Чертик

Бортовой компьютер справился с задачей: спасательная капсула не срикошетила от атмосферы и не ушла в космос; вектор посадки был таков, что аппарат выдержал нагрев и не превратился в комок плазмы. Тормозные двигатели отработали в последний раз перед самой землей, посадочная скорость оставалась велика, но не критична, и капсула, грузно ударившись о поверхность, подняв столб песка, заворачивая по ходу скольжения кормой, доказала таки состоятельность земных инженеров.
Наверное, со стороны это выглядело очень красиво, как красивы бывают батальные сцены, поставленные опытным режиссером. Изнутри красоту падения оценить было невозможно, даже если бы телеметрия не отказала в верхних слоях: Саня, не выдержав скольких-то там g, скрученный ремнями, безвольно болтался в кресле. Он был в сознании, но его сознания хватало лишь на то, чтобы прочувствовать переливы боли и головокружения.
Капсула, пропахав по пустыне почти километровую борозду, наконец остановилась. В ту же минуту Саню вырвало, и, захлебнувшись, он почувствовал, как в ногу входит шприц автоматической аптечки.

Когда он пришел в себя, кабину заливал матово-зеленый свет химических аварийных ламп. Тело, как ни удивительно это было, оказалось относительно целым, и пальцы слушались. Спаренные мониторы управления были темны, и вообще пульт не подавал признаков жизни; разве что где-то в глубине приборной стойки попискивал непонятный сигнал. Капсула стояла накренясь, отчего Сане, вкарабкивающемуся из кресла пилота, пришлось изрядно потрудиться, дабы не свалиться к правой стене, но в конце концов ему это удалось.

У аварийных капсул есть, конечно, SOS-маяк. Но для того, чтобы передать сигнал по гиперканалу, требуется мощность корабельного реактора. Так что реальная польза от этого SOS-маяка может быть только в том случае, если капсула упала на обитаемую планету, или на орбите барражирует спасательное судно.
Последний сигнал на базу был отправлен перед прыжком, и  спасатели наверняка сперва будут обследовать район, находящийся от этой планеты на расстоянии в добрых полсотни световых лет. Быть может, переход был совершен штатно, и тогда у меня есть какой-то шанс быть обнаруженным – после того, как мой кораблик не найдут в месте отправления сигнала. Сколько на это потребуется времени? Неделя? Месяц? Год?
Что-то подсказывало Сане, что если его не найдут через неделю, не найдут уже никогда.

