Ошибки в работе

Ошибки в работе

«Хроника дорожно-транспортных происшествий. Гражданка С., переходя перекресток улиц Фастов-ской и Пихтовой, подавилась конфетой, которую она сосала, и, остановившись посреди проезжей части, стала откашливаться. В этот момент ее сбил КамАз, управляемый водителем Э. С. скончалась, не дождав-шись прибытия «скорой». При вскрытии обнаружилось. Что злополучная конфета застряла в дыхательном горле. Возник вопрос, принципиальный для определения вины шофера Э.: скончалась ли С. От удара авто-мобилем или же смерть наступила раньше, от удушья? Комиссия пришла к выводу, что конфету в дыха-тельное горло вогнал удар автомобиля, после чего С. Задохнулась…»
Костя Петушканский отложил «Вестник» и принялся теребить свой нос, пытаясь при этом предста-вить, как выглядела покойная С. С. представлялась ему молодой, худощавой, с кроткой тонкой косой и по-чему-то обязательно в голубом берете. Костя все энергичнее теребил нос и уже готов был высморкаться, как…
Как вдруг за входной дверью завозились, и в квартиру ввалилась вдребезги пьяная мышь. Точнее сказать, не ввалилась, а ввалился, ибо мышь этот был, простите, мужского пола. Костя поспешно отдернул руку от носа и сердито засопел. Мышь этот ему надоел до крайности – из года в год, изо дня в день это жи-вотное заявлялось в дом в самый неподходящий момент, как правило, пьяное, и немедленно начинало ка-чать права. Вот и сейчас…
Вот и сейчас мышь, спотыкаясь всеми четырьмя лапами. Прошел на середину кухни, раскрыл пасть и, игриво подмигнув Косте, заявил:
- А я жрать хочу!
«Не дам! – Кипя от негодования, думал Костя. – Хватит, сколько можно терпеть эту гадину…», а вслух ответил:
- Иди к черту! С чего бы это я тебя кормил? От тебя никакой пользы, одни убытки и сплошная нер-вотрепка. Катись, ничего не получишь!
Мышь опустил морду к полу, покачнулся, икнул и, подняв жалобный взгляд на Костю, пролепетал:
- Как же это так? Мне ведь тоже надо кушать…
Костя сжал зубы и отвернулся. Мышь помолчал и, тяжело вздохнув, поплелся вон из кухни, едва слышно кокая коготками по паркету. Костя потерпел еще пару секунд и позвал мыша:
- Ну, куда поперся! Иди, ешь! Все на плите, сам разберешься, - сказал он, нарочно огрубляя голос. Мышь сделал по инерции пару шагов, остановился, развернулся, прошел еще пару шагов теперь уже в на-правлении кухни, снова остановился и робко спросил:
- А ты?
- Я уже поужинал, - буркнул костя и закрылся в своей комнате. Там он сел за стол и достал тетрадь по русскому языку – на завтра предстояло написать сочинение. Однако поработать в спокойной обстановке ему не довелось: во входную дверь затарабанили, зацарапали, она открылась, и в квартиру с оглушитель-ным писком вкатился серый шерстяной шар, мгновенно распавшийся на еще двух изрядно подпитых мы-шей и одну, вообще лыка не вяжущую, крысу. Костин мышь издал писк восторга и одобрения и бросился к гостям.
- Мы к тебе! – известил его один из вновь прибывших мышей и, указывая на крысу, спросил – какова цаца, а?
- Ггыыы! – довольно гоготнул Костин мышь и сделал приглашающий жест. – Проходите, у меня тут как раз еще пожрать осталось.
Костя пинком распахнул свою дверь и резко вышел в прихожую.
- Короче! – заявил он, обращаясь сразу ко всем и ни к кому в частности. – Нечего тут… у меня еще уроки не сделаны… и вообще!
- О! – вроде как обрадовался второй из пришедших мышей и спросил у Костиного мыша, - это твой, что ли?
- Мой, - ответил тот, глупо улыбаясь.
- А чо он ругается?
- Да мешаем мы ему…
- Да ну? – удивился второй мышь и обратился к Косте: Земеля, ты чего это, в самом деле? Мы ж сюда чисто по-корифански, а ты…
- Мы ж не одни, а все-таки с дамой, - встрял первый мышь, указываю на храпящую на полу в без-образной позе крысу. – Кстати, если хочешь, можешь с нами…
-Что?!?!?! – взорвался Костя. – Да как вы смеете! Я… я же человек, а не кто-нибудь! – с этими сло-вами он схватил стоявшую рядом табуретку и замахнулся. Мыши метнулись по углам, оставив свою под-ругу на произвол судьбы. Костя презрительно посмотрел крысе в ее мутные, ничего не выражающие глаза, картинно сплюнул под ноги и удалился к себе.
Там он снова сел за стол и попытался начать работать. Из прихожей донесся осторожный шорох, за-тем этот шорох переместился в соседнюю комнату, еще минуты две – и оттуда уже ничего не было слыш-но, кроме прерывистого свиста крысы. Костя раскрыл тетрадь, взял ручку и написал заданную тему сочи-нения:
Берегите природу!
и ниже продолжил:
«Крысы – первые млекопитающие на Земле. В процессе эволюции именно от крыс, точнее, от крысо-подобных, развились прочие виды млекопитающих, в том числе «царь природы» - человек. А крысы оста-лись крысами.
