Васька и голова профессора Доуэля Александра Лиходед

…Уже третий день школьная пионервожатая читала жуткую историю про отрезанную голову одного профессора, и весь класс завороженно слушал, открыв рты.
Ваське никогда не было так страшно, как в эти дни. Учительница математики заболела, и ее часы заполняли кудрявой и веселой Ниной, словно рожденной быть сельской пионервожатой. Нина слыла в деревне умницей и всегда носила под мышкой книжку. Вот с одной такой книжкой и забрела она в пятый Васькин класс. С этой-то книжки все и началось.
Мало того, что все эти дни, пока длилось чтение злополучного романа, Васька в оцепенении не мог шевельнуться за партой - по ночам он тоже не мог заснуть, потому как отрезанная голова профессора мерещилась в каждом углу комнаты и намекала на что-то… Васька вынес из комнаты все острые предметы, завесил зеркало полотенцем и остановил стенные часы, которые бухали загробным боем, отмеряя его, Васькины, как ему казалось, последние часы. Ох, уж эта Ниночка, угораздило ж ее такую книжку в школу притащить… А утром, чтоб не видела мать, он снова все приводил в прежний установленный порядок и брел в школу, моля Бога, чтобы Ниночка забыла свою книжку дома и почитала что-нибудь другое… Но в положенные для математики часы, розовощекая, в красном отутюженном галстуке, Ниночка влетала в класс и продолжала читать… с выражением.
Колька Бузанов с последней парты, еле помещавшей его переросшее тело, заядлый двоечник и третьегодник, скучал и ерзал, время от времени глубоко погружая палец в прыщавый нос и задумчиво вращая в его недрах. Васька смотрел с завистью на железную выдержку переростка и всем своим существом хотел быть сейчас вот таким же, как Колька - большим и бесстрашным. Но Ниночка отпечатывала каждое слово, как клеймо, выговаривая его с завидной громкостью и четкостью. Все главы, словно выжженные, горели в Васькиной голове и с любого места он мог процитировать их без запинки. Он не мог закрыть уши руками, ведь в классе никто, кроме него, не был так напуган этой историей про говорящую голову, и никто бы его не понял. Прослыть трусом значило подписать себе смертный приговор - засмеют на всю оставшуюся школьную жизнь. И Васька сидел за своей партой во втором ряду у всех на обозрении, без тени страха в облике… Но глаза… ах, если бы кто-нибудь заглянул в них в этот миг…
После прочтения романа Ниночка устроила бурное обсуждение прочитанного, и когда очередь дошла до Васьки, он откашлялся и сказал нарочито громко и разухабисто, что роман ему понравился и он с удовольствием пообщался бы с головой профессора. Это и было его роковой ошибкой. Он это сразу понял. Потому как под сердцем что-то екнуло и похолодело, и долгое эхо раскатилось по всем его окоченевшим членам. Кто-то хохотал внутри него и тут же перейдя на визгливый плач скулил и всхлипывал.
В эту ночь разразилась гроза, и дождь изхлестал маленькое окно Васькиной комнаты. Помигав, погас свет, и мать принесла толстую желтую свечу, отчаянно коптившую.

- Раздевайся и ложись в постель, поздно уже. Да свечу задуй, коптит она почему то, - тихо сказала мать и вышла из его комнаты.
Васька быстро скинул с себя одежду и прыгнул под одеяло, изогнулся, чтобы задуть свечу, и вдруг услышал легкое постукивание у окна. Васька потряс головой, похлопал себя по щекам и сказал сам себе:

