Блудный сын версия - глава 9

IX.


Он вышел из автобуса и остановился, не представляя, в какую сторону сделать следующий шаг. Был поздний вечер, и сверху сыпался противный мелкий дождь со снегом. Жёлтые огни редких фонарей быстро растворялись в мокрой темноте и почти не освещали вокзальную площадь. Несмотря на поздний час, здесь было людно. Сырая, нахохленная толпа суетилась, торопилась и толкалась вокруг, расползаясь, но не становясь меньше.

Выходя из автобуса, люди натыкались на него, толкали  и бормотали ругательства.

- Чего стал, идиот?! - какой-то раздражённый здоровяк откровенно пнул его в бок чемоданом и выжидательно приостановился. Марк, не оглядываясь, съёжился и поспешно отодвинулся с дороги. Он чувствовал себя чужим, ненужным здесь, словно занимал чужое место, растворяясь вместо кого-то в этой толпе и мелкой измороси ночного дождя. Здоровяк разочарованно плюнул и ушёл в сторону метро.

Марк спрятался от дождя под навес у посадочных платформ, и постарался подумать, что делать дальше. Но вместо мыслей им овладело мутное безразличие, захотелось прямо здесь, на платформе сесть, обхватив колени руками, спрятать между ними голову и так остаться. Потом на него накатила обморочная слабость, жёлтые огни и тени людей - всё вместе, сдвинулось и поплыло в сторону и вверх. Он почувствовал, что падает, но рядом оказался столб, и Марк поспешно обхватил его руками. Это от голода, подумал он, я же не ел дня три, а то и больше. Он подождал, пока перестанет кружиться голова, и двинулся к ближайшему магазинчику. У прилавка пересчитал сдачу с радужной бумажки, которую ему неохотно отсчитал водитель автобуса, купил батон и пакет молока и вышел из магазина. Устроившись на скамейке под навесом, Марк стал есть. Голода не было, только ощущение пустоты - в желудке, голове, во всём теле. Он старался побыстрее покончить с едой, потому что пустота была неприятной. На скамейках вокруг скучали и дремали люди. Справа, сползая с сидения, спал молодой парень. Из его открытого рта, вместе с храпом исходил знакомый сладковатый дух. Марка замутило, и он постарался повернуться к наркоману спиной. Но запах продолжал беспокоить, и Марк стал есть быстрее. Сидевшая с другой стороны селянка в платке и прорезиненном плаще крепко обхватила свои сумки и поглядывала на него опасливо и с презрением.

- Чего смотришь? - спросил Марк.

- А ты сам на себя посмотри, - ответила женщина. - Молодой же ещё! Здоровый, а на что похож?

- А что? - искренне не понял Марк.

- Совсем мозги пропил, что ли?! Ты когда мылся последний раз? От тебя жеж воняет, как… как…

Она не находила слов. Марк поднялся и пошёл к зданию вокзала, проглатывая на ходу куски батона. Стыдно было невероятно, так, что кровь прилила к лицу и уши, наверное, светились в темноте. Он всегда презирал и жалел вонючих, грязных бродяг... Он прошёл в платный туалет, и не узнал себя в зеркале.

- Это не я, - пробормотал он, разглядывая своё отражение, и вдруг обрадовался. Как хорошо! Как здорово - это не я, это совсем другой. Того, больше нет. Это совсем дру-гой.

Марк отошёл к дальней от входа раковине, собирая с других грязные обмылки, сбросил на пол куртку, рубашку, футболку и стал мыться. Разбрызгивая воду, под ругань посетителей он яростно мылил свалявшиеся волосы, скрёб мыльными ногтями шею и грудь, жёстко тёр заросшее щетиной лицо. Серый водоворот с плеском уходил в трубу. Скверно пахло дешёвое мыло, и его ошмётки покрывали отражение мокрого лица в зеркале. Потом он долго растирал плохо промытые волосы футболкой, кое-как вытер грудь и спину и надел рубашку. Проклятая слабость прошла, и он снова подумал, что же делать дальше. Мысль вернуться к Нае, едва возникнув на краю сознания, была тут же отброшена болезненным толчком самолюбия. К Абите? Ни за что!

Бездомные в Городе ночуют в парках, под мостами, в заброшенных домах, в ночлежках. Он пошарил в карманах и пересчитал деньги. Да, в ночлежках. Он немного посидел, обсыхая, в углу на тёплой батарее, разложив рядом мокрую футболку, потом вышел из туалета и направился к старой площади. Там он знал одну из ночлежек, где в прошлой жизни делал облаву на дезертиров.



Лампочка, обмотанная металлической сеткой, тускло светила над дверью полуподвала, не освещая даже круто уходящих вниз ступеней. Марк на ощупь спустился к железной двери, неуверенно постучал и стал ждать. За толстой дверью ничего не было слышно, но Марк знал, что хозяин ночлежки Стамф, пускает ночевать в любое время лишь бы получить свои несколько монет.

Заскрежетала заслонка, и открылась узкая щель глазка, забранная частой решёткой

- Кто там? - сонно спросил Стамф.

- Ночевать.

- Покажи деньги.

Марк достал свои последние монеты и подбросил их на ладони перед окошком.

Внутри что-то щёлкнуло, и дверь со скрипом начала открываться. Марк вошёл и остановился, прислонившись к стене у привратницкой и ожидая пока Стамф справится с замком. Близость ночлега расслабила, и всё тело заныло приятным предвкушением отдыха.

