27 мая

27 мая к вечеру резко похолодало, и в ночь на 28 мая пошёл снег. Снег падал тихо и отвесно, густой и холодный.

На углу возле ночного магазина - неподвижная птичья тень с длинным клювом. Хочу пройти мимо, но останавливаюсь. Безотчётный страх невозможной догадки. Вглядываюсь. Моё лицо, мои руки. Тень поворачивается, и я иду за ней следом. Откуда эти птичьи ноги? На мокром снегу остаются растопыренные четырёхпалые следы. Идём мимо спящих домов, мимо старого кладбища. Совсем не страшно, между нами как будто невидимый поводок, причём не ясно, кто кого ведёт.

Подходим ближе, и я вижу в молоке снежной ночи громадину деревянного сарая, которого никогда здесь не было. Некрашеные потемневшие доски сбиты вертикально, оттеняя чёрный провал то ли дверей, то ли ворот. Со стены в сторону светит резкий луч прожектора, и это придаёт картине несуществующего сарая странные черты реальности.

Несколько мгновений я стою перед чёрным провалом двери, где скрылся мой нечеловеческий провожатый, и, не то чтобы раздумываю, и уж тем более не вглядываюсь в этот кромешный мрак, но скорее пытаюсь почувствовать, что там, зачем я оказался здесь глухой ночью. Ещё мгновение, и я делаю шаг, и переступаю порог несуществующего здания.

В тот же миг происходит нечто невероятное. По законам жанра должен был бы вспыхнуть ослепительный свет, заиграть музыка, зашаркать множество ног по фигурному паркету между колоннами, либо, на худой конец, я должен был бы провалиться в тартарары, на деле случается другое: я остаюсь в темноте, но снаружи внезапно день меняет ночь, сквозь щели бьёт яркий солнечный свет, как будто его долго сдерживали, и вдруг он ко всем чертям прорвался, и льёт, и заливает мир до краёв, трансформируясь здесь в остро отточенные осязаемые лучи с пылинками.

Я слышу снаружи ржание и топот, я слышу, как по пустырю вокруг здания носится по майской траве жеребёнок. Копыта отбивают дробь по земле, тонкое детское ржание, жеребёнок рвётся сюда, внутрь, из мира, где снегопад внезапно и чудовищно трансформировался в разморенный, сухо стрекочущий сверчками полдень. Вот его голова уже доверчиво поводит ушами в проёме окна, за занавеской, и вместе с ним поводит ушами моя тревога. В один прыжок он становится рядом как влитой. Встань передо мной, как лист перед травой.

Но что это? Стоит мне подумать о нём, как об игрушке, и я чувствую под рукой отполированный деревянный бок. Эта громадина, именуемая опытом многих поколений, играет со мной весьма жестокие шутки. Ну уж дудки, у меня свои критерии реальности. Мир интерактивен до невозможности, старый деревянный дом начинает шататься и скрипеть, на голову из темноты сыплется труха.

Старый дом, тяжело махая деревянными скатами гнилой просевшей крыши, большими кругами взбирается выше и выше, в холодное и чистое небо. Я подхожу к двери, и ветер развевает мои волосы.

Со стороны кладбища слышатся песни, смех.