- Это вишня… Папина вишня под окном, ветки надобно подрезать, чтоб в стекла не били…
Слова прозвучали как-то неубедительно, и Васька не стал задувать свечу. Он лег в кровать и натянул одеяло до самых своих знаменитых оттопыренных ушей. В окно по прежнему скребло и стучало - может, и вишня, а может и нет...
Васька не стал развивать свои догадки, а нарочито
заставлял себя вспоминать что-нибудь такое… веселое. Ну, к примеру, весеннюю игру в футбол на школьном дворе. Так-так-так, ага… уже лучше, уже почти не страшно. Вот он, Васька, стоит в воротах и похлопывает руками, на которых красуются отцовские руковицы из черной свининой кожи. На голове нахлобучена клетчатая фуражка, которую подарил ему старый Жолдас, получивший посылку от каких-то родственников из Германии. Он, Жолдас, был казахом, причем, очень темным, почти как негр, а жена - белокурая немка с необъятной грудью. Грудь у нее была такая, что носила она ее с большим трудом, откидывая полное тело назад. Ну да что там грудь… Да… Про фуражку… Какая фуражка… Такие только в кино увидеть можно. Даже Васькины «локаторы» (как их метко окрестил Колька-третьегодник) смотрелись под ней вполовину натуральной величины.
Васька сосредоточился и стал вспоминать, как смеялся он, когда Колька, размахнувшись своей нечеловеческой длины ногой, промахнулся, потерял равновесие и брякнулся прямо на свою тощую спину, высоко задрав жилистые ноги в кедах небывалого размера. Все ребята смеялись тогда, а Колька лежал, задрав ноги и кричал:

- Приведите директора, у меня травма производственная, и по инвалидности меня от экзаменов освободить на-а-а-до!..

Затем Колька резко поднялся и погнал мяч в Васькины ворота, Васька вспомнил, как он напрягся и взмыл высоко к самой перекладине за Колькиным мячом. Он даже улыбнулся сейчас, лежа, укутанный в одеяло, зажмурился, и мысленно протянул руки за пятнистым мячом. Мяч летел с бешенной скоростью прямо к нему в руки, еще мгновение и мяч уже у него в руках, но… это и не мяч вовсе, это голова профессора, улыбается во весь свой жуткий рот и, причмокивая синим языком, выкрикивает, вторя Колькиным завываниям:

- …освободить на-а-а-до….

Васька распахнул глаза, свеча почти догорела, и в стекло попрежнему противно царапались. Он знал, что нельзя смотреть в окно, когда ужас овладел всеми твоими чувствами, не то такое можно увидеть… и он не смотрел. Но волна ярости в отношении Ниночки почти захлестнула, накрыла его с головой, и это помогло преодолеть страх. Ваську озарило, что Ниночка должна ответить за все его страдания и что ее надо напугать не меньше, чем она его. В голове его зрел план один ужаснее другого и это так захватило его мысли и отяжелило его голову, что глаза сами по себе закрылись и Васька заснул. Ему снился странный сон, где Ниночка убегала от кого-то большого и страшного, и этим страшным был он, Васька, и от этого ему было во сне покойно и хорошо.
Утром, придя в школу, Васька ходил по коридору задумчивый и молчаливый. Он был как улей, тихий и спокойный снаружи, но внутри него шла напряженная и кропотливая работа по вырабатыванию плана мести для веселой пионервожатой.

- Привет, ушастик, - кто-то фамильярно крикнул сзади. Васька оглянулся. Ну конечно же, только Колька мог себе позволить такую наглость. Никому другому Васька бы не позволил, а Колька был вне закона и потому ему все сходило с рук.

- Привет, Колька, - тихо ответил Васька и потрогал уши - на месте ли.
Колька сосредоточенно грыз ногти, громко сплевывая на пол.

- Не знаю, как ты, - сплюнув в очередной раз, сказал Колька, - а я после этой ее хренатени с отрезанной головой неделю спать не могу…
Васька не поверил своим ушам. Как такое могло быть? Колька?! С его огромными ногами?! Боится какую-то голову из книжки?! Васька подозрительно посмотрел на Кольку. Он ждал какого то подвоха, но подвоха не было. Напротив, вся Колькина физиономия просто-таки напрашивалась на то, чтобы ему поверили безоговорочно.