Он получил у Стамфа одеяло, кусок старого полотенца и вошёл в спальное помещение. Было приятно темно, и тёплый воздух, несмотря на наполнявшие его запахи человеческих испарений, казался уютным. Марк прошёл в глубину ночлежки и с удовольствием обнаружил, что пустует угловой топчан у стены. Марк снял разбитые ботинки и посмотрел на свои ноги, потом прошёл в туалет и, по очереди засовывая ступни в узкую раковину, кое-как смыл грязь и засохшую кровь.

Жёсткий топчан, покрытый слоем войлока, потёртое мягкое одеяло, комкастая подушка, которую сначала нужно обернуть полотенцем… Он ушёл в сон быстро, как в воду, и утонул в его спокойной глубине.



*   *   *



Он проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечо. Стамф стоял рядом со скучающим лицом ко всему привыкшего человека.

- Поднимайся, парень, - без интонаций повторял он, - пора выметаться…

Марк лениво потянулся и встал.

- Рано ещё, - зевая, проговорил он и показал на свои часы. - Только девять.

- Врут, - так же безразлично проговорил Стамф. - Пора. Время делать дезинфекцию. Вечером приходи.

- Сейчас, умоюсь.

- Давай, только быстро.

Стамф пошёл к выходу, а Марк, потягиваясь, направился в туалет. Он чувствовал себя прекрасно выспавшимся и сейчас думал, что нужно умыться, а потом позавтракать - хорошо бы выпить кофе, денег должно хватить, тем более…, тем более, что он продаст часы! Зачем они ему? Что за глупость таскать среди лохмотьев дорогую вещь. Всё равно он давно ставит их, как придётся. Да, нужно продать часы и купить крепкие ботинки и штаны, а потом можно побродить по городу и пообедать где-нибудь в забегаловке, или купить жратвы и завалиться, сюда в ночлежку, а потом хорошенько вздремнуть, вот также, лёжа на этом войлоке в тепле, под уютный храп и сопение других людей…

"- А ведь это - реактивный психоз, - усмехнулся про себя Марк. - Успокаиваю себя, как маленький". Ну, и пусть. Если это приятно, если не подпускает тревогу… Пусть будут коротенькие мысельки о маленьких делишках…

В ночлежке уже почти никого не осталось. Последние бездомные собирали у топчанов свои пожитки и тянулись к выходу. И Марку вдруг тоже захотелось побыстрее выйти отсюда и заняться своими маленькими планами.



Он вышел из ночлежки и приостановился с ощущением нового. Небо угадывалось сквозь дымку тумана - благородно бледное, сияющее мягким матовым светом, приветливо близкое. И он увидел деревья, и это были уже не те деревья, что были вчера, когда он шёл в ночлежку. Прекрасные отсутствием всякой симметрии чёрные веточки блестели от влаги, образуя волшебный узор, который постепенно, ближе к верхушке словно растворялся в тумане, и вся улица, уходя в перспективу, напоминала туннель, образованный туманом, рядами деревьев, и самим небом - огромным - от горизонта до горизонта. Как он не видел всего этого раньше?! Коротким уколом возникло не испытанное раньше ощущение конечности этого мира, как будто его кусочек жизни, времени и пространства уже измерен, и число вдохов, взглядов и даже миганий ресниц уже сочтено, и, став известным, определило оставшийся короткий срок, и от этого окружающий мир поднялся в цене и даже стал бесценным, и каждая отлетевшая секунда отрывала с собой его часть, которую он не успевал рассмотреть, распробовать и понять. И прощание уже началось. Но это не было страшно…

В приятном изумлении Марк шёл по улице. Она постепенно заполнялась людьми, и каждый прохожий звуком шагов, жестом или взглядом вплетался в уходящие мгновения, и поэтому был важен и необходим, как первочастица, без которой нарушался сложный механизм существования…

На тротуарах всё теснее располагались мелкие торговцы со своими незамысловатыми товарами. Стоя над разложенными на земле старыми книгами, одеждой, инструментами и другими мелочами неисчислимого ассортимента, они авторитетно рассуждали о конъюнктуре рынка, наудачу менялись товаром, заговаривали с прохожими, а некоторые уже сбрасывались на первую выпивку. Это была ещё одна жизнь, и ещё одна реальность.

Марк продал часы на удивление удачно - в первом же мелочном павильоне случайных вещей хозяин назначил приличную цену, и Марк не стал торговаться.

Он позавтракал тут же на улице парой бледных сосисок, политых сомнительным кетчупом, выпил кофе. Ему некуда спешить, и его никто не ждал, и, главное, он только теперь начинал понимать, - его не ждала проклятая болезнь, прихоти которой он ежеутрене исполнял уже много месяцев… От этого было легко, и, даже, как будто бы нечего делать! Марк невольно рассмеялся.

Толпа ранних покупателей и торговцев становилась гуще, в ней образовывались течения, уплотнения и водовороты. Солидно застывали в рядах стратегические оптовики, привычно лавируя в толпе двигались разносные торговцы, неумело мотались разовые продавцы случайных вещей. Перед Марком остановился шляпник с задорным и нахальным, морщинистым лицом. Он ловко, как жонглёр, перебирал в руках образцы своего товара.

- Купите шляпу, сударь, - предложил он и, видимо, быстро оценив финансовые возможности Марка, извлёк откуда-то из-за спины старую с мятой тульей, но вполне приличными полями коричневую шляпу, бесцеремонно надел её Марку на голову и, движением фокусника, вынул из ниоткуда овальное зеркало. - Очень подходит к вашей куртке, сообщает лицу пикантность и… скрывает от любопытных взглядов. Всего восемь монет.

- Пять, - улыбнулся Марк.

- Шесть, - заявил торговец. – Продано.