Но крысы никогда никому ничего не прощают. Так сильно обойти их в развитии – это было страш-ным безрассудством со стороны человека. И за эту дерзость крысы давно начали мстить: уничтоженные запасы зерна, поля и огороды, затопленные серым хвостатым морем, вымершие от  голодной смерти стра-ны; чума – страшная гостья, приезжавшая в повозке, запряженной стаями крыс; наконец, заживо съеден-ные этими тварями детеныши рода человеческого…
Вся история человечества – это эпопея борьбы с крысами. Сотни томов мировой литературы входят в этот эпос – от мальчикк-крысолова и Щелкунчика до героев сумасшедших радиопостановок Педро Кама-чо.
Человек – беспечное животное. Создав изобилие пищи и научившись прививать чуму и оспу, он по-спешил записать себя в победители. Но крысы выжидали…»
Так думал Он, ступая деревеневшими ногами по глине, спекшейся и растрескавшейся от палящего, уж много лет не прикрываемого облаками, солнца. Раньше здесь шумели сочные тропические леса, а спра-ва по ходу, в бесконечном, глубоком овраге, на самом дне его, с одышкой журчит убогий ручеек, бывший некогда одной из величайших рек планеты.
Идущий шел никуда, не ожидая никого встретить, да, впрочем, ему было известно наверняка, что на этом гигантском выжженном пространстве кроме него нет ни одной живой человеческой души, а, может, и на всей земле он –последний из людей…
 «…и се конь Блед, и сидящий на нем, имя ему – Смерть…» - вспомнил Он Священное Писание и подумал: «Конь … какой, к черту, конь! Крыса…»
Серая тень метнулась левее его и исчезла в одном из многочисленных разломов почвы. Такие разло-мы путник обходил особенно осторожно. То там, то здесь из зловещей черноты высовывались острые уса-тые морды и внимательно следили за ним хищными маленькими глазками. Пользуясь трещинами как хо-дами сообщения, крысы сопровождали странника на всем его пути, ожидая, когда он, наконец, обессилит и упадет, приглашая их на пиршество. Ему даже казалось, что слух улавливает нетерпеливое повизгивание и щелканье зубов.
«Крысы не глупы… Не в силах победить человека в открытом бою, они затаились, ожидая, когда их лютый враг рухнет под собственным могуществом. Когда властелин природы погубит природу и самое себя вместе с ней…»
И вот – свершилось. Эти мерзкие твари оказались сильнее. Человек травился нитратами, а они пожи-рали нитраты тоннами без вреда для себя. Человек задыхался от свинца и двуокиси азота, а для них было все равно, что сернокислотные пары, что горный воздух, который еще лет пятьдесят назад славился своей чистотой, а сейчас… в горах давно стаяли вечные снега, и грязные лысые вершины тоскливо гудели, когда их гладил сухой ветер.
Одна озоновая дыра, вторая, третья… Катастрофическое, всего за десять-пятнадцать лет, усыхание рек. Земля отказалась плодоносить. И вот кто-то, доведенный до отчаяния, нажимает кнопку… А крысы оказались необыкновенно устойчивыми к радиации…
Он споткнулся о камень и упал, и в тот же миг к нему метнулись десятки мохнатых молний.
Все.
Дадут ли крысы начало новой цивилизации?»

Константин Романович активно жестикулировал. Константин Романович очень активно жестикули-ровал. Константин Романович жестикулировал так, что в классе поднялся ветер и болезненная девочка Ри-та незамедлительно начала чихать.
- Не понимаю я тебя, Петушканский, - говорил Константин Романович. – Что за апокалипсис ты изо-бразил?.. Впрочем, дело даже не в этом, экология действительно вызывает серьезное беспокойство. Но что за безобразную форму ты выбрал? Что за эпатаж?.. И, кстати, почему именно крысы, а не тараканы, ска-жем? Тоже, кстати, исключительно выносливое животное…
- Константин Романович, тараканы не животные, а насекомые, нам Аграфена Тимофеевна на биоло-гии говорила… - донеслось с «камчатки». Класс адекватно оценил это замечание.
- Какая разница… - обиженно огрызнулся учитель, и тут на радость обеим спорящим сторонам про-звенел звонок с урока.
Отпустив класс, Константин Романович поспешил в столовую, ибо наступала большая перемена – время обеда, и ему, как дежурному учителю вменялось в обязанность следить за порядком во время приема пищи.
Порядка в столовой не было.
«Сейчас я тебя, картошечка, съем. Ты такая желтенькая, хорошенькая… А это что у тебя? Фу, глазок! Какой он черненький, противный… Но я все равно тебя съем, вместе с глазком, мама говорит, чтобы я все до конца кушал, потому что денюжка за обеды уплачена…» - думал пятиклассник Ваня Нюшин, и большая черная родинка на его пухлой розой щеке ходила ходуном. 
«Мяско… Какое ты миленькое! Хочешь ко мне в животик? Сначала в ротик – смотри, какой хоро-шенький у меня ротик – а потом – в животик… - занятый такими мыслями, Ваня не заметил, как сзади по-дошел Донцов – десятиклассник, король школы и вообще хулиган. -  А теперь – хлебушек - ам! А…»
Удар пришелся по почкам. Ваня поперхнулся, привстал, выгнулся, из распяленного рта повалились куски непроглоченной пищи.
- Дай денег, ты, урод! – потребовал Донцов.
- Ты что? – глотая слезы и пытаясь запихать обратно в рот вываливающиеся куски, стонал Ваня. – Когда человек ест, его вообще нельзя трогать!
На это последовал удар ногой в живот. Нюшин согнулся пополам и окончательно распрощался с на-деждой доесть-таки свой обед. В этот-то момент и вошел в столовую Константин Романович.
Тигриным прыжком учитель подскочил к Донцову и схватил его за грудки.
- Ты что, дерьмо собачье, делаешь? – задыхаясь от гнева, прошипел он в наглые глаза хулигана.
- А чо вы оскорбляете? – справедливо возмутился тот. – Он за дело получил.
