Ангелок Богомола

         Давным-давно в нашем доме размещался мужской монастырь. После революции церковь снесли, а в бывшем жилом помещении братии устроили гараж, разобрав кирпичные простенки келий. Во время войны, когда пережившие все ужасы переселенцы готовы были ютиться хоть друг у друга на головах, лишь бы подальше от бомбёжек, потолки добротного ещё особняка отмыли, стены побелили и всё пространство разделили на те же комнатушки-кельи.  Только вот простенки новые куда тоньше прежних стали. Война давно закончилась, но в монастыре с тех пор так ничего и не переменилось.
Отдав Родине долг и вернувшись домой через два года, я оказался в другой эпохе. Чтобы не пропасть в круговерти свихнувшейся жизни и помочь нищавшим в деревне родителям, остался в городе и занялся бизнесом. Кругом стали появляться частные лавчонки с нехитрым товаром. Вот мы и взялись с другом, таким же демобилизованным  как и я, но только с городской пропиской, поставлять всякую мелочь. Дело пошло на лад, завелись деньжата. Мы их, само собой, в дело пускали. Но и на развлечения хватало: сауна, девочки... Не жизнь – малина. Квартирку же снимал, собирался у хозяев ее выкупать. Да не успел…
Задумали мы как-то сорвать большой куш. А на чем в России наверняка не прогоришь? На бухле, конечно! Достойного пойла ненасытным гражданам всегда не хватало, тем более в то время. Прослышали тогда, что в южных регионах вино по дешевке сдают, вот и загорелись. Собрали все бабки, какие были. Друг даже «девятку» барыгам загнал, думал у них же выкупить с оборота. Уже билеты на руках были, да угораздило меня в весеннюю гололедицу выстелиться, ногу в двух местах сломать. Так и получилось: друган за товаром помчался, а я  на «Скорой помощи»   в больницу. Но это полбеды. Получили мы свой долгожданный груз и ахнули! Вместо винища нам такую бодягу подсунули, что стеклоочиститель по сравнению с ней бургундским казался. Я на друга: куда, мол, смотрел? А он сам  охренел, клялся и божился, что при разливе лично присутствовал. И когда подменили, сволочи? Мы туда, сюда, да концов так и не нашли...
Кидалово ещё то – страшно вспоминать. «Капуста» кончилась, и взять негде: прошла лафа. Друзьями настоящими обзавестись так и не успели. Да что такое в наше время настоящие друзья: редкость, блин, воще! Кореш вместе с машиной и жену потерял, а мне пришлось обосноваться на первом этаже общаги-монастыря.
Мытарства привели меня на огромный, доведённый до ручки  завод, где зарплату давали с многомесячными задержками. Про сауну и девочек поневоле пришлось забыть. Не Зойку же разведёнку по углам обжимать! Вконец запустил себя и начал дичать. «Монах в синих штанах» –  да и только!
По вечерам, когда выстиранное в «предбаннике» общей душевой белье томилось на длинных, размахрившихся от времени веревках, когда в разномастных кастрюльках кипело и постанывало всевозможное варево, а склизский пол в каменном сортире проглядывал тёмными глазницами из-под толстого слоя пудры-хлора, я становился невольным участником представления. Его актерами являлись все жители гадюшника. Но самым ярким талантом, затесавшимся среди нас, был мой сосед. Судите сами. Занавес!
Вовремя помыться было для всех жильцов великой головной болью. У нас правила такие: хочешь тело в чистоте держать – других опередить сумей. Раз вернулся я пораньше с работы и прямиком в душевую. Заглянул – никого: ни баб с тазами, ни тряпья, ни бранящейся очереди. Только слышно, как вода тихой струйкой бежит. Это меня не остановило: «Вот подфартило!» – думаю. Смело захожу, отдергиваю клеёнчатую занавеску и вижу: соседушка отмокает, аж глаза от кайфа прикрыл. Я так и  замер в непонятках, потому что ещё утром собственными глазами видел, как сизоносый голубь, приняв на грудь, шкандыбал по коридору в сторону душевой с облезлым полотенцем через плечо. И видно было, мужик давно отмокал: морщин не видать – сплошные пупырышки, и нижняя губа мелко тряслась вместе с челюстью. Но на озноб он не обращал ни малейшего внимания. Бережно и осторожно, обеими руками мылил он своё  обвислое хозяйство.
