миниатюрные водопадики, шёлковые лужайки спускались к самой воде и прекрасные цветы с низких берегов окунали в неё свои лепестки. В подсвеченной со дна воде плавало несколько зеленоволосых русалок, впрочем, с обыкновенными женскими ногами, всегда готовыми раздвинуться к услугам клиентов роскошнейшего в Государстве борделя.

Однако ожидаемое изумление Марк увидел в глазах Философа только в первые мгновения. Его друг вскоре стал привычно бесстрастным. Сейчас, незаметно поглядывая на него с боку, Марк видел, что лицо Философа погрустнело и осунулось. Медленно выдыхая кальяновый дурман, он шевелил губами, и, наклонившись, Марк разобрал:

-…бедные девочки…, - бормотал Философ. - Не для того вы родились на свет…

Марка передёрнуло, и он откинулся на подушку.

-  Да ты, кажется, стал моралистом, - раздражённо сказал он.

 - Нет, не стал…, к сожалению, - Фил тряхнул головой, словно сбрасывая наваждение. - Наверное, слишком поздно… А может нет? 

- Вот послушай, - задумчиво рассматривая свой бокал, заговорил он. - Возьмём зерно. Как оно растёт!? Кладут его в землю да ещё коровьего дерьма сверху, потом засыпают… И что оно видит, когда прозревает? Темень, сырость, грязь, дерьмо…, да ещё существа разные жуткие: черви навозные, личинки, жуки, другая мерзость подземная. Чувствуешь аналогию - всё как вокруг нас с тобой. Да только здесь она и кончается. Зерно – оно глупое, безмысленное. Знай себе тянется вверх, раздвигает грязь и дерьмо, питается ими, но лезет вверх и только вверх… Ну, а мы-то умные, мы думаем, сомневаемся, ищем… Мы в той же грязи, среди всяких уродов начинаем ползать в разные стороны, напрасно тратим силы, пачкаемся в дерьме, вместо того, чтобы отодвинуть всю эту мерзость и устремиться вверх, к главному… Не-е-ет, мы ползаем, общаемся со всякими гадами ползучими и постепенно сами становимся такими же, обделываемся с ног до головы и начинаем гнить и гноить других, и тогда сдаемся. Мол, жизнь нас погубила.

А зерно не отвлекается, раздвигает грязь и выходит в свет, к солнцу… Выходит чистым прямым стеблем. Липла к нему грязь и не прилипла, потому что лез вверх, давила земля - лез, грызли черви - всё равно лез…

Марк  фыркнул.

-  И как же ты, всё это понимаешь, а живешь наоборот?

- Почему это - наоборот? - Фил приосанился, снова перестраивая себя на шутовской лад. - Вот и я среди грязи и дерьма очищаюсь от земной скверны.

Он постучал ногтем по стеклу бутылки.

- И, отбросив все условности, устремляюсь…

-…в противоположном направлении, -  ухмыльнулся Марк.

Нарисованный Филом образ показался ему сильным, но он тут же отбросил его за ненадобностью и несоответствием моменту.

Еще несколько минут, посасывая мундштуки, они наблюдали волнующий процесс обнажения женских тел, потом Философ заворочался и заявил, состроив глумливую гримасу:

- Это становится мучительным. Созерцание - удел импотентов.

- Выбирай! – с широким жестом предложил Марк. – И хочешь – здесь, хочешь – там, за коврами отдельные комнаты.

- Ну, для «здесь» я пока не созрел, - проворчал Философ, поднимаясь. Он поманил одну из женщин и скрылся с нею за ковром.

Марк хмыкнул и, подозвав ещё двух красоток, отправил их следом.

Сам он ещё некоторое время курил, стараясь отогнать непонятное ощущение стыда…



*   *   *



Марк лениво нежился между гладкими телами ласкавших его женщин, когда занавесь входа отлетела в сторону и в комнату вбежала одна из дам, сопровождавших Философа, полуголая и растрёпанная. Уже то, что она зачем-то пыталась прикрыться сорванной где-то занавеской, вызвало у Марка неприятное предчувствие. Он вскочил навстречу.

- Что?

- Н-не знаю, плохо ему… К-к-кончил, и вдруг захрипел, з-за сердце схватился…

Марк слышал это, уже выбегая из комнаты. Он в три прыжка пересёк зал и ворвался в комнату к Философу.

Тот лежал на спине совершенно голый и две женщины неумело старались привести его в чувство, брызгая водой и размахивая у лица круглым китайским веером… Но Марк отчего-то сразу понял, что всё это уже напрасно. Распластанное, безжизненно обмякшее, словно испустившее внутренне напряжение, тело Философа было окончательно и безвозвратно мертво.

Неизвестно зачем Марк приложил ладонь к груди друга и, показалось, принял ощущение смерти из ещё не остывшего тела. Оно перелилось, перетекло в него - лёгкий нематериальный холод, неощутимая вибрация… И всё вокруг словно замерло и поплыло в прозрачном тумане.

Марк отдёрнул руку, вдруг ставшую тяжелой и непослушной, и сел на подушку. Не в первый раз он испытал странное, запредельное ощущение смерти, когда пространство вокруг умершего приобретает незнакомые качества, точно происходит взаимопроникновение реального и потустороннего миров, и это соединение создает особую атмосферу, невозможную для понимания и заметную только глубокой сосредоточенности.

Марк нетерпеливым жестом прогнал женщин и замер с закрытыми глазами…

Ощущение перехода проявлялось в особом беззвучном звоне, едва заметной замедленности движения вокруг, и, главное, в незнакомом, странном чувстве лёгкого онемения в голове и во всем теле… Марк безмысленно впитывал в себя жуткое и завораживающее ощущение. На миг ему показалось, что ещё чуть-чуть, и он сможет последовать за Философом в ещё не закрывшееся отверстие, его словно потянуло туда, но страх моментальным ударом отхлестнул наваждение. Марк внутренне упёрся, и этого оказалось достаточно - отверстие пропало, и всё вокруг стало, как прежде.

Не чувствуя времени, Марк сидел, зачарованный медленно затихающими отзвуками отлетающего переживания и не способный к другим ощущениям. Казалось, сейчас достаточно не только случайного движения, но и неосторожной мысли, чтобы внутри и вокруг что-то сдвинулось, сорвалось, взорвалось, и наступил ещё один переход, его собственный, последний…

Марк медленно поднялся и пошёл из комнаты. На пороге он стал и осторожно оглянулся. Но запредельное ощущение прошло, а на ковре сморщилось жалкое подобие того, что совсем недавно было Философом.

«- Теперь уже я убиваю друзей», - подумал он, и давно забытый холодный озноб облепил бёдра и ягодицы.