Сало с мармеладом

Алик Шайдуров по прозвищу «Айва» уперся локтями в прилавок и увлеченно наблюдал, как симпатичная женская попка расстегивала ребенку комбинезон. Нет, это не был сюжет из очень уж откровенного фильма без перевода. Обычная житейская ситуация, вид с фасада: сыночку лет четырех захотелось пи-пи прямо на базаре, и мамке пришлось отвести его за ларек, чтобы собственноручно проконтролировать процесс. Как говорится, ничто людское ни им, ни нам не чуждо. Еще и мамка такая попалась, словно из журнала с гладкими картинками. Не зря говорится: любо, но дорого. Да уж, эта весенняя свежесть в плотно облегающем платьице сразу запала Шайдурову в душу, и теперь он томно наблюдал, как женщина его сегодняшней мечты с любовью делала сыну то, о чем сам Алик мечтал, как минимум, раз пять на день. Еще бы, сколько в этом журчащем изгибе было нежности и экспрессии. Вот если бы на месте этого мальчика был сам Алик, у-ух, показал бы он ей настоящую струю…
Стоило ли быть таким беспечным? Едва Шайдуров хотел угостить милую мамку гроздью свежего винограда, как уже кто-то подло увел целый ящик мандарин. Прямо из-под носа! Видать, не он один наблюдал за этим щепетильным процессом, но совершенно с иными мыслями, улучшился момент и... Это же базар, тут ухо востро держать надо, на подвесе. Теперь целый день впустую торговать, недостачу перекрывать. И все из-за этой бл…очень милой, но несвоевременной мамульки. «Можит, ана с ними заодно?» - едва подумал Айва, но всмотрелся в женские персики и отверг предположения. Горячий джигит уже любил эту таинственную незнакомку и даже провел ее взглядом до базарных ворот. А виноград, все же, попридержал – в качестве утешительного приза. И зря, она так смотрела на его прилавок голодным, а потому всегда страстным взглядом. Алику было теперь чем заниматься и без нее, и он принялся на весь базар выкрикивать свои знаменитые рекламные паузы: «сладкай, как мед, нэжнай, как дженчина», «налэтай, Барсэлону па-акупай» и особенно «купищь спэлая айва – будишь снова ай лав я». Может, поэтому его и прозвали Айва? Даже базарные старожилы этого не помнят, но при необходимости обязательно подтверждают.
Вскоре появилась невероятно тучная, но щедрая покупательница и, расшевелив ценник удивленными бровями, отсчитала несколько вполне улыбчивых купюр. Так сказать, с походом и обвесом. Почин был сделан, а потому даже появилась надежда на нужную к вечеру прибыль. Алик и эту даму провел взглядом, но все же скривился от ее необычайно распухшего на экологически чистых гарнирах фюзеляжа. «Да, этат свинка нэ чета барби, что пара минут, как сбэжала. Вай, сколько ж надо на сэбэ жир насит, чтоби боком не вайты в такай широкий базарний праход?» - его возмущение переросло в мурлыканье памятной восточной мелодии из давно забытой жизни. Еще той, коренной, когда молодой, но уже крепкий пастух решил покинуть свой кишлак и укатить на заработки в столицу. Прошло семь лет. Шайдуров видел все: и взлеты, и падения. Правда, больше видел, чем участвовал сам. Теперь у него была собственная торговая точка и «Волга»-2410, а также уважение местной бандитской диаспоры. Конечно, ведь он всегда им щедро платил, а потому мог вечерами беззаботно засиживаться в местных барах и открыто ненавидеть скинхэдов. Тем, правда, всегда было наплевать на эту принципиальность, а потому его бизнес несколько раз попадал в поле зрения бесчинствующих молодчиков, но хитрый Айва вовремя откупался фруктами и изюмом.
Сегодня был его день. Покупатели один за другим подходили и отоваривались, как бы замаливая грехи проворовавшегося землячества. Алик бойко обвешивал и скромно пересчитывал. Доходы росли. То-то же квартирная хозяйка Любка обрадуется, ощутив плату за жилье на день раньше положенного срока! И все бы да ничего, но ускакавший в неизвестном направлении ящик мандарин все еще не давал покоя. «Эта Сергеич стащыл, болше некаму», - логично вывел Шайдуров и решил наябедничать главному базарному бандиту Аслану. Тот не только мандарины, всю душу из подлеца вытрясет. «А, можит, Сергеич вовсе не вынават? А-то кто же. Он всэгда тут крутится, работать мишаит. Да и сам он – гразний, вонючий, как бомжь. Хота, и квартирка у него имеетца», - да, на эту квартирку Шайдуров давно свой практичный глаз положил, оставалось только поднажать.   