- За какое дело? – не выпуская врага, спросил Константин Романович.
- Он знает, - отрезал Донцов и хлопнул учителя по рукам. – Да убери ты свои грабли, а то ноги про-тянешь.
- Ты что, скотина, мне тыкаешь? – отпуская хулигана, выкатил глаза Романыч.
- Сам скотина, - невозмутимо отпарировал тот, удаляясь.
- Роман козел! – раздался тоненький голосок сзади. Окружающие засмеялись. Константин Романович резко обернулся. Ваня уже не плакал, а с каким-то чрезмерным усердием колупал ногтем свой пионерский значок.
- Чтоб все в порядке было! – приказал учитель и вышел из обеденного зала.
На пути к кабинету его перехватила директриса.
- Константин Романович, - что там в столовой случилось? – Аглая Филипповна, как всегда, была уже в курсе.
- Да ничего особенного, пацаны поссорились, - ответил Романыч и поспешил перевести разговор на другую тему. – Аглая Филипповна, мне тут Петушканский из девятого «А» снова выдал «шедевр»… Пря-мо уж не знаю, что с ним делать…
- Потерпите, Константин Романович. Девятый класс, полгода поучим. А там… К тому же, вам из-вестно, что ребенок не виноват – дом у них такой… место такое. Дом построили, а потом выяснилось, что в том месте какие-то искривления пространства… и даже времени. Порой такие чудеса творятся… Что уж с ребенка взять…
- Да-да, конечно, - с фальшивым сочувствием вздохнул Константин Романович и направился к сво-ему кабинету. Чуть не доходя до оного, он заметил в противоположном конце коридора десятиклассницу Тоню Фурулеву. Эта исключительно способная в учебе девочка положительно нравилась учителю, и тот всегда искал поводы общения с ней, тем более, что, несмотря на свои почти уже тридцать лет, был неженат и с женщинами вне школы практически не общался. Подождав тоню, в походке и взгляде которой сквози-ло желание как можно скорее миновать кабинет литературы, Романным прервал ее задумчивость:
- Гав!
- Здравствуйте, Константин Романович, - сухо ответила девочка.
Константин Романович покраснел и замялся, а Тоня, не притормаживая, продолжала свой путь. Не желая оканчивать разговор на столь официальной ноте, он окликнул ее:
- Фурулева!
- Да? – строго обернулась Тоня.
- Завтра пишем сочинение…
- Я знаю, спасибо, - и каблучки зацокали дальше по бетонному полу.
- Черт… - пробормотал Константин Романович. Веселой беседы явно не получалось. Тогда он решил попробовать последнее средство: сбегал в столовую, набрал там стакан воды, спустился с этим стаканом в раздевалку, где Тоня уже надевала пальто, и, подкравшись сзади, вылил воду ей за шиворот…
- Дурак… - всхлипывала Тоня, труся домой. – Я все папе расскажу…
А Романыч, закрывшись после очередного фиаско в своем кабинете, курил и задумчиво теребил себя за нос.

В овощной палатке давали огурцы. Вьетнамские – длинные, темно-зеленые и безвкусные, как трава. Тоня Фурулева, держа в руках красивый полиэтиленовый пакет, подошла к палатке и остановилась в раз-думье. Брать или не брать? Конечно, хотелось бы поесть салатика, но товарный вид огурцов не вызывал приятного слюновыделения. К тому же – вьетнамские, Бог знает, какая на них зараза. И Тоня решила по-дождать – вдруг завезут что-нибудь получше. В это время из-за киоска вышел Донцов, держащий в своих руках длинный огурец из тех, что продавались в палатке. Огурец этот был только что извлечен из ящика у толстой и грязной продавщицы. Увидев Тоню, Донцов мерзко улыбнулся и, размахнувшись, ударил ее огурцом по лицу, при этом до крови разбил ей губу. Неизвестно, что еще сделал бы хулиган своим против-ным огурцом, но, к счастью, мимо проходил Константин Романович. Он тигриным прыжком подскочил к безобразнику, ударил его сперва по левому, потом по правому уху, затем вырвал у него огурец и зашвыр-нул сей овощ на крышу палатки. Донцов заплакал и побежал жаловаться в милицию, но там ему никто не поверил. А Константин Романович отвел Тоню к себе домой, где наложил ей полный пакет не вьетнам-ских, длинных, а наших, коротких и толстых, огурцов, который она с благодарностью приняла…

…Высморкавшись, Романыч посмотрел на часы и понял, что опаздывает: через полчаса он должен быть на приеме у врача-психотерапевта. Удивительно, что заставило Константина Романовича запланиро-вать столь странный визит – ведь, как мы видим, он вполне нормальный человек. Такой же, как и многие наши читатели – ну да не будем торопиться, не будем волноваться, обо всем узнаем, непременно узнаем.
А он все-таки успел!
Доктор пристально поглядел в лицо пациента и неожиданно спросил:
- Ритмическую гимнастику смотрите?
- Регулярно, - ответил тот и покраснел.
- Если уж смотрите, то выполняйте предлагаемые там упражнения. А лучше совсем не смотрите, не мужское это дело. Вам понятно?
- Понятно, - пролепетал пациент, но тут же спохватился. – Только я к вам не по этому поводу…
- Да? – искренне удивился врач. – А по какому же?
- Вот, - засуетился больной и протянул ему свернутую трубочкой газету. Доктор развернул ее и про-чел название – «Советский Спорт».
- Ну, и?..
- Я очень люблю футбол, доктор…
- Весьма похвально. Не вижу причин беспокоиться.
- Да вы только посмотрел, -ткнул пальцем в газету Константин Романович. – Вы только посмотрите на эмблему нынешнего чемпионата.