Шляпа действительно была полезным приобретением: приближалась зима, да и последний аргумент торговца показался Марку не лишённым резона. Мысль о Нае, вдруг рванулась из глубины сознания, расталкивая короткие мыслишки о маленьких делах, и ему вдруг стало жарко от прилившего к голове стыда. Но Марк не дал ему оформиться мыслью, не стал анализировать, искать причин, а просто отбросил его в прошлое. Нужно – только вперёд, думал он, и может быть там снова будет Ная и…, и…, и новые люди и никаких старых…, но это всё потом.

Марк прошёл ворота рынка и направился к длинным рядам, заваленным ношеной одеждой и обувью. Здесь он с полным безразличием к цвету и форме приобрел прочные брюки из плотной ткани и вечные, судя по толщине подошвы, ботинки. Носки он купил новые у какой-то опрятной старушки. Вокруг продавалось и покупалось всё: от компьютеров новейших моделей до вязаных вручную носков, от синтетических колбас до маринованных домашних грибков…

- Купите колёса, хозяин, - пробормотал рядом вкрадчивый голос. - Экстази, эростал, есть ханка, травка, винт…

Рынок замер, горло заткнул душный ком и желание потянуло, казалось, все жилы изнутри каким-то сосущим, требовательным ощущением. Одна таблетка, пара затяжек …, это ведь пустяки, это ещё не зависимость.

- Уйди, гад! Убью! - прошептал он, и было, наверное, в его голосе что-то необычайно убедительное, потому что видавший виды торговец втянул голову в плечи и исчез прежде, чем Марк успел перевести дух.

- А побледнел-то как?! Господи, спаси и помилуй!

Торговка кофе жалостливо смотрела ему в лицо и зачем-то придерживала за рукав.

- Ничего, ничего, - Марк попытался улыбнуться. – У вас что? Кофе, чай?

- Всё есть, всё. Да, ты, может, присядешь где? Ведь лица на тебе нет.

- Всё в порядке, - сказал Марк. - Дайте кофе.

Женщина поспешно поставила свою сумку на землю, стала доставать термос, банки и без умолку лопотала что-то о нравах рынка, неучтивых покупателях и малых доходах, и эту болтовня рассеяла, прогнала проклятую память, но радостное ощущение нового, с которым Марк вышел из ночлежки, отодвинулось в глубину и потускнело, словно испачканное пылью.

Рассеянно побродив по рынку, он наткнулся на пункт медицинского контроля. Презрительный санитар за пару монет неохотно отлил ему в склянку дезинфицирующего раствора и дал несколько тампонов. Марк отыскал закоулок между торговыми павильонами, заваленный ящиками, и, усевшись поудобней, тщательно протёр раствором ноги. Потом он надел носки, «новые» штаны и ботинки.



Почти неделю он прожил у Стамфа, целыми днями рассматривая Город и людей. Он чувствовал себя выздоравливающим после долгой болезни: длинный кризис нарушил ему зрение и слух, деформировал мозг, наполнил сознание нелепыми, страшными образами. И всё это ещё не излечилось до конца, и не могло быть окончательно излечено, и нужно было найти какой-то режим, какие-то условия, при которых болезнь не сможет вернуться, дать злобный рецидив, победить окончательно.



*   *   *



Промышленная зона, куда Марк забрался в один из дней своих наблюдений, почти не была известна ему в прошлой жизни.

Оказалось, что в этом мире было ещё много вещей, о которых ему только предстояло узнать. Сейчас это мало известное незнакомое словно выступало из действительности навстречу его интересу, растущему из прежнего незнания…

Он шёл по монолитной, сделанной на века эстакаде и не понимал назначения гигантских сооружений по обе стороны и внизу, движения мощных машин, не понимал странных шумов – шипения, свиста, ударов и взрывов, сопровождавших какие-то неизвестные ему процессы, но от всего этого, казалось, веяло основательностью и силой, на которую можно было положиться. И ему вдруг захотелось стать её частью и производить, всё равно что: компьютеры, гвозди, синтетические бифштексы, или строить, или ремонтировать, или перевозить – лишь бы делать дело, которое, в отличие от его прежних следственных «дел», действительно соответствовало бы истинному смыслу этого слова.

Проходя мимо обширного хозяйственного двора, заставленного техникой, он увидел на сетке ворот рядом с трехэтажным зданием табличку: «Требуются рабочие». Марк решил не заходить сразу в контору и толкнул железную калитку справа от ворот. По углам полупустого двора среди гаражей и навесов, укрывающих новую технику, теснились древние трактора, экскаваторы и грузовики, ржавел старый кардан неизвестно какого гигантского автомобиля.  Справа вплотную к стене офиса стоял рифлёный модуль, Марк вошёл в открытую дверь и заглянул в крайнюю комнатку, откуда доносились непонятные звуки. Он увидел маленький коридор, заваленный лопатами, ломами и какими-то незнакомыми инструментами, а за ним ярко освещённый дверной проём, в котором шевелился силуэт сидящего боком человека. Человек со скрипом качался на задних ножках стула и немузыкально напевал что-то неразборчивое.

- Можно? - спросил Марк, опасливо ставя ногу между киркой и граблями.

- Смотря что - можно, - отозвался человек, поворачивая голову. Лица его не было видно на фоне света из окна.

Марк вошёл в комнату и остановился на пороге.

- Я насчёт работы, - сказал он, оглядываясь.