Сергеич – вытертый жизнью и вечным похмельем мужичок, без имени и фамилии, являлся каждодневным символом базара, и потому его никто не трогал. Такого  тронь – враз к дерматологу можно на прием записываться. Когда он проходил мимо, порядочные торговки семечками откровенно зажимали нос пальцами и отворачивались. Даже менты – и те его давно не трогали, памятуя о прошлогоднем рейде. Тогда Сергеича вместе с остальными забрали в райотдел, но вскоре пришлось проветривать все помещения. Даже подсобные! А менты – они ко всему привычные. Говорят, у Сергеича где-то в Молдавии дочка жила с внуками, но в это давно никто не верил. Хотя, возможно и такое. Теперь детям явно не до родителей.
Трижды судимый Сергеич, лет пять, как освободился и вернулся в родную столицу. Даже с преступным промыслом завязал, на работу устроился. Но что-то там не заладилось, и он сломался. Теперь в основном подрабатывал грузчиком и ночным сторожем на базаре, но иногда по привычке подворовывал. Так, мелочи всякие, продукты. Поэтому базар являлся не только его излюбленным местом, но и кормильцем. А еще он околачивался возле платного туалета, рядом с которым частенько засыпал на лавочке. Бывало, обронит кто мобильник, обручальное кольцо или партмане в унитаз – Сергеич тут как тут. За относительно небольшую плату он выуживал все! Для этих целей у него даже специальный сачок и щипцы имелись. Или, в особо трудных случаях, мог и руками «занырнуть». Ему-то чего – он же не малохольный какой, нормальный столичный бомжик. А однажды, чем он особенно гордился, со дна пришлось доставать волыну одному местному бандиту, так тот щедро отплатил, но пообещал выбить все зубы, если кому расскажет. Какие зубы? Их давно уже не было! Сергеича знала каждая подзаборная собака, с которыми он дружил и частенько подкармливал базарными объедками. Иногда – в ущерб собственному желудку. Собаки не чурались бомжика и открыто принимали в свою стаю. Если брать в общем, Сергеич был тем постаревшим и спившимся городским сумасшедшим, без которых не обходится ни один уважающий себя торговый пятак. Будь то базарчик, вещевой рынок или подземный переход. Его презирали, им брезговали, на него плевали, но, в то же самое  время, и поддерживали. Кто яблочком, кто рюмочкой. Его это полностью  устраивало – и он искренне скатывался на самое дно общества, где его ждало лишение квартиры и, как следствие, лютая, но скорая смерть.
Едва Алик вспомнил про Сергеича, как тот появился на горизонте. Еще за километр можно было увидеть его беззубую улыбку младенца, а трезвым он себе такого не позволял. «Так и есть, пяный! На маи бабки, гад, шикует», - закипел от злости Айва, но виду не подал. Он продолжал копошиться в лотках и досыпать из ящиков спелые плоды. Еще бы, Сергеич обязательно к нему подойдет, вот тогда он с ним за все поквитается.
- Бог в помощь, добрый человек! – послышалось над головой, и Алик приподнялся. Сергеич пошло дыхнул в него перегаром и закурил.
- Ти же знаэшь, у мене свой Бог – Аллах. И атайди от мене – не люблю пяных. Ти чо это, гуляишь? – Шайдуров начал издалека. Решил сперва почву прощупать.
- Да уж, нашлись люди, помогли бедному старцу. Да не отсохнет рука дающего и голова думающего!  - Сергеич поднял вверх указательный палец и картинно выдохнул едкий дым сигареты без фильтра.
- А мене аграбили, падлы. Ящык мандарин сперли. Слыхал, да? – и зорко всмотрелся в реакцию бомжа. Тому – хоть бы хны. Вот что значит опыт.
- Откуда же мне о таком знать – меня же трое суток на базаре не было. Только появился – Бог тому свидетель.
- Ой ли, Сэргэич. И как тэбэ такому пяному  вэрит?