Доктор посмотрел, а Романыч запальчиво продолжал:
- Вы видите: это же паук! Натуральный паук, причем наверняка ядовитый. Я очень боюсь, что ночью он заползет мне в ухо, прогрызет барабанную перепонку – глядите, какие у него челюсти! – и отравит все внутри.
Врач немного помолчал и вдруг весело рассмеялся:
- Я понял! – объяснил он изумленному пациенту. – Я понял, почему грузинские команды отказались участвовать в этом чемпионате: они испугались паука!
- А что же мне делать? – спросил испуганный и озадаченный пациент. – я-то не участвую в чемпио-нате…
- А ничего, - успокоил врач. – Мы направим в Федерацию футбола петицию от имени болельщиков, и там изменят эмблему. Еще есть жалобы?
- Есть, - потупился Константин Романович. – У меня фобия: я боюсь узнать счет прежде, чем по-смотрю трансляцию матча.
- Да? – переспросил доктор и вдруг  скривился так, что очки на его лице приняли вертикальное по-ложение. Романыч сначала подумал, что его строгий собеседник хочет чихнуть, но тот просто заплакал, громко всхлипывая, подвывая и непрестанно сморкаясь в полы своего халата.
- Что с вами? – робко спросил Романыч по прошествии пятнадцати минут.
- Я тоже очень боюсь узнать счет, - признался врач. Затем он снял очки, вытер глаза, строго посмот-рел на пациента и сухо сказал:
- Идите и не морочьте мне голову – вы совершенно здоровы.
На это пациент неожиданно для самого себя развалился в кресле и нагло поинтересовался:
- Ну а если я не уйду?
- А вот я вам сейчас клизму, - пообещал врач и рука его потянулась к стеклянно дверце шкафа с раз-ными принадлежностями. Романыч пулей вылетел из кабинета.
Очнулся он уже на улице, и тут обнаружил, что стоит обеими ногами в луже с остатками грязного снега по бокам, рядом какой-то молодой человек мечтательно курит и время от времени сплевывает в ур-ну, на реборде которой примостились поворковать два голубка. Вокруг урны весело белели на солнце окурки. Город ела весна.

Костя Петушканский, пожалуй, никогда не подрался бы с Юриком Фар-Эвэевым, если б последний не был слеп. Зрение Юрик потерял недавно, но этому предшествовала целая цепочка событий, подгото-вившая несчастье. Вкратце: Фар-Эвэев был прыщав. Многочисленные угри на лице просто убивали бедно-го Юрика – с таким ликом вряд ли можно было рассчитывать на расположение товарищей, особенно жен-ского пола. Надо ли говорить, что Юра ненавидел свои прыщи самой лютой ненавистью. Он часами про-стаивал у зеркала, старательно выдавливая эти мерзкие образования, выдавив же, внимательно смотрел на оставшиеся на ногтях сгустки жира и гноя и испытывал при этом некоторое чувство облегчения, что осво-бодился от части своей нечисти. Однако угри не сдавались. Юрик нервничал, но, чем больше он нервни-чал, тем, разумеется, больше приобретал гнойников. Однажды, проводя перед зеркалом очередной косме-тический сеанс, Юра встретился взглядом с отражением собственный глаз. Юноша замер на несколько се-кунд, и этих секунд сполна хватило, чтобы породить в нем ненависть к своим глазам. Безумцу вдруг пока-залось, что эти две круглые припухлости грязно-белого цвета, имеющие посередине черную точку с темно-желтым ободом, что все это – два огромных прыща. Фар-Эвэев понял, что именно эти мечущиеся из сто-роны в сторону прыщи являются главным источником его неприятностей, это они больше всего безобразят его лицо, порождая чудовищную неловкость в общении. Юрик попытался немедленно выдавить глаза, и это ему удалось. Выдавив, он начал их разглядывать, но ничего не увидел, однако испытал огромное чув-ство облегчения. С тех пор так и жил Фар-Эвэев без глаз, но это ему ничуть не мешало: он, как ни странно, превосходно ориентировался в пространстве, и, хоть угрей не убавилось, все проблемы по части общения исчезли. На день драки у Юрика, несмотря на его пятнадцать мальчишеских лет, было уже много женщин близкого, или чуть старшего возраста, а вот у Кости Петушканского, его ровесника, женщин еще не води-лось, хотя и прыщей он отродясь не имел. В этом, собственно, и состояла причина драки: Юрик захотел присоединить к своей коллекции еще один экспонат, Костя же, считая по наивности своей слова «коза» и «трахаться» оскорбительными по смыслу, заступился за юную леди. Фар-Эвэев был повержен, однако ве-чером того же дня добился своего, при этом, говорят, новоявленная женщина язвительно высмеивала сво-его заступника.
Пока они там этим занимались, Костя сидел дома и писал очередное сочинение. Константин Романо-вич горазд был задавать сочинения, а Петушканский горазд был их писать. Темой сочинения на этот раз было:
КАК Я ПРОВЕЛ ВЫХОДНОЙ ДЕНЬ
Костя подумал и приписал ниже:
или Сон о Воскресном Убийстве.
Дальше от него уже ничего не зависело:
«Кажется, это был последний на сегодня автобус. Я стоял, устало прислонившись к задней стенке, а там, сзади, за большим стеклом, остался выходной день, который КАК-ТО ПРОШЕЛ.
Автобус был практически пуст: безликий тип в заблеванных штанах, пребывающий в анабиозе, свер-нувшись калачиком под кассой, и закутанная до глаз бабка, которая озиралась по сторонам так, будто ото-всюду на нее наведены стволы автоматов, конечно, не в счет. О водителе я и вовсе не говорю. Таким обра-зом, нас в салоне было двое: я и Она.
