Глава первая. большой бродяга отправляется в город

Высоко в горах, откуда по утрам выкатывался яичный желток солнца, жил Великан. Он так давно бродил среди горных вершин, что забыл о времени. Когда было холодно, он разводил костер, когда жарко, подставлял спину водопаду. Зима сменяла лето, как день –ночь, и Великан никогда не думал о будущей весне, как, впрочем, не вспоминал о прошедшей осени. Он был вечно юн. Годы обходили его стороной. Не снашивались даже кожаная куртка и штаны из грубого холста.
Все вокруг – молчаливые горы, бездонные пропасти, прошитые нитками золота и малахита, долины, путаные лесные тропинки, и деревья вдоль них, и даже тени, пропущенные сквозь сито солнечных лучей, – все это принадлежало Императору. Великому и Могучему, как его принято было называть. Впрочем, у Императора было несколько имен. Одно из них – Дух Гор – ему особенно нравилось.
Хозяин Империи жил в Черной горе, которая гладкими крутыми склонами напоминала клык. Гора была изрыта коридорами – они разбегались вверх и вниз, пересекались, расходились залами, обрывались тупиками или упирались в двери, ведущие неизвестно куда. Солнечный свет не проникал в подземелье, здесь горели свечи. Но они попадались так редко, что походили на звезды, упавшие с небес и доживающие свой век в черном безмолвии. Коридоры тянулись под землей далеко за пределы горы. Император гулял по ним дни и ночи напролет – он все слышал и обо всем знал, хотя не покидал дворца.
Никогда нельзя было сказать точно, в какой части Империи находится ее хозяин, поэтому он прослыл вездесущим. Подданные ощущали присутствие Духа Гор постоянно, но никому это не доставляло столько огорчений, сколько Великану. Он исходил самые неприступные ущелья и скалы в поисках места, где не было бы Духа Гор. Но когда он считал, что наконец спрятался, вода в ближайшей луже начинала вскипать сама собой и среди пузырьков появлялся знак – гора в кольце, нарисованная корявым пальцем Императора. Бывало, знак складывался из веток и травинок, которые перебирал Великан. Они вдруг с проворством сороконожек начинали бегать друг за другом, и он, уже зная и потому не дожидаясь, чем это кончится, вставал и поворачивался лицом к Черной горе.
Император звал его, и он повиновался. «И почему мне говорят, что ты прозрачный?» – спрашивал хозяин Империи, с усмешкой глядя на Великана цвета грозовой тучи. Приходилось отводить взгляд от всепонимающих и всевидящих глаз Духа Гор. И думать о чем-нибудь приятном, чтобы изменить скандальный оттенок на более приличный.
Великану не нравилось бывать в Черной горе. Там было мрачно, душно и пустынно. Даже легкие шаги отдавались под сводами гулким эхом. И каждое слово падало на мраморные полы, словно камень. Прислуживали здесь земляные гномы. Немые и слепые, они  шуршали в коридорах, словно бумажный мусор, чем вызывали у Великана жуткое раздражение.
Он не любил земляных гномов. И не любил знаки Духа Гор, которые встречались во Дворце на каждом шагу: над арками, на стенах и в мозаичном полу мерцали кривые зубы, выложенные из драгоценных камней, очерченные лиловой полусферой.
Точно такие же  знаки-клейма имели все подданные Императора. Кроме Великана. Ведь он был полупрозрачным, словно сгусток воздуха – где же на нем можно было поставить клеймо? Если удавалось вдоволь побродить высоко в горах, он становился едва видимым: казалось, куртка и штаны висят в воздухе. Купаясь в горных озерах, Великан чувствовал, как вода протекает сквозь него. И это ощущение доставляло ему огромное удовольствие.
На руках и ногах Большого Бродяги не было кожи. Так же, впрочем, как у самого Духа Гор. Несколько раз Великан наблюдал, как Император натягивал на свои щупальца кремовые перчатки тоньше листа рисовой бумаги. Они тихонько поскрипывали при любом движении. «Уж лучше бы он был таким, какой есть», – всякий раз говорил про себя Великан. И вздыхал, стараясь не обращать внимания на слабости Императора. Его манеру шумно втягивать воздух ртом-хоботком. Его привычку стоять, не двигаясь и не дыша по несколько дней, где-нибудь в темном коридоре дворца. Его назойливость и бестактные послания, настигавшие путника в любом месте Империи, как раз тогда, когда он наслаждался одиночеством.