- Гадом буду, Шайдырыч. Век воли не видать, не я это. Да ты же знаешь, как я тебя уважаю, да я – ни в жизнь, ни в атаку…
- Сматры, узнаю – кастратам будишь! А чем дакажишь?
- Да в селе я был, Шандырыч, свиней одному мужичку кололи. Вот, даже руки мясом пахнут, - и развернул Алику свои замусоленные язвами ладони. Тот поморщился и отодвинулся в сторону.
- Ти что мнэ ета под нос сунишь? Паращой они у тэбэ пахнут, паращой! – Сергеич ненадолго обиделся, но виду не подал. Ему казалось, что Алику самому не мешало бы как следует отмыться, но сказал следующее:
- Я к тебе по делу, Шайдырыч. Сало надо? – и снова расцвел в прочифиренной улыбке.
- Сала? – удивленно переспросил Айва, - что свиня свисала? Аткуда?
- Вот чурбан нерусский! Я же и говорю: в селе был, свиней кололи, - после Сергеич вкратце поведал историю о колхознике, который его и еще двоих, таких же отбросов, к себе на ферму возил, - свиней в пах кололи! Вот он салом и самогоном рассчитался. Самогон-то – давно тю-тю, а сало есть. Свежее, румяное, как женская попка.
- Ти ета, баки не закалачуй, кались гдэ спер? – Алик снова вспомнил недавнюю мамку, и сердце заскулило несвоевременным желанием.
- Не хочешь как хочешь, я бабам на улице предложу, - Сергеич наиграно двинул в сторону выхода, но обернулся и переспросил, - так чего, будешь брать или нет?
- А скоко его у тэбэ? – переспросил Алик и включил калькулятор.
- О, это уже мужской разговор, - заулыбался Сергеич, - двадцать кило, даже больше, устраивает? Как для тебя, по сорок пять рэ отдам.
- Скоко? – переспросил Алик и удивленно вытянул скулы, - ты че, ваще абарзел? Савсэм раздэт хочишь? Мала таго, что мандарын сперли, так ти еще и тут аграбиляешь? – на самом-то деле, Шайдуров вовсе не знал реальной цены сала, да ему это было и не обязательно. Как истинный мусульманин, он мог, конечно, водочки втихаря выпить, или там с продажной девицей поразвлечься. Но сало…Тем более, в священный месяц Рамадан, который был в самом разгаре. Баранина – совсем другое дело, или телятина. А свиньи – они грязные и воняют, - скока хочиш за все? – вновь переспросил Шайдуров. Хотя, названная цена была реальной, ему она казалась «несъедобной».
- Ну, ладно, уступлю чуток. Если, конечно, оптом заберешь.
Алика одолевала врожденная жадность. Ему это сало, в принципе, было бесполезно, но, как истинный джигит, он редко упускал возможность нажиться на дармовщинке. Тем более, Сергеич никогда не подводил, временами принося неплохие и качественные продукты. Теперь он крестился и доказывал, что сало чистое, свежее и вовсе не больное. Он бы и сам продал, да возиться неохота. Плюс ко всему, трубы уже с самого утра горели. Шайдуров молил Аллаха вразумить «этага разбойныка», несколько раз посылал Сергеича к чертям, и даже предлагал взять товар дороже, но под реализацию. Естественно, Сергеичу деньги были нужны немедленно – и он согласился на тридцать. «Тридцать рублей за кило – только для тебя!» - вскрикнул он и…обмяк. Была дорога каждая минута. Он куда-то заторопился и пообещал вернуться «ай момент».
И правда, вскоре он принес объемный полиэтиленовый пакет, без ручек, но цельный. Алик осторожно его приоткрыл и в лицо дыхнул теплый аромат свежины. Он нарочито посмотрел на Сергеича, после ткнул сало пальцем и засомневался:
- Правэрит би не мишало. Вдруг балное какое? – Айва был стопроцентно уверен, что товар качественный, но в нем по-прежнему бушевал прирожденный торговец и жмот. А вдруг?
- Да ты чего, Шайдырыч, меня не знаешь? Век парашу мне нюхать, если соврал.
- А ти ее и так всэгда нюхаишь, так что, нэ барзей, - торговец отсчитал пять сторублевок, а за шестой велел на днях появиться.