Комната, довольно просторная, вмещала в себя, кроме длинного стола посередине, старый диван и несколько стульев. На столе в обрывках газеты Марк увидел обрезки серой колбасы и какие-то сморщенные солёные овощи. Рядом стояли две пластиковые миски с засыхающей кашей. Остальное пространство стола было завалено рваными рукавицами, мелкими инструментами, тряпками, бутылками и прочим хламом. Сидевший за столом человек радовал жизнерадостным выражением пьяной физиономии и перегаром, который, казалось, заполнял всю комнату. Он был худощав до скелетной костлявости, но при этом не выглядел измождённым. Загорелые щёки под крутыми скулами глубоко ввалились, как будто он втягивал их нарочно, а жилистая шея, обёрнутая красным шарфом, казалось, ни секунды не могла оставаться неподвижной и постоянно вертела его маленькой головкой в разные стороны.

- Значит, насчёт работы? - радостно переспросил он. - Ну, садись.

Глаза его быстро обшарили Марка, потом он посмотрел в окно, на дверь и снова на Марка.

- У нас сейчас перерыв, - сообщил он. - Закусываем. Паёк казённый, государственный. Ну, кое-что добавляем.

Он провёл рукой над столом, словно хвастаясь нехитрой закуской.

- Жить можно, - он облизнул губы и снова посмотрел на дверь.

- А что за работа? - поинтересовался Марк.

- Да хреновая работа, - как будто неохотно признался рабочий, - особенно сейчас, осенью, а зимой будет ещё хуже. Дороги ремонтируем - песок, гравий, глина; сыро, мокро, грязно; техники почти никакой, недавно дали вибраторную трамбовку, так с ней навозишься, - он махнул рукой, - что уж лучше вручную… Летом - ещё ничего, а зимой, когда дождь да снег - мрак!

Он передёрнул плечами.

- Недавно двое уволились. Фитиль и Пляма. Классные были ребята, но сачки. Им зимой лучше в Городе ошиваться на пособие, чем по холоду горбатить. Теперь только мы с Костылём остались. К стати, зови меня Жила. А ты?

- Марк.

- Марк - это погоняло или как?

- Имя.

- У нас тут по именам не принято. Ну, да что-то придумаем. Марк - Мрак, хе-хе, не плохо. Ты, вроде из интелов?… Так вот, двое уволились. Не захотели, стало быть, мёрзнуть да мокнуть. А по мне: было бы, чем согреться! А? Ты как?

- А с жильём как? - спросил Марк. Он уже понял, что особой квалификации новая работа от него не потребует, а трудности – это, кажется, то, что надо.

- С жильём - в лучшем виде, - воскликнул Жила. - Номер на четверых, душ, бельё меняют раз в неделю. Тепло. Телевизор. Красота!

Он снова посмотрел на дверь и она, словно повинуясь его нетерпению, открылась. Молодой  мужчина с обвисшим лицом и обиженными глазами, прихрамывая, подошёл к столу и поставил между тарелок бутылку в бумажном пакете. На Марка он посмотрел искоса, как будто заранее ожидая неприятностей.

- Вот ведь, - с довольным видом заявил Жила, придвигаясь к столу. - Пошли дурака за бутылкой, так он, дурак, одну и принесёт. Не видишь, Костыль? У нас появился коллега.

- Пошёл ты на хер! - нервно отозвался Костыль. - Ты меня с этой шуточкой уже достал до жопы!

- Ну, ладно, ладно, - примирительно сказал Жила и кивнул на Марка. - Он же ещё не слышал.

Он быстро свинтил пробку и стал разливать.

- Мне не надо, - быстро сказал Марк. А почему бы и нет?Пару глотков, ну пол стакана? Это же не страшно. Это же не в запой. Он напрягся, отчаянно сопротивляясь, и эта невидимая борьба мгновенно отняла силы. Он почувствовал, как сознание теряется, уплывает куда-то в сторону и туда же клонится со стула он сам.

- Ты что? - крикнул Жила, хватая его за плечо. - Только припадочных нам не хватало.

- Ничего, ничего, - бормотал Марк, тряся головой. - Я в порядке.

- А чего тогда падаешь?

- От этого, - Марк кивнул на бутылку. - Я в завязке, - он старался говорить жёстко. - Не хочу больше…

- Знакомо, - сказал Костыль, усаживаясь напротив. - Выпей вот водички.

Он взял с пола початую бутылку минеральной и подал Марку.



*   *   *



Тяжёлое бревно трамбовки идёт вверх. Вздуваются бицепсы, тепло приливает к шее, лицу… Теперь - резко вниз: сопутствующее напряжение рук…, и удар отзывается во всем теле сотрясением, мгновенной вибрацией… Однообразие движений завораживало, отпускало напряжение, опустошало и освежало мозг. Марк, как наркоман, испытывал от работы блаженную эйфорию, потому что остальное время приходилось напряжённо сторожить своё сознание. Он ощущал опасность, готовую в любой момент вырваться и затопить его - для этого довольно было неосторожного воздействии, снаружи или изнутри, лёгкого толчка, который разрушил бы хрупкую защиту самоконтроля. Порой раздражение и злость невыносимо рвались наружу, навстречу мелким неприятностям, шуткам или ругани и даже молчанию окружающих. Непонятными для себя внутренними усилиями он сдерживал э т о, загонял его глубже, и оно съёживалась, затаивалось, ожидая своего часа.

С утра до вечера Марк со своей бригадой рыл канавы, таскал асфальт и гравий, засыпал, трамбовал, заливал и укатывал полуразрушенные дороги вокруг Города. Не умея реанимировать свои транспортные жилы, Город лечил их нашлепками асфальта или гравийной подсыпкой. Больные, покрытые трещинами и латками, они окружали Город, в отместку расползаясь и обваливаясь под колёсами, сбрасывали машины в кюветы, сталкивали лбами. Ненадёжные заплаты редко переживали один-два дождя и, работа рембригады часто шла по замкнутому кругу.

