Точка усталости

Мужчина в джинсовой куртке сидел на бревне. В руках дымилась сигарета. На востоке загорался робкий рассвет. Воздух стоял неподвижно. И также неподвижно стояла тишина…
Ему приходилось убивать. Так сложилась жизнь. Изначально, выбирая профессию, он предполагал, что, возможно, это придется делать. Но для военного журналиста такая возможность в те далекие времена казалась совсем ничтожной. Но потом все изменилось. И ему пришлось научиться убивать.
Он в совершенстве освоил это ремесло. Убивал холодным оружием, убивал из огнестрельного, убивал подручными средствами. И совесть его при этом была спокойна. Или если очень честно, почти спокойна. Убивал он  только на войне. Вернее на войнах. Их было в его жизни достаточное количество. Но он четко умел делить жизнь на жизнь военную и жизнь мирную. Его не мучили ночные кошмары, ему не снились убитые им. Вот такая особенность психики. Он и сам иногда ей удивлялся. Когда было время побыть одному.
Звонок поднял его с постели в половине шестого. Звонила мама.
- Что стряслось, мам?!
- Не волнуйся, сынок. Ничего страшного. Тут просто Бобрик ногу поломал. Так вот, дорезать бы его надо. А у нас, сам знаешь…
Он знал. В деревне, где жила его мама из мужского населения в наличии было всего три мужика. Да  только самому молодому из них давно перевалило за семьдесят. И в критических ситуациях мать всегда звонила ему. Благо телефон он ей провел еще пять лет назад.
Ситуация с Бобриком была как раз из разряда критических. Бобрик это полуторагодовалый   кабан, живший у матери совместно с другой живностью. Резать его собирались на ноябрьские праздники. Обычно для этой цели из соседней деревни приглашался Витя-кольщик. Большой мастер в закалывании свиней и прочей живности.
- А как же Витя?
- Нет его. Уехал к брату. Так ты приедешь, сынок? Жалко Бобрика. Мучится зря.
- Приеду, мам. Приеду.
Собравшись по быстрому и заехав в круглосуточный магазин за продуктами, он уже через сорок минут вывел сой «жигуленок» на трассу. Дорога была не дальней. Уже к девяти часам он загонял автомобиль в заросший споришом двор. Мать, в синем халате, вышла на крыльцо. Обнимая и целуя ее в щеку, с грустью отметил, что она выглядит уставшей.
- Видишь, как оно получилось, - мать вздохнула, - не доглядела я его. Подрыл пол, да в эту же яму сам и влетел.
- Не переживай ты так. Все равно ведь резать собиралась…
- Жалко.
Потом он переодевался, надевал кирзовые сапоги, мыл руки и курил. Из-за загородки, которая служила домом Бобрику, неслось по двору тягучее всхлипывание. Временами оно переходило в тихое повизгивание. Временами Бобрик совсем замолкал. И тогда было слышно, как нервно стучат в деревянный пол своей клетки кролики.
Оказалось, что мать все уже приготовила. Даже достала из погреба его рюкзак. Немного повозившись со шнурком, он развязал узел и достал пару ножей в кожаных чехлах. Задумчиво повертев их в руках, выбрал один, с длинным и узким лезвием. Второй, который был короче, положил обратно в рюкзак. Завязав тесемки узлом, аккуратно отнес его в дом и положил под стол на кухне.
Докурив сигарету и щелчком отбросив окурок под старую грушу, и достав  нож из чехла, пошел к загородке. Открыл тяжелую дверцу и вошел внутрь. Бобрик лежал на боку. От тяжелого и частого дыхания его розовые уши мелко подрагивали.
- Не повезло тебе, - человек вздохнул и, засунув нож за высокое голенище сапога, достал из кармана веревку.
Бобрик взвизгнул и попытался вскочить. Но, ступив на сломанную ногу, снова упал. Теперь он визжал не переставая. Мужчина наклонился и ловко затянул петлю на задней ноге кабана, а затем и вовсе стреножил его.
Минут через десять, после нескольких попыток ему удалось вытащить животное во двор. Еще через какое-то время кабан был повален на загодя брошенный, на землю дощатый щит. Человек уже начал злиться. Неловким движением своего жирного тела Бобрик сбил его с ног. «Борьба перешла в партер…», не к месту мелькнуло у мужчины в голове. Не поднимаясь с земли, достал из-за высокого голенища нож. Ухватив кабана за переднюю неповрежденную ногу, всей своей массой опрокинул его на спину и, практически не целясь, ударил. Нож с секундным, еле уловимым сухим шипением вошел в тушу. Резкий поворот рукояти и визг Бобрика прервался. Наступила звенящая тишина.
Мужчина поднялся на ноги. Вынув нож из кабана, аккуратно заткнул рану деревянным чопиком.  Он видел, что так делал Витька.
- Мам, давай ведро под кровь…
Вдруг в голове его настойчиво зашумело. Заныло в затылке. Он покачнулся и, ухватившись рукой за угол сарая медленно осел. Последней в памяти отпечаталась именно эта рука. Она была ярко-алой от свиной крови.
- Сынуля, что с тобой?!
Испуганные глаза матери. За ними высокое голубое небо.
- Все нормально, мам! Просто поскользнулся…
                ***
В эту   ночь он впервые за много лет  увидел во сне  то, о чем говорят так много, говорят и пишут. Увидел тех, кого убивал. Точнее одного. Самого первого. Всю ту стычку в развалинах пятиэтажки. До последней мелочи. До последнего звука. Снова ощутил тяжесть вражеского тела и запах анаши, который шел от прокуренной бороды навалившегося на него. Снова увидел, как тускнеют глаза врага. И даже ощутил шероховатую рукоятку своего ножа.
                ***
Вечер прошел нормально. На большой сковороде шипело мясо. За большим столом сидели практически все обитатели деревни. По центру стола  несколько раз менялась бутыль с самогоном.  Маленький  повод для маленькой радости. И виновата только  жизнь,  что таким поводом может стать чья-то смерть. Пусть даже смерть кабана.