Не стану Ее описывать – мне очень тяжело будет это сделать сейчас. Но она была такова, что я на этот раз поборол свою природную закомплексованность и подошел к Ней. Она с любопытством (как мне показалось) на меня посмотрела. Я как-то пошутил, и Она улыбнулась. Я еще раз пошутил, и Она еще раз улыбнулась. Я пошутил в третий раз, и на этот, третий, раз она засмеялась. Тогда я набрался смелости и сел рядом. Она благосклонно восприняла этот дерзкий поступок и что-то у меня спросила. Я ответил.
Я ответил и поинтересовался, куда она едет. Оказалось, Ей сходить на остановке, следующей за мной. Что ж, я готов был продлить свой маршрут. Она не возражала. Прекрасно!..
Но тут вдруг я почувствовал, что мой фонтан остроумия перекрылся. Ехать же оставалось еще минут двадцать, и обязательно надо было что-то говорить. Мне. Однако, чем лихорадочнее шарил я в своей памя-ти в поисках новых (и старых) осторт, тем глубже они уходили. А говорить надо было. И тут я сморозил страшную глупость. Она поморщилась. Я бросился спасть ситуацию, и выдал еще одну глупость, куда бо-лее дикую, чем предыдущая. Она нахмурилась и отодвинулась от меня. Я понял, что еще что-нибудь в та-ком духе – и все. Тогда я решился на последнее средство – это было ужасо, но поймите, это был жест от-чаяния – я начал рассказывать о себе. Я рассказывал л себе все – и про дом, и про мышь, и про школу – про все, я, образно говоря, разделся догола и вывернул все наизнанку, я думал, Она поймет… но это оказалось надгробной плитой на наших отношениях. Она перешла на «вы», попросила отстать от не и пересела на другое кресло.
Не успел я обуглиться от стыда, как на одной из остановок в автобус ввалилось трое. Воздержусь и от их описания, но у меня внутри сразу все оборвалось, как только я их увидел. Они же, будто прочтя мои опасения, немедленно принялись подтверждать их – обступили ее кресло и начали пока со слов. Она, как могла, пыталась отделаться, но при этом ни разу даже не обернулась ко мне за помощью. Конечно, можно было проявить инициативу, но я испугался, что инициатива эта толкнет ее на действия от противного и Она пойдет на поводу у этих… Поэтому я оставил ее и вышел на своей остановке.
Два дня спустя я узнал, что на остановке, следующей за моей, изнасиловали и убили какую-то де-вушку, и что случилось это на днях».

- Петушканский!
- Да, Константин Романович?
- Как всегда «пять» за грамотность и «два» за содержание. Сколько можно напоминать: не отклоняй-ся от заданной темы! Кстати, эта история в само деле имела место, или ты ее выдумал?
- Да я уж и не помню: может, и вправду было, а может, и выдумал… Хотя. Пожалуй, точно: было. С вами же и случилось.
- Что:?!?!?! Да со мной отродясь такого не бывало!
- Значит, будет еще.
- Пшел вон из класса!

- Народ! Дурак приперся! Там. На баскетбольной площадке!
- О!!!
Дурак сидел под фермой одного из баскетбольных колец. Выглядел он совершенно по-дурацки. Его плотным кольцом обступили ребята, готовые всласть повеселиться. Дурак по-птичьи вертел головой и улыбался свойственной только дуракам естественной улыбкой. И говорил:
- Слушайте, что я говорю, ибо я умен! (смех) Слушайте, говорю я вам1 (тут он вывернул голову поч-ти подбородком вверх и хитро подмигнул верхним глазом баскетбольному кольцу, а нижним – только что упавшему на его штаны смачному плевку) Вот вы! Вы кто есть таковы? А? Правильно, правильно, пра-вильно, правильно – школьники. Школяры то бишь. (дурак расхохотался так, что с размаха ударился за-тылком о железную стойку, это прервало его смех, он схватился за ушибленное место и, скрючившись, за-скулил, а ребята весело смеялись, при этом некоторые, наиболее отчаянные, подбегали и пинали плачуще-го ногами, впрочем, когда дурак, подобно кошке, вдруг резко вскочил на четыре точки опоры, все отшат-нулись метра на два) Вы… вы что… вы меня боитесь? (дурак вымученно улыбнулся) Не ннааадо… (эти два слова были произнесены дрожащим шепотом, при вытаращенных глазах) Вот… (дурак лихорадочно зашарил в складках своего рванья) Сейчас… я… я хороший, ей-Богу! Да-да… щас… щас… я… я добрый, я… Вот! (на свет появилось яблоко – грязное, зеленое и все в бородавках) Вооот… (дурак осторожно взял яблоко в трясущиеся ладони и протянул их вперед) Я когда из больниц, из больнички-то, ушел… ушел, значится, из больнички-то… а там кормили плохо, пфуй, пфуй! Бэээ! (дурак зажмурился и высунул испач-канный в чем-то черном язык) Каша. Каша!!! Липкая такая, лезет, лезет… Ууу! Бррр… (изо рта дурака по-тянулась длинная слюна, но он с громким звуком всосал ее обратно) Гм… гм… А! Ушел я оттудова. Зна-чит… Так вот – неделю не ел, точно. Не то, чтоб не хотел, а не выдавали. Ага. Ага-ага-ага, баба-яга, костя-ная нога, золотая карга, голубая кочерга, ни куска пирога, не для вас курага – для врага, творога, га-га-га, меее! (дурак сморщился и замотал головой) А людишки! (дурак нахмурился и исподлобья оглядел присут-ствующих, те же покатывались со смеху, но оратора это, видимо, не смущало – он дьявольски улыбнулся и продолжал) А людишки все жрууут, жрут! А мне не дают. Во заразы, а? (с искренним и даже веселым изумлением вскинул брови дурак) Так я что подумал: если не дают, так надо взять, а? Кушать-то ведь всем надо, да?  (дурак по-ленински лукаво прищурился) Вот я и того… фьить! (неумело свистнул дурак) Там около дома ящик стоял – большой такой, железный… так я ночью прокрался… руку туда – ап! И – вооот! (дурак вознес яблоко к небу, затем любовно поцеловал его и прижал к груди) Спер, значится, украл, то есть (и он мелко захихикал, но снова вдруг оборвался и жалобно огляделся) Теперь меня в тюрьму заберут, да? (публика стонала и пищала) А и ладно? А яблоко – берите, ешьте! (дурак положил свою добычу на землю и отсел подальше) Кто хочет? Берите, мне не жалко!   
