Пробелы

А яйцо, всё-таки, лопнуло в кипящей воде. Тоненькая трещинка разверзла известковую твердь страха. Белую,  как странная скорлупа земли на твоих горячих, но неизвестных мне, турецких источниках. Словно едкий известковый мох на камнях, растущих широколобыми кипенными пузырями прямо из пара и соли.

Почтальон вставил в дверь почтовую карточку, всю в круглых таблетках сине-черных печатей. Места отправления: Andorra/Tour/Белогорье/Pamukkale. Открытка, с видом старой белой крепости на фоне молочного неба. На обратной стороне –
 три слова и марка в экзотических алебастровых тонах с твоим тонким меловым профилем. Я прочитала все от пробела до многоточия, чтобы понять, что ты, наконец, освоил азы пранаямы. Главное и самое чудное – ты научился дышать!!! Твои восклицательные знаки прыгали на резиновых мячиках своих верных, подлежащих вертикали, точек, превращая открытку в стол для пинг-понга.

Вдох–выдох, как вход–выход. Как надписи на стеклянных дверях магазина, как ледяная лепешка фонендоскопа под левой лопаткой: «Дыши! Не дыши!». Впервые, за наши восемнадцать, на двоих, жизней это расстояние «между» перестало измеряться  световыми столетиями. Ты теперь свободно и жадно вдыхаешь горячий пар терпкого пространства, наполняя сообщающиеся сосуды моих легких голубым утренним туманом, что много легче кисельного воздуха, разлитого по общепитовским стаканам объективной реальности.

Ты дышишь полной грудью, заглатываешь всё, без остатка, вместе с пролетающим косяком гусей, улыбчивыми воздушными змеями, нервными перистыми облаками и брюзжащими – кучевыми. Вдыхаешь дурманящую белую дорожку инверсионного следа, вместе с самолетами, а также – глуповатые аэро-, пара- и дельтапланы. Вбираешь ноздрями легкомысленных зазевавшихся парашютистов, сбившиеся с пути воздушные шары, майских жуков и, загоревших в густо-зеленый, светлячков. Ты алчно втягиваешь литры солнечной радиации, иррадиируя в мой, сузившийся до птичьего, зрачок. В двух глиняных горшках моих глаз мы заботливо выращиваем иллюзию зрения.  Оно зреет тысячи лет, до тех пор, пока не станет прозрением с коричневой коробочкой звонких семян.

А пока я смотрю полуслепым коммунальным божком на кипение воды сверху, ты – изнутри, лежа в белом своем кипятке, созерцаешь лилейные простыни Эдема. Ты видишь колодец неба над собой, а я – белый, чуть треснувший, прообраз своего мира, равновеликий запотевшему стеклу твоего неба. По его разные стороны мы щелкаем затворами зеркальных фоторужей. Делаем макро-фото друг друга сквозь тончайший китайский шелк, трепещущий на свежем ветру. Относим пленки в одну мастерскую и получаем несколько одинаковых черно-белых снимков изысканного нежнейшего молчания. Молчания о  прошлом и о будущем. О горячих источниках. О китайском шелке. О треснувшем яйце. О небе. О.