Память плывёт невой

Тук-тук.. тук-тук-тук… Стук колёс замедлялся. Я выглянул в окно купе, разглядев среди осеннего предутреннего мрака вереницы товарных вагонов, загромождавших неожиданно расширившиеся пути.
Значит, подъезжаем… пора собираться.

За два часа до отправления я позвонил Верочке из Москвы.
- Мы ждём… приезжайте…
- Как у вас погода?
- Дождит. Ветер. Холодно…
- Если бы мы были в силах заказывать погоду по своему усмотрению - я бы рискнул...

Толчок. По инерции я качнулся вперёд, коснувшись рукою полированной стенки купе. Усатый проводник, как две капли воды похожий на михалковского героя «Вокзала для двоих», открыл дверь вагона – и уличный мрак, едва разбавленный кое-где тусклым мерцанием вокзальных фонарей, ринулся внутрь.
Две минуты – пропустив вперёд двух пожилых матрон, я спрыгнул на перрон Московского вокзала и быстро зашагал вдоль поезда, бывшего моим пристанищем в эту ночь, которая неотвратимо, хотя и медленно, двигалась к завершению. Скоро начнёт светать. Хотя… октябрь есть октябрь.

Сначала – в метро. Жёлтый жетончик, тяжесть которого после московских бумажных карточек ощущалась рудиментом.
«Следующая станция – Лесная», потом маршрутка до улицы Карпинского и – с приездом вас, дорогие товарищи.
Типовые девятиэтажки «материковой» части Петербурга плавно колыхались на фоне предутреннего неба, в полупризрачном обрамлении крон деревьев. Воздух казался водной природы, то и дело по нему проходила рябь, вызванная чуть заметным дуновением ветра.
Немного неудобно в половине восьмого утра звонить в совершенно незнакомую дверь в незнакомом доме в незнакомом городе. Но что делать? На счёт «три»…

Я вышел из подъезда. Синее небо, почти по-летнему синее, и дома уже не колыхались; и народу на улице заметно прибавилось. Днём Петербург был другим, не таким, как накануне. Верочка болеет, Паша сегодня учится. Следовательно, путешествовать по городу придётся в одиночестве.
Повторение предрассветного пути с точностью до наоборот: «Карпинского» - «Лесная» - «Площадь Восстания». Полчаса – и вот он, Невский…
Интересно, куда подевались обещанные дождь и ветер? Неужели, у меня получилось заказать погоду в некоем таинственном бюро, улавливающем мысли?
Я двинулся в направлении, должном, в конечном счёте, привести меня на Дворцовую площадь, к Эрмитажу.
Ходячие рекламы – сплошь юноши с огромными цветастыми плакатами - тут и там зазывали в модные бутики, в рестораны, приглашали покупать гамбургеры, сотовые телефоны и туры в Швецию.
Телефонные автоматы, сверкающие отражёнными лучами пополуденного солнца, обещали надёжную связь с любым городом страны и – более того – с любою страной мира.
Подняв глаза на невзрачную табличку на стене дома прямо над головой, я обнаружил, что иду в аккурат по наиболее опасной при артобстреле стороне проспекта.
Казанский Собор серой глыбой возвышался на другой стороне. Перешёл – и явственно разглядел отметины времени на его бронеподобной коже.
Дальше, дальше, не сворачивая…
Аничков мост с его непокорными конями.
А вот кафе «Литературное» и взволнованный Пушкин с листа читает друзьям только что написанное стихотворение, и чернила ещё не высохли.
А вот и площадь. И громада Зимнего дворца. И скопление красных «Икарусов» слева. И оживлённо жестикулирующие низкорослые люди, все как один с фотоаппаратами самых разных размеров, движущиеся как раз со стороны автостоянки. И раритетные экипажи с усатыми кучерами и ливрейными лакеями, почему-то навевавшими воспоминания о Золушке, приехавшей на бал. Я взглянул на часы. Через каких-то десять часов настанет полночь, лошади обратятся в мышей и цепочкой побегут в сторону Английской набережной, и буде выберется на площадь под хмельком случайный интурист – лишь полдюжины тыкв узрит он пред очами своими…
 Музей Эрмитаж, гостеприимно распахнул бесшумные тонированные двери диковинной конструкции – и я надолго забыл обо всём, упиваясь чудом, глядевшим с картин мастеров самых разных эпох и народов. Я честно ходил по всем залам, поднимаясь выше, выше, пока не наткнулся на (подлинники!) своих давних любимцев, виденных дотоле лишь в репродукциях: портреты Ренуара, пейзажи Моне, Писарро, целомудренная нагота моделей Дега…
И тут время остановилось.

А потом был Летний сад с памятником грузному баснописцу и заколоченными уже в деревянные гробики гипсовыми античными божками. И бесконечное Марсово поле, где я тщетно искал скамейку, несколько подустав от передвижения на своих двоих. И Спас-на-Крови, со всех сторон окружённый лесами. И Таврический Сад, и сад Александровский, и интеллигентные, прямые ленинградские бабушки, гуляющие с внучатами, чинно, точно и понятно отвечающие на твой вопрос («Извините, не подскажете, как пройти к…?») И Смольный собор, и поодаль - с трудом найденное огромное здание, в котором вождь мирового пролетариата объявил открытым 2-й съезд советов.

