Пасхалия

Йон Нучену & Антоша Чехонте / Пасхалия

 Валерия не виделась со своей дочерью уже четыре года. Дочь Ирина после свадьбы уехала с мужем в Дортмунд, прислала два письма и потом как в воду канула: ни слуху, ни духу. И смотрела ли старуха евроновости, мыла ли окна, дремала ли ночью - и все думала об одном:
Как там Ирина, здорова ли. Надо бы послать письмо, но адрес обратный может поменяться, как она написала, а тот, электронный, непонятно к чему прилепить. Хотя советовала дочка обратиться к Егору, соседу этажом ниже.
Пришла Пасха, и Валерия не вытерпела и пошла в клуб к Егору, который, как пришел со службы, так и сидел все дома, или в клубе, и ничего не делал. Про него говорили, что он день и ночь электронной почтой пользуется, да и дочь не зря советовала. Валерия поговорила с его матерью, хозяйкой клуба, потом с самим Егором. «Теть Лера, где Вы раньше были!» - сказал Егор, сияя розовым мягким лицом, - « Это ж проще простого!»
И теперь - это происходило на второй день праздника в клубе - Егор сидел за столом и перед ним мерцал голубым светом экран монитора. Валерия стояла перед ним, задумавшись, с выражением заботы и скорби на лице. С нею пришел и Петр, ее муж, очень худой, высокий, с коричневатой лысиной. Он стоял неподвижно и прямо, как слепой. Из кухни доносились острые запахи свиных отбивных и шипение их, напоминавшее звук «флюк-флюк-флюк». Это лопалось масло. Было душно.
«Чего писать?» - спросил опять Егор.
«Чего!»- сказала Валерия, глядя на него сердито и подозрительно. – «Не гони! Небось не сильно занят! Ну, пиши. Дорогому нашему зятю Андрею Афанасьевичу и дорогой любимой доченьке Ирише. Точка. Детки наши единственные, благословляем вас на дороге жизни не простой».
«Есть. Стреляй дальше».
«Поздравляем с праздником Светлого Христова Воскресения, мы живы и здоровы, чего и вам желаем от господа бога» - сказала она и заплакала.
Больше ничего она не могла сказать. А раньше, когда она по ночам думала, то ей казалось, что всего не поместить и в десяти письмах. С того времени, как уехали дочь с мужем, утекло в море много воды, старики жили как сироты, и тяжко вздыхали по ночам, точно похоронили дочь. А сколько за это время было в их городке всяких происшествий, сколько свадеб, смертей. Какие были длинные зимы! Какие длинные ночи!
«Жарко!» - проговорил Егор, расстегивая жилетку. – «Небось, градусов тридцать. Что еще пишем?» - спросил он.
Старики молчали.
«Чем там твой зять занимается?» - спросил Егор.
«Он служил в спецподразделении, ты же знаешь, он в одно время со службы пришел. Был старший сержант, а теперь, значит, в Дортмунде в госпитале. Вроде медбрат».
«Вот тут написано» - сказала старуха, вынимая из кармана потрепанное письмо. – «От Иришки получили, еще бог знает когда. Может, их уж и на свете нет».
Егор подумал немного и стал быстро набирать текст.
«Теперь время не то, - писал он, - если ваша судьба определилась, и вы на немецкой службе чувствуете себя в своей тарелке, тогда советуем вам заглянуть в завтра, и подумать, на каком языке будут разговаривать ваши дети, а наши внуки. И если обратить внимание на пункт 11.1 в томе пятом Воинских Постановлений, то в нем сказано, что Солдат есть Имя общее. Знаменитое. Солдатом называется первейший генерал и последний рядовой».
Он писал и прочитывал вслух написанное, а Валерия соображала о том, что надо бы написать, какая в прошлом году была нужда, пенсию не давали восемь месяцев, пришлось продать иришкино пианино и сдавать комнату заочникам. Надо бы попросить денег, надо бы написать, что старик часто похварывает и скоро, должно быть, отдаст богу душу. Но как выразить это на словах? Что сказать прежде и что после?
Старик пошевелил губами и сказал тихо: «Внуков бы увидеть».
«Каких внуков?» - спросила Валерия и поглядела на него сердито. – «Да может их и нету!»
«Как нет? А может, и есть. Кто их знает!»
«И поэтому вы можете судить», - торопился Егор, - «какой есть враг Внешний и какой Внутренний. Первейший наш враг есть: Бахус».
Кнопки клавиатуры скрипели, выстреливая на экран слова. Егор спешил и прочитывал каждую строчку по нескольку раз. Он сидел на табурете, раскинув широко ноги под столом, сытый, здоровый, мордатый, с красным затылком. Это была сама пошлость, грубая, надменная, непобедимая, гордая тем, что она родилась и выросла в этом клубе, и Валерия хорошо понимала, что тут пошлость, но не могла выразить на словах, а только глядела на Егора сердито и подозрительно. От его голоса, непонятных слов, от жара и духоты у нее разболелась голова, запутались мысли, и она уже ничего не говорила, не думала и ждала только, когда он кончит скрипеть. А старик глядел с полным доверием. Он верил и старухе, которая его привела сюда, и Егору. И когда упомянул давеча о госпитале, то видно было по лицу, что он верил и в заведение и в целебную силу госпитальной медицины.
Кончив писать, Егор прочел все письмо сначала. Старик не понял, но доверчиво закивал головой.
«Ничего, гладко, - сказал он, - дай бог тебе здоровья. Ничего».
«Так я отправляю?» - спросил Егор.
Старик смотрел в экран неподвижно и прямо, как слепой, и на лице его было написано полное доверие. Спохватившись, он опять закивал.
Всю ночь Валерия не спала, беспокоили ее мысли, как письмо дойдет. Ее не впечатлило сообщение, в которое Егор тыкал пальцем «Ваше письмо успешно отправлено».
«Отправлено-то оно отправлено, а как что удеется по пути», - думала она.

Было утро. Госпиталь работал как обычно. Андрей домыл пол и посмотрел на часы: сдавать смену он будет через полчаса. Сегодня должен был быть Хрупстич, серб. Можно перекурить. Андрей заткнул за ухо сигарету и, поставив швабру и ведро в шкафчик, вымыл руки.
На посту дежурила рябая Барбара. Он оставил ей ключи от комнаты персонала и вышел к лифту. Курить разрешалось в бетонном подвальном дворике. Андрей поприветствовал рыжего Криса, машиниста, который уже сидел там на корточках и примостился рядом. Убийственно хотелось спать. «Бутылку пива - и спаааааать», - подумал он, зевая.
Дома он застал Ирину за кормлением ребенка. Ане исполнилось шесть месяцев.
«Я открыла новый почтовый ящик, а то старый ек», - сказала жена.
«На фига? Все равно никто не пишет»,- пожал плечами Андрей.