Естественно, Алик больше ничего отдавать не собирался, имея в запасе стандартные для подобных случаев отговорки: то денег нет, то товар скоропортящийся, а то и вовсе, четкий недовес на пару килограмм. Сергеич это прекрасно понимал, но, едва увидев деньги, забыл обо всем на свете. «Да это же целое состояние, на месяц хватит!» - обманулся он и радостно выхватил купюры из рук зазевавшегося Шайдурова. Только его и видели! «Вот пиянь русская, нэ дал падумат», - добавил ему вслед Айва и срочно спрятал сало под прилавок. Он, естественно, мог и сегодня с санэпидемстанцией о штампе договориться, но, будучи мудрым стратегом, никогда не торопил события. Завтра ему все равно к ним идти, с персиками и урюком, заодно и за сало договорится. Так дешевле получится, да и покупатель утром дороже берет. Еще Алику хотелось частично оплатить квартплату салом, полагая, что и тут явно не прогадает. Заодно у Любки не мешало бы реальные цены узнать…
Алик позвонил в дверь, но ему не открыли. Тогда он попытался вклиниться своим ключом, но объемный слой сального пакета на плече мешал этому процессу. Конечно, можно было на землю поставить, но ему казалось, что товар завоняется и скоро начнет портиться. Наконец дверь крякнула и впустила постояльца внутрь. Естественно, с ношей.   

……………………………………………………………………

Вечером Алик лежал в постели и думал. О том, как пролетят годы, и он станет богатым и деловым, как Васо Гудоев, известный столичный предприниматель и криминальный авторитет. А ведь он тоже с торговли начинал, только гвоздиками. Говорят, времена другие настали? Оно и верно, только удача трудолюбивых любит. А еще щедрых. Вот с последним у Шайдурова всегда не клеилось. Возможно, стоило подмазать кого-нибудь в муниципальной администрации или, еще лучше, в налоговой инспекции. Фруктами или деньгами. А там, глядишь, и свой цех по расфасовке круп открыть можно. А вскоре и паленой водкой заняться. Только это уже вчерашний день: мороки выше крыши, зато, если прихватят, на полную катушку холода заметут. Этого Алик очень боялся. С него было достаточно и того, что в столице зимой творилось. Да и выгоднее винные этикетки переклеивать. Как-как? Вы совсем как маленькие: закупаешь фуру дешевого вина, этикеток ящик, что подороже, снимаешь неприметный гаражик на окраине, ставишь ванную с водой – и э-ге-ге: по морям, по волнам. Только бутылочка откисла – хлоп на нее новую бумажечку, и все,  подсчитывай прибыль. Бывает, в несколько раз больше вложенных выходит. За раз! Вот где взрослый бизнес крутится. И, что самое главное, никаких расходов, только оборотный капитал. Дело реальное, а потому без властных структур никак не протолкнуться. Тут мысли в очередной раз распались: врожденная скупость Шайдурова не давала ход далеко идущим планам. Поэтому он позволял себе едва ли мечтать на сон грядущий, а поутру заводил своего «Фердинанда» (как окрестили «Волгу» рыночные торговки) и ехал на оптовую базу закупать скоропортящийся товар. Ничего, успокаивал себя он, народ в витаминах нуждается, так что не прогорю. А малый бизнес – он самый уверенный. Иначе выйдет, как с Лешиком Плесецким, который за два года на валютных операциях и скупке золота лихо поднялся, да только потом его же посреди базара и хлопнули. Даже без глушителя – какое неуважение. А жизнь Алик любит. Очень. Даже больше, чем деньги. Вот еще, а кто ж не любит? Даже Сергеич – до чего пропащая душа, и тот, наверное, судорожно цепляется…
На столе лежал ароматный десятикилограммовый шмат сала, ласково обернутый стареньким банным халатом. Это чтобы мухи не облепили. Те еще сволочи, скажу я вам, похлеще комаров, которые только кусают, а эти и вовсе спать не дают. Смотри, как над салом пикируют, а тому по барабану: лежит себе, в пакете, чахнет. Ни дня без халявы не могут! Как Любка с Вадимом. Те хуже всех, даже тараканов. Едва вечером ногти на порог поставили, враз сало учуяли. И чего в нем такого вкусного, что их аж затрусило? Не знаю.