Меня аж замутило, и мыться сразу же расхотелось. Я вернул занавес в исходное положение, пока этот клоун не предложил  занять место рядом. Зато теперь мне ясно представлялось, с кем частенько разговаривал алкаш, оставаясь в комнате абсолютно один.
 Что, браток, прокис?  заводил он свою скрипучую шарманку.  Что повесил нос? Даже не пошевелишься? Ну и хрен с тобой!
Я болезненно реагировал на шамканье беззубого рта в соседней комнате. «Почему?»  удивитесь вы. Сейчас я вам все объясню.
 Эй, ты чего прокис?  так раньше со мной заговаривал сосед, пристраиваясь рядышком, как птица на насест, на край бездонного нужника.  Опять бабы виноваты? Эх! Через них погибель наша,  кряхтел и досадовал.
И без него знал, что все  мои марпусетки давно ловили кайф с другими френдами, а я, как последнее чмо, на сухую  торчал здесь.  Да провались он пропадом, этот «монастырь»!
Но особенно сильно сосед доставал меня на кухне. Только приступал я к колдовству над яичницей, как тут же появлялся и «артист». И начинал изливать душу:
 Любил я девушку, причмокивая, принимался глодать корочку, подобранную на чужом столе,  безумно... А она ... Сказала, что любит другого. Вот ведь какая канитель. Меня забрали служить, а она... укатила на Восток, к любимому... Как я страдал!  закатывал глаза в потолок.  А не дослужив двух месяцев, получаю письмо, волнительное: «Люблю. Жду. Погибаю без тебя...» Еле до дембеля дотянул и помчался неизвестно куда  любовь не знала преград...
Выразительные движения кадыка на тощей шее возвещали о том, что пора смочить горло. Я не реагировал, словно не замечал. Плеснув в пустую консервную банку водопроводной воды, морщась и отплевываясь, мужик делал пару глотков и продолжал:
 Встретила, значит, меня на вокзале... с цветами, в слезах. «Люблю,  говорит,  жить без тебя не могу»... Вот ведь как: от судьбы не уйдешь!  голос дрожал, и горючая слеза оставляла на грязной щетине белесый след-дорожку.  Сразу с вокзала  в ЗАГС ... Привела она меня домой, а там ...  пауза затянулась.  …А там  ребенок. Чужой!.. Ее ребенок!.. Финита ля комедия!
Признаюсь, меня зацепил такой поворот. Я начал слушать внимательнее. «Артисту», без сомнения, требовалась аудитория. Или халявная выпивка:
 Но разве знала она истинную цену любви? Я смирился, принял ее такую, какая есть... Только не нужен я был ей как мужчина вовсе. Сколько я натерпелся  эх!
Тут он перевел дух. Исподтишка бросая голодный взгляд, тоскливо заёрзал на табурете. Два жёлтых глазка в моей тарелке – неделимый комплект. Но, не теряя надежды, соседушка всё тёр мне по ушам:
 А цену себе и своему дружку я только потом узнал, от других баб. Может, и мои дети где-нибудь растут. Только я не знаю и знать не хочу. Я да-авно одинок,  стреляя по сторонам глазами в поисках съестного, закончил повествование. Так и не обнаружив ничего, удалился, оставляя меня дожевывать.
Я готовил и ел всегда на кухне: с тарелками таскаться туда-сюда не охота было. Поел, помыл – и порядок! Не успел сосед выйти, как в дверях возникла Зойка-разведенка. Халат на три пуговицы застёгнут, а сквозь свободные проёмы комбинашка замызганная мозолила глаз. Последний кусок у меня поперёк горла встал. Ну и что, что она тоже моя соседка, только с другого бока? Доесть-то мне надо? Или как? А она не иначе, как подслушивала, потому что с порога завелась:
 Слушай, слушай его, ублюдка недоделанного! Скольких баб сгубил  уму не постижимо! Смотришь, и умница, и красавица, и работящая, а ему все как до той лампочки! Зальет глазищи  и за новой юбкой,  распалилась бабенка. Я не понимал, что ей-то было за дело до алкаша? Пояснила:
 Когда я мужика своего выгнала, он и ко мне клинья подбивал! Песни такие пел  заслушаешься. Интеллигент хренов! Но меня не проведешь!  И не на таких управу находила! У-ух!