Чертик появился сразу же после того, как Саня, облачившись в скафандр (он так и не смог разобраться с изувеченной экспресс-лабораторией и совершенно не представлял, что ждет его за пределами капсулы), впервые вылез наружу.
Чертик был небольшой: метр с кепкой, чумазый, рогатый и хвостатый – как водится. На нем были просторные штанишки на помочах.
-Я уже было решил, - сказал чертик, - что ты никогда не осмелишься вылезти наружу. Так и подохнешь в своем жестяном гробу.
Саня в это время судорожно пытался вытащить пистолет из кобуры, и это ему не удавалось, потому что трудно вытащить пистолет, находясь в узком люке переходника капсулы.
-Ну конечно, - сказал чертик. – Чуть что – сразу хватаемся за пушку. Нет, я просто тащусь от этих носителей культуры… Интеллигенция, блин. Сплошные чингачгуки. Ну что там застрял? Вылезай.
-Ты кто? – спросил ошарашенный Саня.
-Дед Пихто, - ответил чертик. – Или конь в пальто. Хотя на коня в пальто больше похож ты, не находишь? Хорошее такое пальто, с гермошлемом,  кондиционером и воздушными фильтрами.
Он достал из кармана пачку папирос (Саня отдал бы руку на отсечение – точно, «Беломорканал»), лихо продул мундштук и закурил.
-Тебе не предлагаю, - сказал чертик. – Во-первых, у самого мало, а во-вторых – курить – здоровью вредить. Кстати, кастрюлю со своей головы можешь снять – здесь немного жарковато, но дышать можно.
Это все лекарства,  догадался Саня. Меня изрядно покалечило, и аптечка запузырила какой-то жуткий коктейль. Интересно, я сейчас валяюсь без сознания в своем кресле или действительно вылез из кабины, и меня проглючило уже здесь?
Чертик с наслаждением выпустил изо рта тугую струю дыма.
-Я удивляюсь, - сказал он, - как вы со своими комплексами, со своими замшелыми стереотипами вырвались в космос? Мужик встретил, понимаешь, нечто, что выходит за грань его представлений, и тут же пытается втиснуть увиденное в прокруство ложе тривиальности. Глюки у него, видите ли… А может, я представитель древней и могущественной цивилизации, а? Может, я послан для налаживания, так сказать, межгалактической дружбы?
-Гхм? – выдавил из себя Саня.
-Обломись, - сказал чертик. – Не угадал. Или вот, например, еще предположенье. Ты же художник, это тебе, как натуре творческой и где-то даже образованной должно было в голову прийти в первую очередь. Смерть, ад, и я, значит, как тот Вергилий. Похож я на посланника ада?
Чертик состроил рожу и оттого сделался еще более нелепым и даже комичным.
-Ты, я вижу, - сказал чертик, - решил остаток дней провести, торча в этой дырке и проглотив язык. Имей ввиду, если мне покажется все это дело скучным – я уйду.
Саня наконец пришел в себя, оставил манипуляции с кобурой и вылез наружу.
Вокруг была желтая пустыня, в небе светило солнце. В стороне виднелись вершины гор.
-Ничего пейзажик, подходящий, - сказал чертик. - Ты не находишь? Есть что-то завораживающее в безбрежности. Безбрежный космос, безбрежное море, безбрежная пустыня. И суслики, которые оживляют картину. Вон, видишь, у той кочки? Сейчас мы его камушком…
Чертик вновь залез в карман, достал оттуда рогатку, камень, и, тщательно прицелясь, выстрелил в огромного толстого суслика, который действительно торчал столбиком у дальней кочки. Суслик исчез.
-Не попал, - сообщил чертик. – По ним лучше из помпового ружья – дробью. Тогда уже наверняка – в клочья. Не люблю сусликов. Давай объявим им войну, а? Хороший суслик – мертвый суслик, как полагаешь?
Саня спустился с капсулы, осторожно подошел к чертику и ухватил его за плечо. Саня ждал, что рука в перчатке пройдет сквозь тело, и тогда можно считать себя невменяемым на законных основаниях, но этого не произошло.
-Ну дядя, дядя, отпусти, я больше не буду! – заверещал чертик, вырываясь и теряя папиросу. – Возьми себе  рогатку! Я же не знал, что ты так любишь животных!
Саня разжал пальцы, и чертик тут же отскочил, потирая плечо.
-Маленького каждый обидеть норовит, - заявил он. – Завели моду – чуть что, сразу хвататься. А может быть, мне это неприятно? Может быть, я от этого чувствую психологический дискомфорт и теряю веру в человечество?
-Извини, - сказал Саня.
-То-то же, - обрадовался чертик. – Давай споем песню примирения и братской любви?
-Какую? – тупо спросил Саня.
-Ну, я не знаю, - сказал чертик. – Только «Изгиб гитары желтой» не предлагай. У меня слабый желудок, и он каждый раз болит после того, как я поблюю.
-Может быть, обойдемся без песен? - осторожно предложил Саня. – У меня со слухом туго.
-Без песен обойтись можно, - согласился чертенок. – Трудно конечно, но что же делать, если у тебя нет слуха?
-Слушай, - сказал Саня. – А где все остальные?
-Кто? – удивился чертик. – А тут еще кто-то был?
-Я имею ввиду твои… Гм… Такие же, как ты.
-Нет, я, конечно, могу и обидеться, - сказал чертик. – Если ты человек, то ты уникален во всех отношениях, а если у тебя рожки и хвост – таких тысячи. Такие как я… Да таких как я еще не было, нет и не будет! Я, можно сказать, вселенная, единственная в своем роде и неповторимая! Ты знаешь, какой богатый у меня внутренний мир? Между прочим, я ночами, при свечах, стихи пишу и на клавесине играю. Хочешь, прочитаю что-нибудь из последнего?
-Не нужно, - сказал Саня. У него вдруг жутко разболелась голова. Он сел в песок, прислонившись спиной к борту капсулы.
-Ага, - сказал чертик. – Не нужно. Нам, значит, западло слушать чужие стихи. А может быть, я гений? Может быть, я второй Пушкин? Самородок, а? И вообще, где дружеская помощь и поддержка в творческих начинаниях? Вот если бы в детстве твоя мама не оценила твою мазню, смог бы ты стать художником? Впрочем, какой ты художник… Научился правильно держать карандаш и переводить краску – и уже туда, художник…  Я мол талант, у меня, мол, свое видение мира… Ну и где оно, твое видение мира? В чем оно выражается? Я вообще удивляюсь, как ты смог окончить академию… Нет, я даже удивляюсь, как ты смог туда поступить! Рембрандт, пальцем деланный! Микеланджело, понимаете ли, Буанаротти! Дайте мне подходящую скалу, и я превращу ее в офигенную скульптуру… И вот ты мне скажи, чего тебя понесло в космос? Ах, нас никто не понимает, нам идеи нужны, мы в поиске вдохновения… Сядем в кораблик, и на галактических, значит, путях, это вдохновение и поимеем. А вот фиг тебе! Что, съел?
Саня достал пистолет, медленно приставил его к голове и выстрелил.