Каждый день Марк старался изнурить себя, чтобы засыпать по дороге на базу, и там, ополоснувшись под душем и перекусив пайковой кашей, снова заснуть. И не видеть, как тянут пиво перед телевизором Жила и Костыль, не слышать их разговоров, не говорить и не думать самому. Сон стал для него единственным лечением, потому что в нём не было э т о г о, в него больше не врывались кошмарные лица демонов и чудовищные порождения темноты, а приходили светлые образы обыкновенной земной жизни - своей и чужой: добрые лица отцов, играющих с детьми, стройные красивые девушки, не вызывающие мыслей о сексе, малышка на пляже и понимающие глаза Наи... Но приходил день, и с утра слышалась похмельная ругань товарищей и надо было вставать и завтракать и спешить в промзону, отмечаться у бригадира, а потом ждать вечно запаздывающий грузовик - нудно и скучно тянулось время, зудело в груди раздражение, нарастало и грозило, и светлое чувство первых дней возвращения проходило, и деревья снова становились деревьями, а небо - тем же серым недостижимым куполом, к которому он всё реже поднимал голову. Марк чувствовал, что его не хватит надолго, и ничего не мог с этим поделать.



*   *   *



Бетонный параллелепипед рабочего отеля помещался на краю Промышленной зоны. Серая коробка, перфорированная рядами одинаковых окон. Костыль отправился в столовую за пайком, а Марк с Жилой вошли в кондиционированное тепло вестибюля, предъявили пропуска и поднялись на лифте на свой этаж. Стандартная комната - одна из тысячи ячеек здания была обставлена в стиле функциональной необходимости: четыре кровати с казарменными тумбочками, четыре стула вокруг небольшого стола, встроенные в стены шкафы, телевизор и маленький холодильник. «- Для массы созданы нормальные условия обеспеченной жизни…», - говорил Аспин.

Жила сбросил куртку, не снимая ботинок, повалился на кровать и стал щёлкать пультом телевизора.

Марк принял душ и вернулся в комнату.

- Не мешало бы и тебе вымыться, Жила. Целый день потели.

- Всё уже высохло, - философски ответил Жила. – И вообще, пусть моется тот, кому чесаться лень.

Он загыгыкал и демонстративно поскрёб грудь под рубашкой.

- Слушай, Мрак, сгоняй за водкой, - пошутил он. - А то, Костыль - дурак, опять одну принесёт.

- Пошёл ты…, - беззлобно ругнулся Марк. Он быстро смирился со своим новым прозвищем, как, впрочем, и со всем остальным.

Он лениво прошёл к окну и стал смотреть на затянутый туманом и сумерками Город, небольшой, подмёрзший у бетонных берегов бассейн и пустые спортивные площадки во дворе отеля. Ржавые турники и лестницы, одинокие столбы забытых волейбольных площадок, заледенелые лужи на поле для мини-футбола, голые кольца баскетбольных корзин… Марк зевнул. Скорее бы спать.

- Ну, и ладно, - констатировал Жила. - Костыль…

Тут хлопнула дверь и Костыль с сияющей физиономией, в раскорячку переступая и поднимаясь на носки, вдвинулся в комнату. За его спиной, сжимаясь и горбясь, прятался высокий худой человек.

- Жила! - весело крикнул Костыль. - Мажем на полбанки - не угадаешь, кого я привёл.

- Очень надо, - протянул Жила, стараясь, не вставая, рассмотреть гостя. Тот вертелся, напрасно пытаясь скрыться за  тощей фигурой Костыля, и хихикал.

- Ё-моё! - закричал Жила, слетая с кровати. - Фитиль! Сволочь! Урод! Мать твою…

Фитиль радостно заржал и выскочил из-за спины Костыля.

- А-то! - в свою очередь заорал он. - Я же знаю - вы без меня загнётесь! Вот и вернулся.

Они, в избытке чувств, принялись лупить друг друга по плечам и спинам под радостное подхихикивание Костыля, тёршегося рядом, пока Жила не охнул от боли.

- Здоровый, чёрт, - пробормотал он, потирая плечо. - Ну, ладно. Давай за стол - обмоем это дело. Ты принёс, Костыль?

- Принёс, принёс! И не одну. Так что можешь засунуть свою шуточку себе в жопу.

Марк безучастно стоял в стороне. Теперь нечего было и думать - лечь пораньше. Будет большая пьянка, с криками, песнями, может быть, с дракой…

Впрочем, ему и самому стало интересно…

На стол накрыли по-мужски, за две минуты. Костыль принес пайковый ужин: овсяную кашу и десяток маленьких бледных котлет. Жила быстро нарубил прикупленной колбасы, открыл банку огурцов и выложил на газету нарезанную ещё в магазине солёную рыбу.

Фитиль, в роли гостя, развалился на стуле с сигаретой в углу рта и весело подгонял приятелей.

- Ну, сели! - скомандовал Костыль, разливая водку в стаканы.

- А этот чего? - спросил Фитиль, кивая на Марка.

- Это Мрак - наш новый, - представил Жила. - Он в завязке.

- Да херня это всё! - заявил Фитиль. - Брось выделываться. Завязал - развязал. Наливай и ему!

Марк отрицательно покачал головой, чувствуя, как отчаянно хочется выпить, как чудесно было бы сейчас слиться с этой простой, грубоватой, обыкновенной жизнью, забыть хоть на время проклятое напряжение.

Костыль налил ему полстакана и поставил рядом.

- Не приставайте к человеку. Захочет - выпьет. Ну, давайте. С возвращением, Фитиль!

