Глотать слезы

****
Глотать слезы. Есть ведь такое выражение. Нелепая трапеза. В общем-то ты накормил меня досыта. Я по горло завязла в твоем великолепии и ослепла вместо двух чайных пакетиков на глаза.
Поглотив остатки очередной ночи (предложенное в качестве добавки молоко было отвергнуто) из подаренной чашки она хотела, конечно, глупая женщина, погадать на гуще. Предоставляла судьбе случай загладить вину. Но та ясно дело с вежливой невежественностью обрубала концы и цокала каблучками какой-то очередной дуры под окном.
То ли пощечина лучей безоблачно растягивающегося в улыбке солнца, то ли кофеиновая взбучка задала ей такую встряску, что транспортные проблемы, лежавшие на ней вполне ощутимым грузным телом какого-то дядьки прошли как-то мимо нее, не забыв, правда, оставить свой след во всей этой печальной истории.
Да уж, обжегшись о тебя (здорово растянулась – всю кожу содрало) теперь боялась споткнуться и под ноги мастерски научилась смотреть. А в них-то правды нет. Если почва уходила, талант зарывать обучать меня уже не было проку. Все время успевала поперек батьки. Лицо горело, а голос высокими тонами пожарной сирены рассыпал в прах всякие надежды. Да нет, я пеплом не посыпаю, и вообще без головы было бы легче. А тут. Вот и славно. Вот и славно появляешься ты, безупречный, укором моим пятнистым ботинкам.

Еще я не то что жаловалась, но жалела. Вот так детское желание подарить себе еще один мир. Твоими глазами. Исписала беззащитными и беспомощными – для критики, для критики, мол, не для прочтения – буквами. А эти безнаказанные тираны торопят, и каши с ними не сваришь. Вот и варишь из топора. Выходишь из стопора. А хочется просто встречи. А они все заснуть не дают. А без них как заснешь?  Вот и маешься, варежку разинув. Любишь этих уродцев, и мир тоже любишь, и тишину ... – а они, должно быть, первородным грехом обусловлены.

О чем это я?
О тебе. Очередная отсебятина. Ты только не брани, какая уж там благородная благодарность. Да и стыдно мне, хоть высмей. Ну, а если не захочешь ничего, я как-нибудь.
Устрою пародию на «мертвые души» от чистого сердца. Я же наивная.

Она лежала своим одиноким красивым неприкрытым телом на неприятной теплоте всех узких кроватей, сколько помнила. Злостно щелкнул перекипевший чайник, опять не получил своего, бедный малый; и ее беспрепятственная тоска повисла в тишине беспомощной каплей на щеке. Рука потрепала блокнот по шершавой родной гостеприимности и подперла девичий подбородок. Где уж там утренняя небритость и иже с ними.
Чашки переполнены старыми лохмотьями заварки, а белые ночи еще не начались. Интересно, зачем ей в комнате были бы высокие потолки, когда кругом и так сплошная пустота.
Пустота было последнее слово и она, пытаясь вернуть себя из сумбурного потока, пусть даже и в эту опостылую комнату, приняла его на твой счет.
Вот оно так-то так.
Пить чай или молиться.
Ах, что за показушность, хлеб наш насущный.

Утром она невнятно заснула за пару часов до беспардонного звонка будильника.

Ух, неласковый мой. Восемь дней в неделю!
И когда все это началось, и не для того ли, чтобы когда-нибудь закончиться.