Зойка метнула разъярённо-красноречивый  взгляд. А я, уже успев сполоснуть тарелку и смахнуть крошки со стола, шагнул в залитый тусклым светом, словно маслом прогорклым, коридорный туннель. И ничуть не удивился тому, что алкаш не добрался ещё до своей конуры. Его штормило, бросало из стороны в сторону. Драпая изо всех сил, мужик несуразно размахивал руками, неуклюже огибая вёдра под ногами и шарахаясь от тазиков на стене. Ни с того ни с сего картинка замедлилась. Я остановился, поражённый тем, как ловко память скомкала действительность, выдвинув на передний план  фрагменты недавней армейской жизни.
Попал я в войска МВД (тогда они только-только начали создаваться). И вот нас, совсем зелёных пацанов, командировали в Карабах. Зачем, для чего – никто толком не понимал. Закинули в горы – и привет! Все получили тогда там боевое крещение. За расслабуху на привалах шли эксперименты над жуками-богомолами. Если у этого дециметрового чудовища хорошо отточенным штыком отсечь голову, то оно долго еще оставалось в своём положении и дёргало в воздухе конечностями – точь-в-точь, как алкаш!
Очнулся я от  внезапно возникших видений, когда сосед уже скрылся за своей дверью. Злость моя улетучилась, оставляя взамен ощущение тупой безысходности.
Каждый раз, когда душ оккупировала Зойка со своими горшочками, мешочками и тряпочками, чьему угодно терпению наступал конец. Само собой возникало желание громко заявить о себе, равно как и о других желающих ополоснуться, друг другу обдающих перегаром затылок. Только я собрался это сделать, как чей-то голос меня остановил. Не голос даже… Так щебечут ранним утром птахи, радуясь началу дня, или позванивает о хрустальные стенки бокала кубик прозрачного льда. Я вывернул шею на необычный звук и обомлел: прямо на порог душевой будто ангел приземлился: личико беленькое, с застенчивым румянцем на щёчках, глазки невинно ресницами на половину прикрыты! Волосы русые ниже плеч и стройные ножки в чулочках – отпад! При одном только взгляде на неё в моей душе райские птички расчирикались. И такая благодать нашла! Вместе со мной притихли и остальные. Неуверенная в том, что её слышали, «ангелочек» громче заговорила:
 Здравствуйте, говорю. А где тут Богомолов живет?
Я понять не могу, о ком речь-то? Тут Зойка, как ни в чём не бывало, из душа с чалмой на голове выплыла:
 Богомолов?  подозрительно прищурилась она на незнакомку, словно речь шла не меньше, как о министре.  В самом конце коридора.
Я не верил: ну кто мог интересоваться местным алкашом, кроме вытрезвителя? Зойка «гостеприимно» тырцнула моим вопросом   гостье прямо в лоб:
- А ты ему кто?
 Дочь.
Вот это рикошет! Сроду про родственников алконавта слыхом не слыхивали, а тут  дочь! Да раскрасавица какая! Неженка! Вон как боязливо скользнула взглядом в  туннель нашей не хуже доисторической пещеры. Любопытство, наконец, стронуло соседку с места:
 Идемте, я вас провожу,  и поплыла мимо. К тому моменту я очухался и запротестовал:
- Я рядом живу!
Обалдевшие жильцы из очереди дружно закивали в подтверждение. Это убедило гостью обратиться ко мне:
 Тогда ведите!
 Забыв про душ, я ловко оттеснил толстушку к стене и поспешил за девушкой. Недовольные пухлые губы Зойки вытянулись вслед свечой любопытства.