- Аличек, милый, ты дома? – Это Любка, она всегда без приглашения вламывается. Хорошо, хоть вовремя халат накинул. И этот альфонс Вадим – тоже хорош, обязательно под дверью ухом клеится. Боится, подлец, чтобы его каракатицу насквозь не залюбил. Давно уже, раз пять! Или восемь. А, впрочем, какая разница? – ой, Алик, дома ты! А я думаю, чего так тихо?
- Канэчна, а дэ мне бит? – принесла халявщицу нелегкая, еще и без лифчика.
- Вау, а что это у тебя такое вкусное в кульке спрятано? Дай посмотреть? Неужели халвы столько? – ага, от такой спрячешь.
- Халва-малва! Дура-баба, кто стока халва дамой носит? Сала эта, САЛА!
- Вадичек, иди к нам, милый, Аличек сальцем угощает, - а сама в ширинку руками лезет. Похотливое животное! Не теперь, жэншина, обстановка больно уж нервная. А Любку, похоже, скорый экстрим только заводит. Вот прицепилась, хуже стоматолога! А хахаль ее, алкаш несусветный, и не думает заходить, вроде не слышит. Конечно, проще утром десятку на опохмел стрельнуть. В очередной долг. Э, сколько там уже за полгода натикало? С процентами-то.
- Э-эй, тиха, баба, лапат не нада, сказал рукамы не нада…
Но Любка совсем не слушает, уже и халат распахнула. Вот что значит опытная во всех отношениях квартирная хозяйка! Еще несколько сжатий эспандером – и Шайдуров все готов отдать. Почти даром! Он прихватывает ее большие, а потому низко растущие грозди в охапку и начинает тискать. Любка стонет Шайдурову прямо на ухо. Вот дура, оба уже заслюнявила! И тут, в самый романтичный момент прилива, раздается стук в дверь. Скромно так, три раза: тук-тук-тук:
- Гм, можно? – не дожидаясь любого ответа, просачивается Вадим. С новым фингалом под мутным с похмелья глазом. А если нельзя, то что? Да, «если рожа не побита – не похоже на бандита». Какой бандит, так, сошка мелкая. Правда, сидел дважды, но за хулиганку. Теперь бродит по району, пальцы хилые гнет. Куда вы всей семьей-то ломитесь? Все в очередь!
- Э-э, Вадул, захади дарагой! – смущаясь и вовремя прикрывая торчащую совесть халатом, Алик усаживается в кресло и энергично курит.
- Ой, Вадичек! Смотри, сколько Алик домой сала принес? Какой молодец, - Любка целует грубую щеку нетрезвого, а потому всегда гордого сожителя. Тот, морщась, всовывает противный нос в кулек.
- Да-а, путевый рамс на всю семью. Уважаю, - а этому чего, делать нечего,  только как по чужим торбам шарить?
- Да эта нэ мая сала, на реализация дали, за бабки. Панымаэш, Любка, дэнги нада атдат? – Алик своевременно приходит в норму. Видать, поторопился «третий лишний» Вадик появиться. Эх, Любке еще бы минут пять постараться – она бы из него всю кровь выжала…
- Сало, что в свини свисало, а кабан был п*дорасом! – сплевывает в фигурную пепельницу Вадим. Оно и понятно, ему не хочется клянчить, для того Любка имеется. Не по понятиям самому! Вот и держит на лице блатную марку, только временами на «азиата» косится. «А за что их любить-то?» - не раз повторял он местной шпане в бурных застольях. Хотя, этого уважает. Пускай жлоб, но всегда поддерживает. «Всегда» – это когда на похмелье голова раскалывается.
- Да мы же только на пробу хотели…Аличек, ты чего? Расстроил кто?
- Да, дэн такой сабачый. Тавар увэли, гады, цэлый яшык мандарын. А ты гаварыш – сала нада.
- В большой семье хлебалом не щелкают! – Вадим уже откровенно ликует, но пытается все выдать за невинную шутку.
- Бедненький мой мальчик! – Любка прижимает Шайдурова к животу и гладит по давно не мытой голове, щедро разгоняя ногтями перхоть, - так ты салом решил дела поправить? Отрезал бы, чуть, на пробу. Может, мы себе и купим, если подешевле. Все же лучше, чем на базаре лохам предлагать. Они тебе все жилы вытянут. Милый, отрежь на пробу, Аличек угощает! – Шайдуров живо обозляется, но молчит, а Вадим достает свою дежурную «бабочку», умело вставляет лезвие в укрытую кульком мякоть и выуживает нежную полоску в районе килограмма. Куда же вы, изверги, по живому кромсаете? Вас так не резали.