- А я думал, Кольк, что ты ничего не боишься. Я думал что только я… - и Васькины уши загорелись красным пламенем.

- У-у-у… ничего… Если бы ничего. Я еще пауков боюсь, и, - Колька посмотрел по сторонам, - мотыльков.
Васька, не удержавшись, прыснул в сжатый кулак, а Колька обидчиво поджал губы.

- Ну вот… а кому скажешь, - Колька угрожающе навис над Васькой, - вотру в асфальт, понял?

- Никому не скажу. Но чего это ты со мной откровенничать надумал, а?

- Да так, мне вдруг показалось, что ты тоже… как и я…
Так завязалась эта странная дружба между лодырем Бузановым и отличником Васькой. План мести они доработали сообща.

Ниночка жила на самом краю деревни и ходила в школу и обратно по одной и той же тропинке. Однажды вечером, пробегая по пустырю, она услышала жалобный детский плач.

- Кто там?- высоким голосом крикнула Ниночка.
Плач доносился из Гусиного овражка.

- Ой-ой-ой…Ай-я-яй…

- Да кто там плачет-то? - пошла на шум Ниночка.

- Ох-хо-хох…Ах-ха-хах…

- Э-эй! Кто там? Отзовись!

- Ой, помогите, помогите, ногу подвернул, - визжал высокий мальчишеский голос.
Ниночка ускорила шаг и быстро оказалась на краю оврага. Солнце село именно в эту минуту, и их горная местность быстро утонула в густом полумраке.

- Где ты? Эй? Отзовись!- раздвигала ветки Ниночка, наощупь ища кричавшего ребенка, - Эй, где ты? Я тебя не вижу!
И вдруг навстречу ей из оврага показалась огромная светящаяся голова. Из разверстой пасти вырывались дым и пламя, и страшное нечеловеческое рычание. Глаза горели ужасным зеленым огнем, а вместо волос на черепе шевелились черные змеи.
Ниночка не издала ни звука и тихо осела наземь. Огненная голова порычала еще немножко, потом отделилась от тела, и вместо нее показалась Колькина физиономия с пятью зажженными папиросами, засунутыми в рот одновременно. Он выплюнул папиросы и закашлялся, вытирая слезившиеся глаза.

- Тьфу ты, черт, чуть было не задохнулся. Васька, да хватит тебе рычать, - Колька снял с Васькиной головы эмалированное ведро, в которое тот честно изрыгал рычания нечеловеческим голосом, – Похоже, дура эта уже убежала.
Колька с гордой бережливостью засунул папьемашовую голову со змеями, искусно вырезанными из садовых шлангов, в серый холщовый мешок, стараясь не вымазаться о фосфорический порошок, обильно посыпанный на корявую кожу чудовищной головы.
Васька довольный, как никогда, потирал руки.

- Как ты думаешь, Кольк? Сильно мы ее испугали?

- Сильно, не сильно, а сдуло ее как ветром. Пошли скорей. Не то мужиков приведет. Найдут нас - шеи переломают. - И мальчишки двинулись к тропинке.

- Ой, кто это? - Жалобно пробасил Колька, наступив на что-то мягкое. Наклонившись, он опознал Ниночку. Присев на корточки, потрогал пульс.

- Умерла, - проговорил он загробным, страшным голосом.

- К-к-как это ум-мерла?! - заикался Васька. Колька прыгнул к нему и, зажав ему рот, прошипел.
- Молчи, молчи, слышишь. Она умерла… От разрыва сердца наверное… говорят, от страха такое случается. А мы… Мы ж ничего такого не хотели… Она ж сама померла, мы ж ее не убивали…
- М-м-м-м, - клокотал Васька зажатым ртом. Глаза его от ужаса выкатились из орбит, а пальцы, казалось, влезли в Колькины руки по самые кости…

- Вась, ты только молчи, а?.. А то тебе-то что, ты еще маленький, а меня прямиком в детскую колонию какую-нибудь. А я ж не хотел… Я ж думал попугать только…
Васька, наконец, смолк и Колька расслабил руки.