Донцов выступил на шаг вперед и раздавил яблоко каблуком  под шумное одобрение собравшихся. Дурак дико закричал:
- Ааа! Ты что?! - - и бросился плашмя, и стал пальцами выцарапывать куски из-под ноги Донцова, и запихивать их себе в рот, причитая: Зачем так? Я ж от чистого сердца, а ты… я ж неделю не ел, а ты… Ес-ли не хотите, так и скажите, я тогда сам съем, или отдам другому, кто более нуждается…
А Донцов стоял и ждал, когда же его шестерки принесут данный им заказ. И тут-то они этот заказ и доставили – кусок хлеба, вымоченный в моче. Донцов пододвинул этот кусок носком ботинка поближе к дураку:
- На, ешь!
- Ой, спасибо! – дурак схватил подарок обеими руками и стал жадно жевать. – Вот спасибочки! А то ж я так кушать хочу… а что… А чем это он пахнет? Па… пахнет чем? А? А?
Народ надрывался. Донцов снисходительно похлопал свою жертву по плечу и сказал:
- Поссал я на него.
Дурак поперхнулся и поднял круглые глаза на своего мучителя.
- Это как? Э… этого ж не может быть! Ты ж на такое неспособен, ты ж добрый, я ж вижу! – тут лик дурака озарила счастливая догадка. – Ты ведь пошутил, да? А? А* Он ведь пошутил, правда, он ведь пошу-тил, ведь правда, правда ведь, он ведь пошутил ведь? А? А?
Народ безмолвствовал, потому что уже не мог смеяться. Дурак вдруг принял строгое выражение ли-ца, обстоятельно, со вкусом причмокивая, доел кусок, собрал мокрые крошки и тоже отправил их в рот, затем прошептал:
- Спасибочки… - лег на живот и затих.
В это время на площадке появился Константин Романович, посланный администрацией разогнать учеников по классам.
- На урок! – крикнул он, не доходя до толпы метров тридцать.
Впрочем, все и так, не ожидая больше увидеть ничего интересного, побрели в школу. Когда площад-ка опустела, Романыча вдруг разобрало непонятное любопытство, и он подошел к лежащему дураку, а тот неожиданно приподнялся и ухватил учителя за полу пиджака:
- Слушай, мил человек, сведи меня в столовую! Христом Богом молю! Неделю не ел, страсть как ку-шать хочется.
Хватка у этого психа была мертвой, и Романычу пришлось – не оставаться же без пиджака! – вести незваного гостя в столовую. Там Константин Романович двумя пальцами вытаскивал из пищевых отходов недоеденные котлеты и брезгливо протягивал их дураку, а тот глотал их практически целиком и все приго-варивал:
- Вот спасибо! Вот спасибочки! Дай Бог тебе здоровья! – и пытался поцеловать брюки учителя.
Из-за этого придурка Константин Романович не попал на очередное заседание педсовета, хотя всей душой туда стремился. А на педсовете, надо сказать, происходили весьма интересные вещи. Впрочем, как и на любом подобного рода мероприятии.
Аглая Филипповна энергичной походкой вошла в учительскую, где ее уже ждали подчиненные кол-леги и прямо у двери  выбила из-под зазевавшейся учительницы начальных классов стул. Та с оглушитель-ным грохотом (зацепила кадку с фикусом) упала на пол, а директриса, злорадно хохоча, медленно вылила ей на голову флакончик плакатной туши, которая, как известно, долго не отмывается. Прочие коллеги при этом громко свистели и улюлюкали, и все были так увлечены этим, что одна пожилая, уже на пенсии. учи-тельница, выломав из веника три веточки и воткнув их себе в прическу, запрыгнула на стол, где скакала, неприлично высоко для своего возраста и фигуры  задирая ноги, далеко высовывая язык и тыкая пальцем в раскрытый учебник истории, где на иллюстрации был изображен какой-то вождь какого-то племени каких-то краснокожих. Одна только завуч не принимала участия в этом безумии – она стояла за спиной директо-ра и записывала тех, кто, по ее мнению, улюлюкал недостаточно громко. Что и говорить, Аглая Филиппов-на была творческим человеком и любила начинать совещания весело.
Когда первая волна этого шабаша улеглась, директриса обернулась было к молоденькой учительнице физкультуры, но та, мгновенно оценив ситуацию, фантастическим прыжком метнулась к окну, прихватив в полете с одного из столов кефирную бутылку с цветами, впрочем, цветы налету выпали, да они и не нужны были, нужна была бутылка – ударив ее о батарею, физручка заимела в руке страшное оружие – «розочку». Один удачный взмах такой «розочкой» начисто снимал всю кожу с лица противника. Бросившиеся было вязать бунтовщицу коллеги отпрянули, а она, легко вспорхнув на подоконник, открыла окно и спрыгнула со второго этажа на разбитую внизу клумбу, тут же поднялась и побежала, прихрамывая, прочь.