Он очнулся в своей кабине, в кресле пилота. Все так же горели аварийные лампы. Саня попытался повернуть голову, и это ему не удалось – на шее был пластиковый лангет.
-Я просто тащусь от этого мужика! – сказал чертик. – Стреляться через шлем скафандра…Топиться в пробковом жилете. Совать пальцы в резиновых перчатках в электророзетку. Вот весь ты в этом. Ничего удачнее придумать не мог?
Саня, кряхтя, повернулся всем телом на голос. Чертик сидел верхом на спинке соседнего кресла.
-Кто ты? – спросил вновь Саня.
-Интересно, это последствия контузии или ты от природы такой тупой? Лично я склоняюсь ко второй точке зрения. Во всяком случае, все предыдущие твои манипуляции об этом свидетельствуют очень красноречиво. По-моему, я тебе изложил в достаточно популярной форме, кто я такой.
-Посланник ада?
-О господи, - сказал чертик. – Повторяю в последний раз по слогам: дед Пихто. Он же конь в пальто. Доступно?
-Что тебе от меня нужно? – спросил Саня.
-Страшную военную тайну, - сказал чертик. – Отчего население Земли растет, а количество умных людей не увеличивается? Да, и правда ли, что у алжирского дея под носом шишка?
Саня застонал.
-Я не знаю, кто ты, - сказал он. – Я попал в катастрофу, мой корабль взорвался у этой чертовой планеты. Мощности моего передатчика не хватит, чтобы вызвать помощь. Я хочу жить, я хочу домой. Если ты можешь мне помочь, помоги.
-А я что делаю? – удивился чертик. – Что может скрасить одиночество так, как хороший и умный собеседник? Это ли не помощь? Или ты хочешь, чтобы я сплясал качучу?
-Я хочу домой, - повторил Саня.
-Стремление к дому – облагораживает,  - заявил чертик. – Что может быть лучше момента возвращения? Жена бросается в объятья, повзрослевшие дети плачут от счастья, старуха-мать вытирает скупую слезу… Только вечные ценности делают жизнь человека по-настоящему наполненной глубинным смыслом, раскрывая ему  суть вселенской гармонии…
Саня вновь застонал и закрыл голову руками.

Это было очень здорово, что Саня сумел все-таки разобраться с грунтовыми зондами. Это была необычайная удача, что в каких-то ста метрах под поверхностью обнаружилась вода. То, что Саня сумел собрать насос и наладить подачу этой воды – вообще лежало за гранью простого везения.
-А потом у тебя кончатся продукты, и ты будешь охотиться на сусликов, - удовлетворенно сказал чертик. – И это правильно, потому что у сусликов вкусное и нежное мясо. Некоторые находят тонкий изыск в поедании змей, но тут ты не сможешь найти поддержку в моем лице. И дело даже не в том, что змея, по Фрейду, олицетворяет мужское достоинство, и не в том, что некий рогатый и хвостатый любил оборачиваться змеем, подвигая людей на путь познания истины – нет, все гораздо проще. Ну не люблю я пресмыкающихся, что тут будешь делать… По мне так суслики в гастрономическом плане куда более предпочтительны…
Саня молчал. Он не разговаривал с чертиком уже третий день. Пока не помогало.
-Очень жаль, - сказал чертик,  - что ты путешествовал в одиночестве. Наверное, виной твой скверный характер, раз ты не смог найти себе подходящую спутницу.  А так ты бы смог родить трех сыновей – Сима, Хама и Яфета, ну и сколько-то там дочерей, чтобы заселить близлежащие земли. Между прочим, в какой-то паре сотне километров отсюда начинаются замечательные леса, поют птицы и бродят звери… Впрочем, кровнородственное скрещивание в конце концов привело бы твой род к вырождению, но ты бы об этом не догадался, принимая перед смертью стакан воды из рук младого потомка…
Саня проверил манометр, убедился, что резервуар капсулы полон воды и отключил движок. Перекрыл кран, выдернул шланг, и начал его не торопясь сматывать.
Ишь ты, пара сотня километров… пару сотен километров я, наверное, пройти сумею. Натянуть скафандр, чтобы не было жарко, нагрузиться пищевыми таблетками, сделать тачку для канистр с водой – и вперед. Беда только, что капсулу с собой не утащишь, а с ней и аварийный маяк.
Он уже понимал, что спасатели не придут – слишком много времени прошло, и если не смогли найти по горячим следам... Он даже не вглядывался в ночное небо, выискивая блуждающие звезды земных кораблей. Хотя надежда умирает последней, не так ли? А я еще жив - значит, жива и надежда.