- Ладна, беры, угащаю. Только на проба. Остальная прадать нада. Чтобы ращытаца, - Любка картинно чмокает надутого Айву в щеку и незаметно щиплет за грудь. Вадим, уже стоя в дверном проеме, подытоживает:
- Спасибо, брат, уважил. Если чего – говори, все вопросы порешаем. А с базаром сами разберемся, я по своим каналам пробью почву, узнаю, кто твои яблоки потянул, - тоже мне, деловая колбаса нашлась. Форсу, подлец, добирает. Да ему что мандарины, что яблоки – все едино! Ясен хрен, не арбузы, и на том спасибо.
Вот сволочи, уже половину выцыганили! Они всегда такие беспардонные. Алик смотрел на луну и думал, что надо у этой «матрэшки» шторы выпросить. Как месяц назад в прачечную забрала – так и с концами. Только с чьими именно? За что Алик только деньги наперед платит? Кстати о деньгах: неплохо ему удалось Любке десять кило сала пристроить. По пятьдесят рэ. Вот, считай, и отбился за Сергеича. Хотя, денег-то они ему все равно не дали, но за квартплату отминусовали. Один фиг разница, что заработал. Еще и эти десять кило надо пристроить. Вернее, с нагло отрезанным Вадимом на пробу – уже девять. Для Айвы как-то несолидно таким количеством торговать, сплошная морока. Вот и надумал он теперь Любку по соседям и знакомым отправить – по шестьдесят рэ. Пускай хоть на свежую косметику заработает. Что-то она в последнее время подздала на лице. Зато формы как были огромными, так и остались. Только сзади прибавилось. На откровенный фарт…
Алик думал, но перед носом постоянно крутился оставшийся шмат сала. Вернее, его молодой аромат. Непонятно почему, но Алику он напоминал запах сочного ягненка, враз обгадившегося после первого надреза. Родные просторы ностальгически поманили домой, а в ушах запульсировала степная мелодия. Алик поднялся с постели и подошел к столу. Рядом с кульком лежали сигареты, чуть дальше небрежно завернутый шоколад. Но не это так интересовало его бессонную пытливость. Он развернул пакет и посмотрел на сало: оно молча лежало на дне и подыгрывало лунному свету. Особенно Алику понравилась щедро осмоленная шкурка, вогнавшая аромат в ноздри. Шайдуров быстро заправил пакет и покосился в темный угол за шкафом. Там, как и прежде, никого не было.
Едва присев на край кровати, Алик смирился, что без ароматной шкурки ему не уснуть. Но ведь священный месяц Рамадан только вошел в заключительную фазу, а ждать целую неделю парню явно не хотелось. Что делать?
- Запомни, шайтан! Аллах испепелит тебя, - ударило в голову, но тут же смешалось с откровенным нигилизмом.
- Пуст пепелит, я же тока пробоват…Аллах справедлив, одна шкурка, - руки спешно разворачивали объемный пакет, но тот подло упирался.
- Испепели-и-т… - отозвалось эхо у шкафа.
- Тока шкурка! – прошептал Алик и щедро резанул у края. Как назло, к шкурке прилип значительный сальный грех, и Айва решил ювелирно срезать его на оставшийся с завтрака черствый хлеб. Сказано – сделано.