Узловатые деревья расступились, открывая косогор с лиственницами и елями, и снова сомкнулись за спиной. Это были огромные тысячелетние деревья – корявые, изломанные. Их  кору избороздили глубокие морщины, в складках которых светились лиловым клейма Императора. За этот цвет и удивительную способность переплетаться  в сплошную стену деревья прозвали Стражниками Лилового Кольца.
Они были первыми, кто встречал врага, посягнувшего на границы Империи.  И хотя опасности грозили не часто, Стражники никогда не покидали свой пост. А ведь могли бы, поскольку они, как многие деревья Империи, были бродячими. Иногда, чтобы размяться, они выдергивали корни из земли и прогуливались вдоль границы. С корневищ осыпались песок и глина, на них висели клочья травы и мха и древесные эльфы, которые отчаянно верещали, моля Стражников быть осторожнее.
Деревья знали, куда направляется Большой Бродяга, и неодобрительно шелестели вслед. От этого Великан чувствовал затылком ледяной ветерок.
– Ну-ну, тише вы, – сказал он, не обернувшись. – Когда  вернусь, придется пожаловаться на вашу спесь Императору.
Ветерок прекратился. Но шелест остался.
– Ему все прогулки, все развлечения, – бубнили корявые старики. – Мы день и ночь охраняем Священные Границы от покушения людишек. А ему хоть бы что! Вместо того чтобы попугать их немного, шляется в гости.
Время от времени у людей под горой что-то происходило, и они, вооружившись факелами и топорами, начинали карабкаться вверх по склону. Стражники теснили наглецов, угрожающе оттопырив сучья, – те скатывались с горы, и лет триста о них не было ни слуху ни духу.
Великан не ввязывался в сражения между деревьями и людьми. Он одинаково жалел тех и других. И гадал, что за корысть заставляет жителей городка карабкаться вверх по склону, но не находил ответа.

Спускаясь с гор, Великан становился ниже ростом и не таким бестелесным. Вот и сейчас он поднес руку к лицу и увидел, что та приняла абрикосовый оттенок, как у младенца. Это ему понравилось. Большой Бродяга легко бежал вниз по склону, гадая, что ждет впереди.
Люди занимали его. Внешне они были похожи на Великана, правда, гораздо мельче. Он понимал их язык и слышал мысли, точно так же, как слышал бормотанье травы, шепот ветра и невесомую поступь дождя. Но если все в Империи казалось Великану понятным, то жизнь людей под горой была для него загадкой. Он не понимал, почему город оставался на месте, а люди менялись. Он спускался вниз довольно часто – может быть раз в сто лет, но никогда не встречал там прежних знакомых. Дома оставались, а люди уходили. Куда? Другие люди думали и говорили почти так же, как те, которые ушли, но искренне верили, что делают что-то новое. Это было таинственно и непонятно.
Великану нравились вкусные запахи городских домов и высушенные лица рыбаков. Нравилось, как развевалось мокрое белье на веревках, протянутых через улицу, и как  хозяйки скороговоркой созывали кошек, чтобы напоить их молоком. Ему нравился смех девушек, для которых он завязывал шелковые ленты на карнавальной сосне. Они просили принести для украшений разноцветных камней с гор. Но когда Великан приходил снова, девушки исчезали или превращались в древних старух, и цветные камни были им уже не нужны.