Они выпили, громко глотая, закряхтели, смачно захрустели солёными огурцами. Марк отхлебнул глоток минеральной, придвинул тарелку с кашей и почувствовал себя неполноценным…. несчастным…

- Ну, рассказывай, Фитиль, рассказывай, - заторопился Жила. – Как ты там, в Городе? Гулял, небось, напропалую.

- Я-то расскажу, а у вас как? Возьмут меня назад?

- Возьмут, возьмут! Куда они денутся. Ты же знаешь, какая работа зимой. Даром, что премиальные - мрак.

- Плевать на работу. Деньги нужны, аж пищит. Промотался я в конец. Не то, чтобы жалко, а куда денешься, когда в карманах шиш.

- Ну, рассказывай, рассказывай.

- Сначала - по второй! Чтобы и пуля не пролетела, - осклабился Фитиль.

Костыль налил по второй, посмотрел на Марка и плеснул немного в нетронутый стакан. Снова выпили и аппетитно закусили. Фитиль степенно закурил, откинулся на спинку стула и начал:

- Ну, я, как ушёл от вас, конечно, в загул ударился. Три дня пил, ночевал у б…й или вообще, где падал. Как ещё не обворовали?! Потом думаю: ладно, хорош! Надо что-нибудь подыскать. А! Чуть не забыл. Первым делом пошёл - пособие выправил, стал на трудоустройку. Но это же так – на пару месяцев, потом всё равно пахать. Ну вот, проволынил месяц. Утром встанешь, дёрнешь пивка и шатайся по городу: то в киношку, то на базар, то на автоматы. Один раз сорвал джек пот - на неделю красивой жизни! Жаль - потом всё продул. М-да. Вечером - на шоу или на танцы, баб снимал только так! У них и ночевал. Ну, подрабатывал, то там, то тут. Но это, сами знаете, не то. Один раз…

Тут он пустился в детали любовного приключения, такого притягательного своей развратностью, сдабривая их такими смачными подробностями, что приятели заёрзали на стульях и выпили по третьей. Марк тоже ощутил возбуждение от липких, как хлюпание грязи под ногами, описаний Фитиля, и э т о, внутри, зашевелилось и начало медленно подниматься из глубины.

- Ну, ты даёшь, Фитиль…

- Тебе бы порнуху писать.

- Ну, это всё так – для души, - продолжал Фитиль.- А вот потом мне действительно подфартило. Зашёл как-то в ресторанчик. Такой себе - не дорого, но чисто. Смотрю: две тёлки сидят. Ну, не б…, за которых платить надо, а так - разведёнки или кого муж не удовлетворяет. И ничего себе, так это, - Фитиль показал руками, - везде всё есть. А главное – скромные такие, умноватые – никогда таких не е..л. Дай, думаю, попробую. Чем мы хуже интелов. Подсаживаюсь, чин чинарём, ставлю пузырь, угощаю, мол – не скучно ли таким очаровашкам в одиночестве, и не могу ли я чем-то помочь. Гы-гы! Они, вроде бы, сначала – не очень, а как выпили, разошлись, а в конце чуть не подрались из-за меня…

Фитиль победоносно осмотрел аудиторию.

- Ну, и ты чего, обоих? – поинтересовался Костыль, снова наполняя стаканы.

- Да, нет. У таких так не принято. Они интелы…, интёлки! - Фитиль загыгыкал, - тёлки - они тёлки и есть. Снял я, конечно, одну. Проводил до дома, там ***-моё, на чашку кофе, в общем, по всей программе. Короче, стал у неё жить. Она вроде как училка в каком-то колледже - деньги не большие, но прочные. А в постели - блеск!

Злое  э т о  сильнее зашевелилось в животе. Мерзкая, тупая, пьяная физиономия Фитиля начала расплываться и дрожать в мареве наползающего бешенства. То, что Фитиль стал более сдержан в своей откровенности, почему-то ещё больше раздражало и подкрепляло смутное подозрение, которое подсовывало ему изнутри злобное  э т о.

- Она с утра смоется на свои уроки, - говорил, между тем, Фитиль, - а я дома один - тепло, чисто, жратвы полная кухня, телевизор, видик, диван, торшер. С выпивкой, правда, не очень. В буфете - пара бутылок вина…, была. Но, в остальном, класс. Вечером вернётся, наготовит всего, приберёт и в постель. А один раз я её прямо на кухне… она, вроде краснеет - не надо, мол, отпусти, а сама… так и налазит…

Марк увидел свою руку, стиснувшую стакан, который сейчас полетит в это ненавистную рожу, разобьёт и порежет её в лохмоты, заткнёт вонючий, слюнявый рот. Но рука сначала понесла стакан ко рту, и он ощутил полузабытый вкус: горечь и ожог, который прошёл горло и грудь, словно ломая, прорывая слабую, ещё не окрепшую препону и разрушая её навсегда.

Фитиль увернулся от стакана и с опытностью завзятого драчуна, все разбирательства оставил на потом. Сметя по дороге Костыля, вместе с его стулом, он мёртво припечатал к столу руку Марка, уже схватившую кухонный нож. Последнее, что увидел Марк, были сдвинутые брови и внимательный взгляд человека, знающего, что делает. Потом в подбородке взорвалась боль, белые искры ударили в мозг, уши, глаза - сменились тусклыми уплывающими кругами на тёмном фоне под назойливый однотонный звон…

Марк пришёл в себя на кровати. Мокрое лицо, холодок влажной рубашки на груди, знакомый потолок – неясно, через слипшиеся ресницы…

- … можно ожидать, чего хочешь…

- … да я и не сержусь, ты чего…

- … с этими завязками…, - мешаясь, бубнили голоса.