  Шкурка буквально таяла на языке. Да, ничего вкуснее этой кустарной копчености Айва в жизни не пробовал. Казалось, еще мгновение и слюни хлынут на покрасневший от стыда стол. Естественно, Шайдуров знал про неотвратимую тяжесть греха, про священный Коран, нарочито пылившийся на шкафу, про собственную никчемность, но сладкий вкус все дальше укутывал и сбивал дыхание. Нет, парень вовсе не был голоден, он прилично перекусил шашлыком и лавашем еще на базаре. Может, поэтому и захотелось? Хотя, эта причина имела другие корни: с самого детства слыхивал он от старейшин про свинскую грязь и вонь неверных, про невыносимый вкус жира, про лютую ненависть полумесяца к распятому во кресте салу, про страх…Конечно, это был страх. Страх быть отвергнутым общиной, а потому он не ел, нет, он давился салом вперемешку с подсохшим хлебом и косился в таинственно переливающий огнями угол. Внутренний голос кричал про неотвратимый Страшный суд, но язык нашептывал: «Аллах высоко, ночью не видит». Эх ты, глупость людская. Вашему Аллаху необязательно подглядывать. Он заранее все знает! Только никого предупреждать не хочет. Эй, интуиция, что же ты раньше не намекнула, что все будет так запущено? Неужели Алик, искренне не молившийся ежедневно, но всегда почитавший Аллаха, не заслужил, чтобы его хотя бы просветили накануне? Ну, тогда получай, охальник, за все получай…
Из окон дома напротив можно было присмотреться и увидеть, как в абсолютно не зашторенном «аквариуме» второго этажа, при бледном лунном освещении, пульсировала человеческая тень и что-то ритмично в себя забрасывала. Глафире Степановне из семнадцатой квартиры, часто не спавшей по ночам, эта тень казалась дьявольской и она правильно перекрестилась. Глупая, тут полумесяцем креститься надо! Спаси душу грешника твоего Алика. У, шайтан попутал…

…………………………………………………………………………………

Алик вскочил с постели раньше обычного и скоро принялся замаливать грехи. Хотя, теперь он уже понимал, что «сала, что свиня свисала» - это не вонь, грязи и грех. Классный деликатес – вот и все. Но душа просила успокоения и он, сдув пыль с Корана, вычитывал оттуда непонятные славянам догмы. В принципе, все же Бог один, только религии разные. За стеной послышалось ворчание Вадика и пошлое сопение Любки.
Поглощая за завтраком слипшийся от жары мармелад, горячо запивая его чаем, Алик несколько раз проверил содержимое пакета, и даже отрезал кусочек. На пробу, под мармелад. Да, подобное сочетание явно на любителя, но ему понравилось, и даже очень. Вязкий фруктовый сахар перебивал ту жирную аскому, которую волочил за собой сальный привкус, а очередной нежный со шкуркой кусочек продолжал эту «прогонку вкусовых рецепторов». Нет, он и раньше любил подобные эксперименты, но зефир и буженина, как для теперь, сочетались гораздо проще, а душа просила новизны. Чтоб не сказать извращений. Да, Алик был крутым гурманом, а это не каждому дано. Даже в наше насыщенное разнообразными прихотями время.
Допив чай, Шайдуров обернул сальный пакет газетой и спрятал в скрипучую тумбочку. От греха подальше. Теперь ни о какой продаже речь даже не заикалась. Хотя, килограмм восемь чистого и вкусного веса все еще оставалось. Оно-то понятно, будет Шайдуров возиться с «какими-то там остатками». Ну, разве что, половину Любке уступит, за пошлый и липкий грех. Сегодня же, у окна! Пускай все видят, кто в доме хозяин. «А как же Рамадан?» - спросил дотошный читатель. А что Шайдурову, одним грехом больше – одним меньше. Любка – та вообще не крещеная. Уже на выходе из квартиры, Айва ощутил бурчание и подозрительную легкость в желудке, но тут же инстинктивно сжался в пружину. Времени рассиживаться в занятом Любкой туалете уже не было.
Только торговля у Алика сегодня не заладилась. Может, день какой неправильный, или частые стайерские отлучки «по очень большой нужде» весь фарт перебили. Бедный, полдня желудком мучался, а в обед и вовсе закрылся. И что это с ним? Как говорится, рентген не определил. Но нам-то с вами понятно, что вкусный и жирный грех надо поглощать постепенно, а не мужицким нахрапом. Возможно, и Всевышний не был бы столь категоричен. Эх, нет в этой вере той жизненной практики, что не раз выносила парня из финансовых переделок. Как оно дальше-то будет? Одному Аллаху известно, но он по-прежнему молчит. Пока молчит. Справедливо молчит. А Шайдуров уже наказан – ну и поделом ему. Это же действительно тяжкий грех – сало с мармеладом мешать. Даже врагу не пожелаю! Разве ради этого мир до сих пор на трех религиозных китах держится, чтобы над ним вот так насмехаться…

Ну да Бог с ним, у каждого своя судьба. И свое наказание.