Викентий пухов инстинкты

ИНСТИНКТЫ

В Москве стояла небывалая жара. Солнце плавило асфальт, квас в бочках начинал бродить уже к полудню, мороженое таяло и превращалось в липкую сладкую жидкость. Жители столицы изнывали от духоты, едва передвигались по мягкому асфальту и старались отыскать посреди каменных громад хоть какую-то тень. И вот в этом зное, в прокаленной квартире, сидел в компании подчиненных Петр Сергеевич Утка и пил теплую водку.
Праздновали новый чин. Утка стал полковником. Он сидел во главе стола — в одних трусах и папахе, пот заливал лицо, приходилось поминутно менять носовые платки, пока кто-то не догадался принести банное полотенце. Не каждому дано стать полковником. 
Полковничье звание дает немало преимуществ, не станем перечислять все, но главное, конечно же, папаха. Многое сказано о папахе, много правды, еще больше легенд.
Известно, что сумма полковников и баранов — величина постоянная. Для изготовления полковничьей папахи необходимо лишить жизни барана. В результате, количество полковников в армии растет, число баранов на пастбищах сокращается.
Впрочем, из шкуры барана можно сшить не одну, а две или, если баран очень крупный, а полковник миниатюрный, даже три папахи. Так что установленная математическая зависимость справедлива лишь отчасти.
Папахой грезят, ее ждут и не спят ночами. Каждому, кто готовится получить папаху, сослуживцы непременно задают вопрос: «Ну, как твой баран, пасется?». Ответ зависит от того, сколько осталось до получения третьей звезды: «откармливают», «повели на бойню», «разделывают».
Папаха отличает ее владельца от прочих офицеров, если, разумеется, не принимать во внимание генералитет, у которого кроме папахи, имеется немало других признаков, как то: широкие лампасы, шитые золотом звезды, извилистые полосы на погонах, указывающие на изощренный ум владельца.
Некоторые, правда, считают, что полковник — это поумневший подполковник, а генерал — поглупевший полковник, но такое предположение явно свидетельствует о зависти. Впрочем, отличает полковника папаха лишь зимой.
Был такой случай. Один полковник, по фамилии Деревяшкин, отправил маршалу Малиновскому письмо. Просил сделать что-нибудь, чтобы его замечали издалека не только зимой, но и в жаркие дни. Министр ответил письменно: «Разрешить полковнику Деревяшкину ношение папахи летом».
Итак, праздновали полковника. Первый тост посвятили новому званию, второй — грядущему генеральству. Догадались преподнести кумачовую ленту. Для лампасов.
Затем заместитель Петра Сергеича по кафедре военной психологии (герой наш командовал психологией в Военно-политической академии) завел речь о соответствии полковничьего звания дореволюционному штатскому чину. Ко всеобщему разочарованию оказалось: всего-то шестой класс — коллежский советник. Эх, если бы тайный! И тогда решили поглядеть на чины церковные. Получилось, что Утка никак не ниже архимандрита! Все радостно засмеялись, кто-то воскликнул радостно: «Архи! Это по-нашенски!». После чего хватанули по стакану. За архимандрита Утку. Сам же счастливчик скромно заметил: «Пью, если уж не за архимандрита, то хотя бы за простого мандрита».
С каждой минутой становилось все веселее. Пили за родную коммунистическую партию, за кафедру психологии и за саму военную психологию. В самый разгар празднества Петр Сергеич произнес речь.
— Мужики* Вот мы развиваем нашу советскую психологию, отдаем ей силы и ум, а не задумываемся — что в ней главное?! Молчите? Так послушайте мандрита. Эту идею я разовью в докторской. Главная задача военной психологии — ликвидировать у личного состава инстинкты. У советского человека никаких инстинктов быть не должно!  Он — Человек, а не животное!
Кандидат психологии Утка недавно осознал эту задачу. Теперь, подвыпив, он развивал свою мысль, укреплял аргументами, почерпнутыми из неопровержимой критики звериной капиталистической морали и порядков, приведших трудящихся к нищете. И все из-за того, что богатые живут исключительно инстинктами.
Коллеги слушали Петра Сергеича с уважением, кивали головами, и дружно выпили за ликвидацию инстинктов у населения всего земного шара.
От науки перешли к любви. Довольно пожилой соратник Утки считался знатоком поэзии. Поднял стакан, попросил внимания.
— Я прочту вам неизвестное стихотворение Пушкина. И хочу выпить за то, чтобы ничего такого, как в этом произведении, с нашим начальником не случилось.
Настала минута поэзии.

О, как не вспомнить без веселья
Те дни блаженства моего,
Когда все члены были гибки
За исключеньем одного.

Увы, те годы пролетели,
А в довершение всего
И члены все окостенели...
За исключеньем одного.

— Товарищи! — закричал заместитель, — нам здесь дам-с не хватает! У меня есть!.. Сейчас сбегаю.
Его проводили криками: «Давай! Волоки!».
Водки, как водится, не хватило. Пришлось сбегать в ресторан. Тут как раз вернулся заместитель с двумя дамами. Их лица указывали на опытность. Та, что постарше, расплывалась от уважения к полковнику. Надо сказать, редкая дама не хочет «попробовать полковника». Еще в обществе, описанном Н.Е.Салтыковым-Щедриным, котировался каламбур: «Хорошо быть под*полковником».
Праздник закипел с новой силой. Кто-то предложил Петру Сергеичу выпить из туфельки. Туфелька оказалась сорок второго размера, но будущий генерал с дозой справился. Потом вкруговую пили из папахи. А потом Петр Сергеич остался с заместителем и дамами.
Проснулся он к полудню следующего дня. В квартире стоял тяжелый дух, стол был завален объедками, всюду валялись пустые бутылки. Петр Сергеич открыл глаза, все перед ним поплыло, комната показалась зеленой. Увидел книжные полки с зелеными томами классиков, зеленую люстру, зеленый потолок. Что-то кольнуло в затылок. Морщась от отвращения, приподнял голову и вытащил скукоженную, источающую омерзительный запах кислого вина, ядовито зеленую папаху. Из каракуля высовывалась дамская шпилька.
— Проклятые инстинкты, — поморщился от гадливости Петр Сергеич, напялил на макушку папаху, и отправился на поиски унитаза.