Теперь можно было и начать.
- Алевтина Валерьяновна! – строго вопросила Аглая Филипповна классную руководительницу вось-мого «Б». – Как у вас дела с Федоровым?
- Работаем, - доложила Алевтина Валерьяновна, вытянувшись в струнку. – Вчера я сняла с него бо-тинки вместе с носками и сказала, что отдам, когда исправит все двойки. Потом я решила забрать еще и брюки, но он, сволочь, убежал…
- И вы не попытались его догнать?!
- Пыталась. Я гналась за ним аж до его дома, но Федоров успел-таки проскочить в свою квартиру.
- Юркий, гад! – воскликнул кто-то с досадой.
- Я звонила, - продолжала докладчица, - но мне не открыли. Тогда я вставила спичку в звонок и ушла. По кабинету прошло оживление. Учителя весело обменивались фантазиями о том, как бедный Федоров, дрожа, в течение нескольких часов прислушивается к звонку за дверями, а потом все-таки выходит и заме-чает спичку…
- Хорошо, - одобрила директриса и обратилась к руководительнице одного из одиннадцатых классов. – А как ваша Катушкина? Она все так и ходит в своей юбке с возмутительным разрезом?
- Уже не ходит, - прозвучал гордый ответ. – Когда класс был на физкультуре, я пробралась в разде-валку и порезала юбку на мелкие кусочки! Вот ей домой было добираться! А свалила все на Донцова.
- Не надо было Донцова трогать, - вмешалась завуч. – На нем и так много всего понавешано, зачем травить ребенка! К тому же вчера, говорят, он здорово отделал Шахова…
- А, этого умника, - удовлетворенно отметила Аглая Филипповна. – Поделом, поделом… - тут она оглядела присутствующих и заметила:  Что-то нашего Константина Романовича нет… Отрывается от кол-лектива, нехорошо – все-таки единственный мужчина у нас.
- Я вам всегда говорила, Аглая Филипповна, что вы чересчур либеральны с Константином Романы-чем! – снова встряла завуч. – К нему давно пора принять меры!
- Какие же меры вы предлагаете? – поинтересовалась  директриса.
- Я предлагаю за обедом отобрать у него компот. Компот выпью я.
- А я, - горячо поддержала завуча учительница биологии Аграфена Тимофеевна, - подсуну ему гряз-ную ложку и плюну ему в суп!
- Отлично, - согласилась Аглая Филипповна. – Примем пока эти меры, а там видно будет…

Сам же Романыч, не попав на педсовет, с горя поехал домой и теперь уныло смотрел неинтересную передачу по телевизору, уныло теребя себя за нос. Вдруг в дверь позвонили…
…Почтальон протянул срочную телеграмму и поспешил уйти. Константин Романович прочел текст и похолодел. Мама…
…Похоронив старушку-мать и простившись с ее односельчанами, Романыч, не дожидаясь окончания краткосрочного отпуска, вернулся в город…
…На уроках литературы во всех классах стояла необычайная тишина. Константин Романович, блед-ный, но спокойный, не повышая голоса, объяснял тему, спрашивая задания, объявляя оценки. «Двоек» не было – даже самые завзятые лентяи постарались подготовиться к литературе и русскому языку, как следу-ет…
…В десятом «В» литература была последним. Шестым уроком. Тоня Фурулева, как бы невзначай, задержалась, и когда все ее одноклассники уже вышли, она все еще оставалась в кабинете. Романыч в это время стоял лицом к окну и бессмысленно глядел куда-то вдаль. Тоня молча стояла у него за спиной минут десять, но тот так и не обратил на нее внимания. Тогда девочка подошла к учителю и ласково положила руку на его плечо. Тот очнулся:
- А, это ты…
- Константин Романович, - сказала Тоня со слезой в голосе. – Простите меня. Пожалуйста…
- А, ерунда… - махнул рукой Романыч. Некоторое время они молчали, затем Константин Романович порылся в карманах, извлек оттуда продолговатый леденец – «карандаш» и протянул его Тоне. – На, помя-ни мамочку…
- Спасибо, – взяла леденец Тоня…
…Высморкавшись, Романыч посмотрел на часы и, ввиду позднего времени, выключил телевизор и лег спать.

На биологии царило веселье. Аграфена Тимофеевна, пытаясь перекричать класс, объясняла, что пра-вое полушарие мозга управляет левой стороной человеческого тела: левой рукой, левой ногой и так далее, а левое полушарие – наоборот, органами, расположенными справа.
- Аграфена Тимофеевна! – прозвучал вопрос с «камчатки2. – Все понятно, только вот как быть с но-сом – он же посередине находится, им какое полушарие управляет? Или оба сразу?
- И ртом тоже, - добавила какая-то девочка.
Аграфена Тимофеевна задумалась.
- Ну, это, наверное, смотря какой рукой ты этих органов касаешься… - предложила она.
- А если не рукой? – не сдавалась неугомонная девочка и укусила за нос соседа по парте.
- Зоева! – возмутилась учительница. – Не кусай мальчиков, это нехорошо…
- Кто вам такое сказал? – задорно спросила Зоева, и… уж в который раз старый добрый  школьный звонок сыграл роль петуха из страшной сказки.
Следующим уроком был русский язык. Романыч дал сочинение «ЗА МИР И ДРУЖБУ МЕЖДУ НА-РОДАМИ ВСЕЙ ПЛАНЕТЫ». Класс писал, писал и Костя Петушканский:
«Как показывают вскрытия, мозг человеческий имеет два полушария: правое и левое. Нашу планету тоже можно условно разделить на два полушария – Восточное и Западное. Получится проблема «Запад-Восток». Если между этими полушариями вспыхнет война, человечество погибнет, так же, как погибнет, сойдя с ума, человек, у которого одно мозговое полушарие вдруг ополчится на другое.