- Ну, будем!

- Гля, заморгал.

Марк сел на кровати. Комната медленно поплыла влево и остановилась. Он вытер ладонью мокрое лицо и поднял голову. Все сидели за столом и смотрели на него.

- Очухался? - сказал Фитиль. - Ну, говори, чего кидаешься? Что тебе не так?

- Как её зовут? - спросил Марк.

- Училку, что ли? - воскликнул Фитиль. - Ну, я так и знал! Ну, всё из-за баб! Азора её зовут. Ты с ней тоже крутил что ли? Вот б…!

Марк сидел и смотрел перед собой, как в стену, как в  непроглядную  темноту,  где  хихикало  и потешалось  э т о, и не было больше сил сопротивляться, и не было желания; вообще не было никаких желаний, и пусть всё летит ко всем чертям, и гори оно всё огнём, и трын-трава, и наплевать, и по фигу…

- Нет, не она, - сказал он. - Извини.

- А! - обрадовался Фитиль. - Ну, это в кайф. Терпеть не могу, когда из-за баб… Ну, иди сюда. Миримся. Ты же меня чуть не зашиб этим стаканом. Хорошо, что я такой вёрткий, а то пропал бы ни за что.

Он рассмеялся и все облегчённо зашумели.

- Фу, ну его на хер.

- Иди, выпьем…

- Всё бабы, будь они неладны!

- ……… !

Марк поднялся и пошёл к столу. Фитиль и Жила, не вставая, протянули руки, словно поддерживая его издалека и приглашая к себе. Марк сел на своё место, взял придвинутый кем-то стакан и выпил. Его дружески хлопали по спине, обнимали за плечи… Фитиль пустился в повествование о том, как училка выгнала его из дома, когда он привёл какую-то уличную девку и та, наверное нарочно, оставила в ванной свою шпильку. А Марк плавал в блаженном бездумии, лёгкости затопленных проблем, и все эти люди были близки и созвучны ему, и водка приятно согревала желудок, и хотелось, чтобы стало ещё лучше…





*   *   *



С утра подморозило, и лёд под ботинками противно похрустывал. Марк старался не наступать в замёрзшие лужицы. Он шёл между Костылём и Жилой, засунув руки в карманы куртки, и старался не думать о вчерашнем. Но оно возвращалось, выбираясь из тяжести в голове, напоминало о себе скверным привкусом во рту и давно забытым жжением в груди. Похмельной рюмки, которую утром с шуточками и ужимками налил Жила, оказалось мало, и теперь мысли крутились вокруг того, что надо бы добавить, и что никому до этого дела нет, и что работе это не помешает – другие, вон, и на работе пьют, - и  э т о, такое торжествующее вчера, сейчас требовало продолжения и грозило неприятностями. Ну, пол стакана, бутылку на всех, а потом работать. Это же не запой! С трудом протолкнулась тоскливая мысль, что всё это уже было, знакомо и заканчивается одинаково.

- Слушай, Костыль. Давай прикупим пузырь - на работе согреемся.

Костыль косо взглянул на него из-за поднятого до глаз воротника.

- Знаешь, лучше не надо, - ответил он, выдыхая густой пар. - Перетерпи. У меня у самого трубы горят, но заводиться с утра - гиблое дело.

- Ну, как хочешь, - сказал Марк. Решение созрело как-то само собой - он сам себе командир и сделает всё, как хочет. Вот и лоток. Маленькую флягу в карман и пока будем ждать машину… Э т о  ласково шевельнулось в груди…

Крепкая рука подхватила его под локоть и потащила вперёд.

- Эй, Марк! А как вчера Жила с балкона ссал?! Я не могу! - Фитиль дёргал его за руку, приглашая к разговору.

- Пошёл ты…! - огрызнулся Жила. - Нечего было подначивать. Сам вчера был хорош.

Лоток остался позади.

- Постой, - сказал Марк, приостанавливаясь.

- Пошли, пошли! Опоздаем, - тянул его дальше Фитиль.

- Ты что, нарочно? - спросил Марк, волочась следом.

- Да, - просто ответил Фитиль. - Потерпи, это быстро пройдёт.

Э т о, подумал Марк, что ты знаешь про э т о.

- Я знаю, - словно отвечая его мыслям, сказал Фитиль. - Не такое уж оно страшное. Чуть-чуть перетерпишь, отвлечёшься - и всё прошло. А вечером пивком побалуемся.

«- Он не так силён, как ты думаешь, опомнись…», - говорила Ная.

Машина в это утро пришла без опоздания, и они умотали на дальний участок, к чёрту на кулички, где не было ни людей, ни водки, и уже через час, махая лопатой или перетаскивая ковш разогретого гудрона, Марк забыл об э т о м.



*   *   *



Южная зима быстро окончилась, и уже не приходилось идти на работу в сырых сумерках, наступая в подтаявшие лужи, и несколько обманчиво тёплых солнечных дней, выманили из созревших почек первые доверчивые листки. А потом пошли дожди – богатые, но ещё холодные и весна, словно приостановилась в спокойном уверенном ожидании.

В тот день с утра низкие облака плотно закрывали небо, и прошёл дождь. Тент над половиной кузова, где находилась лавка для рабочих, промок, стал протекать и совсем не спасал от брызг снаружи. От кучи гравия в задней части кузова растекалась грязная вода. Они уехали далеко, километров за тридцать от Города. На повороте лесной дороги, последним ливнем размыло правую обочину и асфальт начал разрушаться. Нужно было засыпать промоину, укреплять обочину и откос, заливать гудроном трещины в асфальте. Шофёр задом подогнал машину к промоине, и Марк с Костылем стали сбрасывать на дорогу гравий и глину. Жила и Фитиль присели на обочине покурить, а Командир, раздав никем не услышанные указания, полез в кабину.