 Вот здесь,  остановились мы у последней двери. Всегда скудное освещение в нашем углу раньше меня не тревожило: тараканья меньше видать. Теперь я досадовал на полумрак, скрывающий от меня прелестное лицо. Чище и нежнее существа не встречал я никогда  до сих пор. Знать бы раньше, что такое может случиться, «сотки» бы не пожалел.
 Стучите, что же вы? Смелее!
Девушка робко зацарапалась в изуродованную временем и предыдущими жильцами дверь.
 Никто не открывает,  шепотом пожаловалась она,  может быть, его нет дома?
 Он дома, и, скорее всего, спит.
 Что же мне делать?
 Вам решать!
Моё мнимое безразличие подействовало: девушка окончательно растерялась. Не мешкая больше, я великодушно распахнул перед ней двери своей комнаты:
 Прошу!
Яркий свет рассеял страх. Осмелев, девушка шагнула в проем, а я последовал за нею. Закрывая дверь, я вспомнил про Зойку и оглянулся. Она с откляченным задом торчала посреди коридора в позе борца сумо. Сам удивляюсь, что меня дёрнуло показать вредной женщине язык, но от этого я получил огромное удовольствие.
Поначалу я не верил в происходящее: изящная, хрупкая, нежная Вероника и старый, вонючий огрызок человечества.
 Мама меня предупредила, что сейчас отец совсем опустился. Но я  его дочь, и хочу познакомиться с ним поближе. Вы думаете, это неправильно?
Судьба явно поворачивалась ко мне лицом: « Ну, Богомол! Ну, орёл! Такую девку замастырил!» А вслух добавил:
 Ну, что вы! Это замечательный человек. Он добрый, отзывчивый, общительный. Просто... ему немного не повезло в жизни.
Глаза Вероники засветились благодарностью:
 О, да. Мне тоже так почему-то кажется. Правда, мама о нем почти ничего не рассказывала. Но я чувствовала, что она на него не сердится, даже наоборот. Это неспроста! Ведь он ее бросил, когда я еще не родилась. Мне так хочется понять, почему она сохранила к нему теплые чувства?
Она мечтательно затихла. Я же был в курсе, как ловко умел пудрить наш ловелас женщинам мозги. Видимо, умел он и кое-что другое. Разумеется, трепаться по этому поводу я  не стал, подсаживаясь к девушке поближе. Этого делать не следовало, я лишь вспугнул доверчивую пташку. Она неожиданно засобиралась:
  Я обещала родителям, что долго не задержусь.
У меня екнуло в груди:
 Как же так? А как же все-таки отец?
Вероника устремила на меня растерянный взор. Нашу беседу неоднократно прерывал громкий храп за стеной.
 Пусть он выспится, наберется сил. Когда-нибудь мы сможем увидеться.
«Когда-нибудь» совсем меня не устраивало:
 - А я обещаю подключить папашу к достойному  приему дочери в ближайшее время!
 Но в ближайшее время я не смогу!  Обрушилась на песочный замок безжалостная волна реальности.  Уезжаю! На два месяца! В Англию, на языковую стажировку.
 «Когда-нибудь» всё-таки победило. Расстроенный, я поплёлся за ней на улицу, провожать. У порога она о чём-то задумалась, заглянула в сумочку и протянула свою фотографию: «Передайте отцу…»
Робкий шелест листвы над головой походил на трепет крыльев ангела. Пока я взглядом пытался разыскать хоть одного небесного посланника, Вероника укатила на такси столь же неожиданно, как и появилась. Я не успел даже махнуть вслед: обеими руками за фотку держался.
Так и вернулся в затхлую темноту коридора. Шёл по тоннелю этому, света в конце которого нет, а когда с дверью алкаша поравнялся, решил вдруг, что хрен ему фотографию отдам. По крайней мере, пока не выберусь отсюда.
Комната моя осталась прежней. В ней уже ничего не напоминало о недавней гостье. Я быстро разделся, хотел выключить свет, но замешкался и  оглянулся к кровати. Тут я понял, что окончательно сбрендил: мне показалось, что на подушке ворочался во сне розовощёкий ангелочек.