День начинался узкой полоской красного зарева

*****
День начинался узкой полоской красного зарева в окне. Окно находилось в противоположном конце длинного, ослепляющего светом и убогостью обыденного быта коридора, поэтому для того, чтобы увидеть утро, необходимо было встать с кровати и пройти этот отрезок с делениями – дверями чужих комнат. Смываешь с лица остатки затягивающих на неполный круг оборота маленькой стрелки часов обрывков снов, недооткрывших дороги и секреты. Маленькими комочками пытались укрыться в уголках глаз. Голову под кран.
Выходя, не повернешься к окну. Ночь, прильнувшая к городу то ли в прощальном поцелуе, то ли в немой мольбе, тщетной попытке спрятаться, остаться. Где она раствориться?
Откроешь дверь навстречу грохоту трамвая за окном. Но уже другим. Прозрачная стена в пяти шагах от неубранной постели, незримый, но неотступный свидетель свидания с ночью теперь – экран, диктующий условия действительности сегодняшнего дня.
Грохот неразгаданный прячется за домами. Серые стражи коридоров улицы они так усердно хранят чуждую, как выцвевшие обои, обитель, так немилосердно выставляют напоказ сокровенную сердцевину светлого бытия.
Через полчаса – дыхание города и приветствие по обычаю древних племен. Подставишь лицо ветру, и с новым вдохом улица нескромно швырнет себя в болезненную интимность, которую принято называть душой, растворит  непрошенные тайны всех просторов и закоулков большого города, где гуляка, ненасытный, успел побывать за ночь. Заткнуть уши несмолкающими бутонами на гибких стебельках-проводках – проводниками любимых голосов и нажать копку начала игры на плейере.
15 или 45 минут твоего времени, когда внешние обстоятельства не диктуют тебе, или по большей части твоей безразличной руке повторяющийся счет до девяноста. Вернее, тебе то они не диктуют. А мне, по какой то странной особенности моего характера – да. Твоего времени – вот оно начало пагубного (даже без предшествующей падению потехи) раздвоения, и конечно, притяжательный падеж. Папин шарф, подкинутый непоследовательной памятью школьный пример. Твое пальто.
Почему же опять ты. Забираешь меня у самой себя. Хотя впрочем, нет. Это еще не ты. Воспоминание о тебе. Воспоминание, но по непреодолимой закономерности, противоречащей всяким правилам, оно не отнесет меня заботливо в ласкающее прошлое. Быть может, это воспоминание слишком далеко от тебя и поэтому, чтобы найти того, кого оно лишь сомнительно пытается передать, оно так стремиться в будущее, к тебе, идущему, возможно, сюда.
Только лестницы и стены. Может, стена моей улыбки сделает меня менее уязвимой от этого абсурда.

Погрузишься в другой мир. Только беспокойство заставит поднять голову, на секунду очнуться здесь; нет, это не беспокойство. Неуемность надежды тебя увидеть. Знакомые лица, знакомые слова. Бессмысленные, потому что надуманные. А в ответ --  в этот раз на незнакомую боль (всего лишь не узнанную в своей знакомости) – улыбка. Тешить себя, что это всего лишь ответ на незримую бескрайнюю душевность. Ожидание. Натянутая струна надежды. Только не сейчас, я ведь не смогу прилюдно позволить себе роскошь тебя увидеть. 
Все уйдут, а я открою для себя чужие миры под синей обложкой.

Потом появишься ты. Конечно, явишь себя, обойдя меня стороной. Что это? Плачут расплывчатые миры или дрожат мои пальцы. Тук-дук. Тук-дук. Тук-дук. Тяжелые перекаты. Пустота шириться. Нет, в это раз ты забрал только мое сердце. Но разве сейчас? Раньше.
Оборванная случайностью струна.

Или, не помнишь, другой раз (да, кстати, о том случае;не следовало мне оставаться там, где можно быть неудостоенной твоего ориентировочного рефлекса, но соблазн играть ва-банк велик. Да и потом, всегда остается шанс прогореть). Сгорать так непросто. Да ты, наверное, знаешь. А эти следы на твоем лице иногда? Пламя ли, рвущееся изнутри, или просто брызги быстротечных повседневных декораций. Нет, это не растягивание объема написанного ненужными подробностями. Страх.
Писать о твоих глазах. Не то чтобы душа обрушиться от откуда-то взявшихся блестящих строк (как, возможно, лучился и согревал холоднящий  тяжестью светлый дар свыше), но уже пустой строчки, ждущей настоящих слов о твоих глазах достаточно
... Снова их увижу

Тогда ты говорил о делах. Сдались тебе мои просьбы. А я металась, пыталась отпихнуть ту, стоящую между нами себя. Мешающую просто увидеть. Пусть и говорящие отказом. Сладкая ложь.
Приторный привкус накатанных фраз. Хочется отвернуться. Я не отвернусь, потому что твое лицо почти рядом, можно дотянуться дыханием. Ты не оборачиваешься. Мальчик, воспитанный неизменными правилами приличия. Пропустите даму вперед, когда с ней разговариваете. В конце концов, пропустите даму мимо ушей! Хорошие манеры не мешают повернуться не оборачиваясь.
А как я с тобой согласна. Ну не оборачиваться же к этой.

Зачем. За-ачем.

Попрощаешься. Твердая походка и пошатывающееся сердце. Где заканчивается озноб и начинается холод? А потом, в комнате, лихорадка. Жаром мечется запертый озноб.
Но пока холод улицы еще не чувствуется.

Но уже холод улицы (пальцы в тонких перчатках не успели почувствовать ничего) сменил холод бокового стекла беспристрастного городского транспорта. Прибыл по расписанию. А ты ничего не попишешь, сядешь и будешь мучаться невыплаканными словами.
Как герой только что прочитанной книги, перебиравший в памяти названия животных, птиц рыб, стран и городов и мало ли что еще можно перебрать в памяти, чтобы забыться. Цепочка знакомых слов. Подряд. Подобранных автором читаемой книги. Не надо ничего придумывать, и тогда если повезет и мозг забудет о своем предназначении, забудешься чужим рассказом.
И внезапно, неотогревшимися пальцами пытающийся перевернуть очередную страницу повествования поймешь, что вся жизнь лишь такое же нелепое, неловкое переворачивание, круговорот подгоняемой колесом счастья белки. Или вернее, живущий, едва ли чувствующий чередуемых им людей, события, судьбы вдруг обнаружишь себя перелистывающим книгу известного автора.

Предстояло это и мне.
Безмолвная молитва – попытка правильно жить.
А ведь день начинался узкой полосой красного зарева ...