Если у человека рассечь связи между полушариями мозга, то есть сделать лоботомию, то человек превратится в растение, престанет развиваться, как человек. Думается, что аналогичная операция с Вос-точным и Западным полушариями нашей голубой планеты также нанесет непоправимый ущерб развитию человечества. Поэтому люди обоих полушарий должны дружить друг с другом, должны поддерживать и развивать связи и не должны воевать.
Человечество губит себя тем, что мало заботится о состоянии своих полушарий. Также и отдельно взятый человек губит себя, не заботясь о своих полушариях. Человечество накапливает и полагает, что повышает свое благосостояние. Человек накапливает и тоже считает, что увеличивает свое благополучие. Интересно, откуда  и куда направлено воздействие: от человечества – на отдельных людей. Или же сумма сознания отдельных людей составляет сознание человечества?
Но ведь кроме сознания у человека есть еще и подсознание. И, если сознание людей  определяет соз-нание человечества, то логично предположить, что сумма подсознания отдельных людей составляет под-сознание человечества.
Но если так, то мне становится страшно за человечество, ибо отдельный человек знать не знает, ве-дать не ведает, что творится у него в подсознании, и чего в данный момент он на самом деле хочет, следо-вательно, и человечество не может знать, куда толкает его его же подсознание. Несомненно, во имя спасе-ния цивилизации надо срочно создавать Всемирную Лигу Психоанализа для нашего, несомненно, больно-го, человечества.
А есть еще и душа… Впрочем, это не тема для школьного сочинения».
 
Приближалась Пасха. Константин Романович, отпустив класс с последнего урока, раскрыл окно и с удовольствием вдохнул часть теплого весеннего ветра. «Господи», - думал он. – Как все то, чем я занима-юсь, мелко, по сравнению с этими вечными истинами: бренен человек, он как бренен и эфемерен вдоба-вок… а мы увязли в склоках… совсем Христа забыли… а ведь Он учил: любить надо… любить и про-щать… Вот сейчас возьму журнал и исправлю Фурулевой все «двойки» (в последнее время Романыч воз-ненавидел Тоню лютой ненавистью и наставил ей кучу «двоек!, отчего бывшая отличница заметно упала духом и даже стала выпивать в какой-то сомнительной компании). Вот, Бог свидетель, сейчас же возьму журнал и все поисправляю, и плевать на Филипповну, пусть делает, что хочет… А если встречу Донцова, не буду на него волком смотреть – и в самом-то деле, что я к нему привязался, у него, бедняги, тоже жизнь не сахар: отца нет, мать пьет и, рассказывают, маленького его била до потери сознания…»
Стоит черта помянуть, как он уже здесь! Дверь в класс отворилась, и вошел Донцов. Он широко улы-бался и, как даже показалось Романычу, лик его светился.
- Христос воскрес, Константин Романович! – воскликнул хулиган и попытался поцеловать учителя.
- Ты что себе позволяешь, скотина! – завизжал Романыч и наотмашь ударил Донцова по лицу. По подбородку у того потекла кровь, и он, едва слышно поскуливая, выбежал из кабинета.
Минуты через две в кабинет вошла Аглая Филипповна.
- Что там у вас с Донцовым произошло, Константин Романович?
- У меня? – выкатил глаза Романыч. – Ничего не произошло.
- Говорят, что вы его избил.
- Ничего я его не избивал.
- Ну, ладно. Я к вам не по этому поводу. Петушканский уже неделю в школе не появляется, и никто не знает, где он и что с ним. Вы не зайдете к нему домой?
- Хорошо, Аглая Филипповна, вечером буду идти домой и зайду.

Константин Романович специально пришел к Петушканскому попозже, чтобы застать его родителей. Но родителей дома не было, и ничего в квартире не говорило в пользу того, что родители Кости, как тако-вые, вообще существуют в природе. Там царил порядок, но порядок этот не был облагороден заботливой рукой матери, не был он и слегка испорчен небрежной рукой отца.
Зато в квартире был дурак. Тот самый, что на баскетбольной площадке, помните? Дурак молча сидел на диване и пялился на вошедшего учителя. Впрочем, не пялился, а вполне нормально смотрел. И вообще, там никто ни на кого не пялился, как на выходца с того света. Странно, но Константин Романыч, едва пе-реступил порог Костиной квартиры, моментально забыл о цели своего визита и даже не пытался ее вспом-нить. Костя молча закрыл за ним дверь и сказал:
- Ну, давайте ужинать.
- Давайте, - сказал дурак и пошел в кухню накрывать стол.
- Давайте, сказал и Константин Романович, протягивая Косте купленную по пути булку хлеба.
- О, как кстати! – сказал Костя. – У нас как раз хлеба нет.
И они сели ужинать. Некоторое время столом правило молчание, и все это время Романыча глодали сомнения:: правильно или он поступает? Наконец, когда перешли к чаю, пришло твердое решение: все правильно, и учитель сказал:
- Знаешь, я, наверное, у тебя навсегда останусь, а в школу больше не пойду. Никогда.
- Конечно, конечно, оставайся! – обрадовано ответил Костя, и обращение на «ты» совершенно не обидело учителя. А дурак рассмеялся младенческим смехом и воскликнул:
- Ну, вот мы и вместе!
Затем еще немного помолчали, после чего Костя, отпив из своей чашки, произнес:
- А я, пожалуй, на плотника пойду учиться…
- Что ж, хорошее дело, - отметил Константин Романович, а дурак одобрительно кивнул.