Марк с удовольствием, принялся за работу. Он втыкал лопату в кучу гравия и надавливал ногой. Со скрежетом и хрустом лезвие раздвигало каменную мелочь, утопало в ней по самый ботинок. Усилие - и лопата выворачивала из кучи осыпающийся бугорок камешков и песка… Бросок и снова, и ещё раз…, и ещё… Однообразие движений убаюкивало. Вниз, вперёд, вверх, в сторону. Но сколько это может продолжаться? Я устал, подумал Марк, ещё немного и я не смогу сопротивляться, я перестану сопротивляться, я ничего не могу один. Господи…!

В момент очередного разворота острая боль вдруг хлестнула по пояснице. Он точно увидел белый зигзаг этой боли, рассекающий спину пополам. На мгновение с коротким спазмом остановилось дыхание, но зигзаг уже исчез, оставив тупую, ноющую боль и угрозу возвращения.

Марк бросил лопату и тяжко распрямился.

- Смени меня, Жила, - сказал он. - Что-то в поясницу стрельнуло.

- Ты смотри, - недовольно забормотал Жила, забираясь в машину. - Стрельнуло ему… Вся работа впереди…

- Заткнись, - вяло огрызнулся Марк. - Полежу, и всё пройдет.

Осторожно, стараясь не растревожить боль, он спустился  с машины и прилёг спиной на траву за обочиной. Боль действительно скоро прошла, и только ощущение потревоженного нерва осталось и напоминало о себе при движении.

Промоина приняла в себя содержимое кузова и оказалась заделанной едва наполовину. Командир досадливо выругался и уехал с Фитилем и Жилой за новой порцией гравия, оставив Марка и Костыля трамбовать засыпку.

Костыль сразу устроился передремнуть у подходящего травяного бугорка, а Марк, стоя на дороге, стал разминать поясницу. По-стариковски упираясь ладонями в пояс, он медленно, вращал бедрами, потом наклонялся в разные стороны, прислушиваясь к ноющей пояснице.

Теперь, впервые за день он распрямился и его взгляд поднялся выше функционально необходимого уровня, и он увидел лес. Тёмный и безразличный, плавно поднимавшийся от дороги до середины неба, лес походил на огромное, бесстрастное существо, равнодушное и чуждое мелкой человеческой суете. Он был отдельным миром, сознавал это и был спокоен в своём осознании. В глубине его, среди растрёпанных хвои вершин и в странной гармонии с ними, вырисовывалась маковка церкви с золотистым крестом. Тёмная на тёмном и неподвижная среди лениво качающихся деревьев, она казалась частью и тайной леса, скрытой от ненужного любопытства, и только крест, не скрываясь, горел в предзакатном свете солнца.

- Слушай, Костыль, - громко позвал Марк задремавшего товарища. - Ты не знаешь, что это за церковь? Почему она тут, в глуши?

- Потому и есть, что в глуши, - позевывая, неохотно отозвался тот. - Когда их начали давить, христиан этих, один этот монастырь и остался. Потому что далеко, да и братва в нём крепкая…

- Братва? - удивился Марк.

- Или братия, не знаю. В общем, монахи… Дай поспать.

Марк лёг на спину и стал смотреть в небо. Как когда-то в детстве захотелось, чтобы только небо заполнило его взгляд, огромное и чистое, и чтобы ничего больше не было - никаких машин и дорог, командиров и рабочих. Он постарался отогнать ненужные мысли, и принял блаженное ощущение отрешённости. Постепенно растаяли видимые краем глаз предметы, и сбылась детская мечта - он остался наедине с огромным небом, которое словно втягивало в себя, растворяло, давая лёгкое чувство парения. Тревога отступила, отпустила его, оставляя пустоту и покой… Но не бывает пустой пустоты, и что-то новое стало заполнять душу, и небо расплылось в сизой дымке, и в ней плавали невнятные образы и пела маленькая монада: ты не один…, нужно только захотеть…, и он не мог уже понять сон это или явь, иди и придёшь…, стучи и откроется…, и продолжал плавать в нежном полусознании, пока шум машины не вернул к действительности. Марк поморщился и повернул голову. Грязный грузовик ехал от края неба, приближался и рос, заслоняя собой вселенную. 

Командир привёз гравий на удивление быстро.

- Экскаватор починили, - с довольным видом, как о собственной заслуге, сообщил он. - Пару ковшей кинули и хорош… теперь успеем.

Они действительно управились быстро. Засыпали и утрамбовали промоину, выровняли обочину и залили гудроном трещины в асфальте. Солнце клонилось к закрытому лесом горизонту, касаясь краем зубчатой кромки вершин, когда инструменты были собраны и рабочие полезли в машину.

Марк оглянулся на монастырский крест, и ощущение помощи вдруг укрепилось в нём, созревшее незаметно, или даже в тайне от его сознания.

Он снял руки с борта грузовика и шагнул назад.

- Вы, вот что… Поезжайте без меня. Работа на сегодня кончена… так что я потом сам доберусь.

- Ты что, чокнулся? - изумился  Командир. - Тридцать километров до города! Ты чего? Как… И что ты тут будешь делать?

Не хотелось врать, и трудно было говорить непонятную для самого себя правду.

- Грибы искать, - буркнул он и, повернувшись, быстро пошёл по дороге в лес.

Удивленный говор и ругань сзади скоро умолкли, заскрежетал мотор, и шум машины постепенно затих в далеке.