За эти дни я свыкся с одиночеством и узнал Петербург…

Северная столица… Величественный, монументальный, мраморно-гранитный, на века построенный город не по дням – по часам, по минутам проникал в меня, и я уже не мыслил жизни без него. Календарики, туристические проспекты – слабое утешение в разлуке, но уезжать всё-таки приходится – тогда, когда совсем этого не хочется… Се ля ви…

…Похоже, у меня действительно получилось изменить погоду. В этот день снова светило солнце, было настолько тепло, что пришлось расстегнуть «молнию» на куртке – дабы не испечься заживо…
Насквозь прошёл Невский – «от сих до сих»…
Зимний дворец остался справа, Адмиралтейство – слева. Подойдя к парапету и опершись на его холодное твёрдое плечо, глянул вниз. Чёрные воды неспешно и сурово катились – от Ладоги к Финскому, и я подумал: Лета, река забвения могла бы выглядеть так же на картине мрачного живописца… Холодная чернота и гордое величие Невы - ещё один штрих к портрету города…

Заячий остров. Яркое солнце прямо в глаза бросало свои лучи. А внизу – под самой стеною крепости – столпились загорающие. Хм-м, - подумал я, – и это при том, что через пару дней начнётся ноябрь.
…А если подняться туда, наверх, на гребень Петропавловки, перед тобою откроется Невская панорама… только просто так не поднимешься. Сначала надо сходить в кассу, купить билет, а потом уже с этим билетом – вверх по лестнице, любоваться видами исторической части града Петрова.
Ну что ж, так и поступим… Наверх, а дальше - по деревянному мостику, прилежно внимая летящему из громкоговорителя ледяному голосу магнитофонного гида. Громкоговорителей было два, отдаляясь от одного, приближаешься к другому и в определённый момент возникает подобие стереофонического эффекта.
 Место для музея-панорамы выбрано было на редкость удачно – двигаясь по мостику, изменяешь угол обзора – и сама панорама меняется, и перед тобою предстаёт нечто новое, не менее величественное, чем предыдущее.
 С высоты видишь только существенное; мальчики – рекламные щиты и девочки по вызову не существуют в этом мире, сиюминутное мертво, его нет и никогда не было… Её величество Вечность царит здесь. В каждом здании, в каждой арке, в каждом портале, и в колоннах, и в мостах дышит Вечность, и Время само, окаменев, стало её частью…

Дальше идти было некуда. Я развернулся на 180 градусов и увидел... Наверное, она подошла сюда сразу после меня. На мостике в эту минуту не было никого кроме нас. Лишь седовласый контролёр маячил где-то внизу.
Девушка стояла, опершись о деревянные перила, и смотрела вдаль. Её каштановые волосы спускались на плечи мягкими тёплыми волнами, напрочь скрывая от взгляда воротник лёгкой сиреневой курточки. Приблизившись, я разглядел кисти её рук – белые, с длинными тонкими, как у пианистки, пальцами.
 Я застыл всего в нескольких метрах от неё, остановленный странным смущением. Что-то близкое, родное до боли угадывалось, чувствовалось в чертах её лица – казалось бы, совершенно незнакомого, никогда прежде не виденного. Может статься, мы встречались в прошлой жизни…или в позапрошлой… или в позапоза-… Может, мы любили друг друга, были вместе – пока люди, судьба, обстоятельства или сама смерть не разлучили нас. А теперь я стоял рядом, не в силах сделать ни одного шага, произнести ни одного слова.
На память пришёл древний миф – о пра-людях, разрубленных на половинки – мужские и женские. И каждый из нас – только половинка, частичка целого. Единого целого… И один без другого мы не живём, а только играем в жизнь, так часто пряча неизбывное одиночество за шторою бессмысленной показной весёлости.
А если мы – друг для друга?!
Она подняла голову и медленно повернулась ко мне. Мои глаза встретились с её глазами: большими светло-серыми, в глубине которых угадывалась затаённая грусть, но – как показалось мне – там жила надежда. Надежда на что?
И тут девушка улыбнулась… Нежно и печально, как будто давая понять: это всё.
Большее – не заслужено ни одним из нас.
Я зажмурился и тут же вновь открыл глаза, протягивая руки к ней…
Девушки не было. На деревянных перилах, в том самом месте, где только что лежала её рука, теперь сидела большая белоснежная чайка и глядела прямо на меня.
Я сделал шаг к ней, ничего не понимая… Казалось, мир сдвинулся с места и катится под откос.
Чайка расправила крылья и взмыла вверх. Она стремительно удалялась в сторону стрелки Васильевского острова, а я бессильно смотрел вслед ей. Или всё мне лишь привиделось?
До меня донёсся пронзительно-печальный крик птицы, в котором послышалось «прощай». А на панорамный мостик тем временем поднималась очередная группа туристов.
 
Я сидел на скамейке в скверике перед Адмиралтейством. До поезда почти два часа, торопиться пока некуда. Небо заволокли осенние тучи, дул ветер, начинался дождь. И вдруг я осознал, что это – первый дождь за всё время, пока я здесь.
Последний? Моя монетка – где-то на дне Фонтанки, если верить приметам – я ещё вернусь сюда…
Я закрыл глаза и запрокинул голову, подставляя лицо мелким, едва ощутимым дождевым каплям. Прислушался к себе – и уловил ритм, родившийся где-то в глубине и крепнущий, усиливающийся. Вот-вот можно будет услышать слова.
Мгновение – и строчки возникли перед мысленным взором.

Окунувшись в её ресницы едва-едва,
Взгляд мой тихий земли коснулся и был таков.
Столько лет проживая мимо, не знать родства.
Глубина его неизбывна, как вязь веков.

У собора Петра и Павла – прощай-прости.
На Дворцовой туристов толпы – и что с того?
Над Невою холодный ветер, да нет пути
От её золотого сердца до моего.

Летний Сад утопает в жёлтом…
Ну кто я сам?
И не знаю теперь, где дом мой, где берег мой.
А листва, как её ладони - по волосам.
Отразясь от гранита, память плывёт Невой.

Бог даст – ещё свидимся…