Городок назывался Нелль. Он раскинулся у подножия гор на берегу большого озера. Проплывающие мимо облака путали его с редким зверем, спящим у воды. Улочки лежали на мокром песке, словно расчесанные крупной щеткой пряди шерсти. Черепичные крыши накрывали хребет города рыжим панцирем. Лапы-причалы свешивались в озеро, цепляя железными когтями грозди разноцветных лодок. Мокрые и жалкие, лодки качались на мелкой волне и, словно щенки, тыкались носами в причалы.
Когда светило солнце, казалось, мостки над водой сложены из алмазов, но в пасмурную погоду было видно, что это всего-навсего чешуя, прилипшая к деревяшке. Такие открытия портили настроение, поэтому дней без солнца жители Нелля не любили.
На рассвете, когда над холодной водой еще плавала молочная пенка тумана, рыбаки уходили на озеро. Мужчины топали по улицам резиновыми сапогами и негромко переговаривались. Один за другим они прыгали в лодки, доставали из-под сидений весла и отчаливали туда, где качались на  черной воде красные баранки поплавков.
Туман рассеивался. Первые солнечные лучи отражались в озере слитками чистого золота. Вокруг этих сокровищ, разбросанных по каменистому дну, вились стаи мальков. Всплывая, они неожиданно сильно стучали хвостами по гулким днищам лодок. Казалось,  это бьется о деревянные ребра чье-то сердце.
Никто не знал, когда Нелль появился на берегу. Это было так давно, что город успел обзавестись трехэтажными домами и разбежаться широкими мостовыми вдоль кленовых и липовых аллей.
Городская ратуша – самое высокое здание Нелля – осела и накренилась, словно груз неизвестных лет давил на ее узкие плечи. На шпиле, дрожа от ветра, скрипел ржавый флюгер, в котором с трудом можно было распознать девушку с развевающимися волосами. Горожане называли ее Королевой Поднебесья, или Эйлой. Говорили, она живет во дворце из прозрачного камня – Эймилате, который качается между двух  горных вершин в гигантском гамаке, сплетенном из серебристых облаков. Но этому мало кто верил. Лучи щедро золотили жестяную фигурку. Ее было видно издалека, и некоторые думали, что над Неллем по утрам встает свое собственное маленькое солнце.

Город просыпался неохотно. Он долго щурился от яркого света, потягиваясь и зевая. Медленно, со скрипом открывались лавки. Хозяева поднимали забрала решеток, выпуская на улицы ароматы золотистой хлебной корки, подгнивших фруктов, озерной тины и только что срезанных цветов. От кухни к кухне, из окна в окно плыли запахи крепкого кофе и какао, сопровождаемые гулом голосов, звоном посуды и велосипедными гудками.
Разрисованные экипажи везли детей в школу, а взрослых на работу – по набережной, через площадь Городского Фонтана. Нельзя сказать, чтобы у жителей Нелля был очень довольный вид, но все же то и дело в окне мелькало счастливое лицо.
Облако утренних ароматов окутывало Нелль до самого полудня, пока ветер не выметал его с улиц, гоня вслед фантики, пустые пакеты и прочий сор. Обычно он успевал прибраться до появления горожанок. Они выходили на порог, гремя связками ключей. Хозяйки с большими корзинами отправлялись на рынок. Старухи спешили на огороды, к грядкам помидоров и укропа. Девушки бежали в лавки, набитые шляпками, кружевами и разноцветными пуговицами.
В обеденное время над Неллем плыл сладкий дымок.  Фырча и насвистывая, кипела уха в кастрюльках, ворчали пироги, истекая соком на горячий противень, звенели  кружки с киселем и компотом.
Потом наступало время праздных разговоров. День незаметно выцветал, становился похожим на старую акварель. Солнце розовело, накидывало шаль с кистями, спасающую от вечернего холода. В дело шли  вытертые шерстяные кофты, платки и шарфы. И только дети, которые до последнего не хотели верить в то, что и этот день остался позади, бегали налегке до самого заката.

По вечерам рыбаки собирались в пивной «У старины Грея», которая прилепилась косым боком к набережной. Столы стояли прямо на берегу, некоторые выскочили на причал, застряв нетесаными ногами в щелях между досками. Усталые мужчины глядели на озеро, потягивали пиво и вели неспешные беседы об улове, о погоде и о том, что раньше все вокруг было другим.
Потом приходила ночь и накрывала Нелль темным одеялом, вытканным несимметричным орнаментом уличных фонарей.
У людей были сотни дел,  на которые всегда не хватало времени, потому что в последний момент солнце шлепалось за островерхую ширму гор так стремительно, как будто кто-то с той стороны манил его пальцем. Небо ненадолго становилось малиновым или золотым, и тогда в игольчатом контуре горного хребта можно было различить силуэт Великана.