- Коль… а т-ты хорошо проверил? Может она только в обмороке?

- Да нет, померла без задних ног, говорю. Вот так-так. Па-па-па-па,- вдруг пропел он из Бетховена.
Васька с ужасом отшатнулся. Колька, рассудительно, продолжал:

- Кто знал, что она такая чувствительная. Сама вон какой ужас читает, а тут из-за какого-то чучела… Недаром мой папаня говорит, что все бабы – дуры, а те, что в галстуках и подавно…- Колька активно чесал себе затылок, ища выход из создавшейся ситуации,- Давай мы ее на тропинку вытащим, и быстренько домой. Пойдет кто-нибудь по тропинке, увидит Ниночку мертвую, и вызовет милицию, а мы с тобой дома будем спать и никто не догадается...
Так и решили. Оттащили тело на тропинку и ринулись домой во весь опор. А мешок с головой по дороге в речку бросили, не подумав о том, что утонуть ему было несуждено.
В эту ночь в деревне опять не было света, и Васька лежал в прохладной постели с жуткими мыслями об убийстве. Он представлял себе несчастную Ниночку, лежащую в холодной мраке совсем одну. Руки его тряслись, и ноги были ледяными, под стать мертвецу… В конце концов, не выдержав внутреннего напряжения, он заорал что было мочи и вскочил, как ошпаренный. Мать влетела в его комнату, растрепанная, с испуганным лицом.

- Что случилось, Васенька, что?..
Васька стоял на кровати белый и трясся, как осиновый лист.

- Я, мама, нашу пинервожатую Ниночку сегодня вечером убии-и-и-ил...

- Как убил? Ты чего это несешь такое? У тебя жар никак? - и протянула к нему руку. Васька отдернулся резко.

- Убил, вместе с Колькой убил, и на тропинку выволок. Она лежит еще там, наверное, если кто-нибудь не нашел еще. Аа-а-а-а-а…

- А-а-а,- заголосила мать,- да ты в своем ли уме, Вася? Да ты что такое говоришь-то? А-а-а…

- А-а-а-а-а-а-а....
Ниночку на тропинке не нашли. И дома ее тоже не оказалось. Подняли на ноги всех. Кто-то поехал на газике за участковым. Вся деревня не спала. Мужики с фонарями обшарили все окрестности. Ниночки нигде не было.
Нашли ее только под утро в огороде ее собственного дома, под раскидистой «цыганской» грушей, растущей в самом конце участка. Ниночка была жива. Она сидела поджав ноги и ела груши. Вокруг нее было немыслимое колличество огрызков. Глаза были устремленны в никуда, а челюсти работали совершенно самостоятельно, поедая твердые, еще недозревшие плоды.
Много месяцев провела Ниночка в постели, оправляясь от шока. Кольку и Ваську разжаловали из пионеров, и родителям их объявили в деревне бойкот. Ниночка в конце концов поправилась, но в школу уже никогда не вернулась. И книжек уже никогда никаких не читала. Она стала тихой- тихой, совсем непохожей на ту жизнерадостную, вихрастую, задорную девчонку с вечной «книжкой под мышкой»…
А в деревне, что находилась ниже по течению, голову в мешке нашел какой-то чабан и навсегда лишился дара речи.
Вот какие таланты проснулись от прочтения «Головы профессора...» - такую жуть сотворили! Жгли эту жуть двумя деревнями, подмокшая голова никак не хотела загораться, потом вспыхнула, из пасти вырвалось красное пламя и… все сгорело.
Пройдут годы. Судьба разбросает пацанов по разным континентам. Колька станет известным гангстером и однажды возле домика бывшей пионервожатой появится серебрянная иномарка с розовым бантом. Подарок. А Васька будет жить в Америке и писать книжки. Почти все они будут посвящены Ниночке.
 


Рецензии