Вскоре  пошли дожди. Желтая пустыня вдруг стала серой, а  потом зеленой – из песка полезла густая трава.
-Ну вот, - сказал чертик. – Самое время, чтобы двигать к лесу.
Саня лежал на земле, подперев рукой голову, под импровизированным тентом, и смотрел, как вода стекает на землю. Рядом с ним, под рукой, валялся планшет с карандашными набросками.
-Зачем тебе в лес? – спросил Саня.
-Мне в лес? Это, по-моему, ты собирался в лес. А мне лес не нужен. Мне и здесь хорошо. Мне вообще хорошо там, где мне хорошо. А когда мне хорошо, я не стремлюсь к изменениям, ибо сказано: лучшее враг хорошего. Но, с другой стороны,  меня совершенно не тянет закричать – остановись, типа, мгновенье, ты прекрасно! Так что пусть все идет, как идет – дым в дом, дом в даму, а дама в маму. В этом и есть великая сермяжная правда,  смысл и радость бытия.
Чертенок сидел тут же, под навесом, и сосредоточенно раскладывал пасьянс. Пасьянс не раскладывался, и тогда чертенок мухлевал, вытаскивая нужную карту из колоды.
-Когда ты говоришь, - сказал Саня, - мне кажется, что ты бредишь. Хотя, не исключаю такой возможности, что на самом деле брежу я.
-Как ужасно мое представленье? – спросил чертик. – Да здравствует мир победившего солипсизма!


-Ван Гог, - сказал чертенок. – «Подсолнухи». А ухо ты не пытался отрезать?
Саня обиделся и накрыл холст.
-А по-моему, ничего, - сказал он.
-Святое слово – ничего! – заявил чертенок. – В тебе просыпается здоровая самокритика.
-Ну, допустим,  я так вижу, - заявил Саня.
Чертенок почесал за ухом.
-Да, - сказал он. – Печально. Целая планета – и ни одного офтальмолога. Может быть, тебе глазные капли попробовать?
-Иди ты в задницу, - сказал Саня с чувством.

-Все, что заложено в человеке – заложено не напрасно, - сказал чертик. – Даже если ты сам в этом сомневаешься. Вот, к примеру, один экзальтированный художник. Рука набита, опять же, соответствующее образование – но пустота, сказать нечего. Что он делает, наш художник? Собирает, значит, шмотки, залезает в ракету и отправляется на край галактики. В поисках вдохновения. На самом же деле – прекрасно понимая, что выше ремесла он все равно не поднимется, бежит, бежит, бежит... Так уж пусть друзья и знакомые хоть ненадолго поверят, что он действительно через приключения тела идет к совершенствованию духа. И пусть хоть один из них, задумчиво копаясь в своей бороде, подумает – ну должно быть хоть что-то в полотнах человека, пережившего столько! Не талант, так хоть намеки на талант… И к чему мы приходим в конце концов? Некий молодой человек двадцать лет назад занялся рисованием для того, чтобы потом не спятить от скуки на далекой планете… Что, само по себе, уже не мало.
-И что ты этим хочешь сказать? – спросил Саня.
-В хозяйстве кулака и пулемет не помеха. Беда, когда все хозяйство – один пулемет.

Маленький туристический звездолет вынырнул из подпространства недалеко от третьей планеты желтой звезды. За тысячи километров от него что-то провернулось внутри каменного астероида, звездолет дернулся, выплюнул в космос реактор и лег на посадочную траекторию.
Он упал в лес, и в падении  корпусом прорубил огромную просеку.
Часа через два, когда все улеглось и с неба перестали сыпаться ветки, люк звездолета открылся, спустился трап и показался пилот в скафандре.
 Из леса вышел человек с этюдником под мышкой. Человек остановился, поставил этюдник и махнул рукой.
-Эй! - закричал человек. – Пишем стихи, сочиняем музыку, поем хором? Чем, позвольте узнать, собираемся потрясти прогрессивное человечество?..